Поют винты, всплывать еще не скоро,
Но в герметичном чреве корабля
Мы знаем все, о чем вздыхает море,
И все, о чем тревожиться земля.
Анатолий Андреев.
На мой звонок дверь открыл мальчик, лет пяти, с серьезными, пытливыми глазами. Он ответил на приветствие и спросил:
– Вы, наверно, к дедушке? Проходите, пожалуйста, он сейчас придет.
– Давайте знакомиться, меня зовут Никита, – сказал малыш, как взрослый, протягивая руку.
– А меня, Галина Васильевна или просто бабушка Галя, – ответила я, пожимая его маленькую, но крепкую ладонь. Из дальней комнаты доносился шум работающего пылесоса.
– Это моя бабуля порядок наводит, – улыбнувшись, сказал Никита. Чуть скрипнула входная дверь.
– Э! Да у нас гости?! – раздался за спиной приятный мужской голос.
Обернувшись, увидела среднего роста, спортивного телосложения мужчину, с таким же, как у внука строгим выражением глаз.
– Я Табачный! Жена предупредила, что вы придете.
– Что-то мне лицо ваше знакомо, мы где-то встречались? – спросила я.
– Конечно! И не раз! У бань. Я знаю, что вы, как и мы с Никитой, любите ходить на первый пар. Ведь так? Мы рассмеялись. В коридор выглянула Альбина, приветливо махнула рукой.
– Давайте, чтобы не мешать жене, пройдем на кухню, – предложил Табачный. А ты, Никита иди в детскую, – обратился он к внуку.
Стены прихожей и кухни были искусно отделаны деревянной планкой. Навесные шкафчики, полочки, красиво по рисунку подобранный линолеум на полу, буквально весь интерьер хозяйственных помещений квартиры говорил о том, что их хозяин делал все с любовью и со знанием дела.
– Вот это, да! – восхищенно воскликнула я, усаживаясь за стол у окна, и спросила: – Откуда у вас такая редкая фамилия?
– Она когда-то звучала – Табашный, стал рассказывать Анатолий Иванович. Род наш идет от запорожских казаков. Голод на Украине в начале прошлого века заставил дедушку, Романа Григорьевича, и бабушку, Настасью, покинуть родные края и перебраться в Казахстан, на окраину города Сарканд. Дедушка пас скот. Бабушка тоже нанималась к хозяевам на разные работы, надорвалась и рано умерла.
Мой папа, Иван Романович, был старшим из пятерых детей. Ему исполнилось семнадцать, когда началась Отечественная война. Из-за отсутствия указательного пальца на правой руке, которого по нелепой случайности лишился еще в детстве, на передовую его не взяли, но мобилизовали на трудовой фронт.
Трудился на шахте под Читой. Стал отличным шахтером. В 1944 году возглавлял бригаду. Были уже подготовлены документы на присвоение ему почетного звания – «Герой социалистического труда», но за отказ выйти на работу в третью смену награждение отменили, отстранили от шахтерской работы. В тюрьму, как полагалось по законам военного времени, не посадили, отстояли товарищи. До демобилизации работал грузчиком, позднее экспедитором. Женился. Мама русская, тоже из многодетной семьи.
Я, как и папа, был первенцем. Родился 28 июля 1949 года в Сарканде. Папа был извозчиком в колхозе, а мама продавцом в сельпо.
В Семиречье, где находится Сарканд, природа благодатная: много солнца, воды. Казалось, воткни в землю палку, и она зацветет. В этих местах выращивали пшеницу, бахчевые культуры. В огородах и садах вызревало все…
В 1953 году у Толи появилась сестренка, Людочка. Малышка часто болела. Врачи посоветовали сменить климат для девочки. Семья переехала к родственникам, которые обосновались в Бухаре. Климат там для больного ребенка оказался еще более неподходящим, тогда перебрались в Междуреченск Кемеровской области. Купили небольшой засыпной домик с двумя комнатами и кухней.
Отец снова стал шахтером, а мать устроилась продавцом в магазин, рядом с домом.
В Междуреченске прошли детство и юность Анатолия Ивановича. В школе был комсомольским активистом, занимался многими видами спорта, увлекался поэзией, но самым большим пристрастием его был театр. Знакомый офицер рассказал юноше о службе, о море. Это романтично! – подумал Анатолий и ему захотелось надеть морскую форму. После окончания школы поехал сдавать экзамены в Тихоокеанское военно-морское училище имени Макарова.
Первая попытка попасть в училище не удалась. Отбор абитуриентов был очень жестким. Табачный вернулся в Междуреченск, и год работал сварщиком на железобетонном заводе. Работавший с ним в бригаде самодеятельный режиссер, Леонид Качанов, привлек его в театральную студию при городском доме культуры. Посещая в свободное от работы время студию, он одновременно занимался на подготовительных курсах для поступления в Сибирский металлургический институт. Игрой юноши в спектаклях театральной студии заинтересовалась приехавшая в гости к родителям заслуженная актриса.
– У тебя, Анатолий, – сказала она – талант! Я помогу тебе поступить во ВГИК или ГИТИС, жди вызова.
Табачный сделал новую попытку поступить в Макаровку. Сдал успешно экзамены, прошел медицинскую комиссию, его зачислили.
Сразу после его отъезда во Владивосток пришло долгожданное письмо из Москвы, но, видимо, судьбою ему было предназначено стать не артистом, а подводником.
– Наше училище, – рассказывает Анатолий Иванович, было, пожалуй, самым прагматичным из всех военно-морских училищ СССР того времени. Его выпускники очень ценились на всех флотах союза.
– Как жаль, – тяжело вздыхая, продолжает он, – многих ребят нашего выпуска уже нет в живых. Подводники – это особая категория людей, у них особые условия службы. А какие были ребята!
Еще на первом курсе мы договорились, что тому, кто женится первым, свадьбу будем справлять вскладчину. И надо же было такому случиться, что счастливчиком оказался я…
В марте 1970 года, я тогда заканчивал третий курс, из педагогического училища, что было рядом с нашим, к секретарю комсомольской организации Бутакову Григорию пришли две девчушки с предложением провести совместно КВН.
– Так, девочки, – произнес я, входя к секретарю по какому-то делу, давайте выкладывайте побыстрей и поконкретней, что вы хотите от сек…..и осекся на полуслове от взгляда больших черных глаз красивой девчонки и её насмешливого голоса: – Ты посмотри, Танюша! – сказала она подружке, – какой живчик!
– Умерь пыл – то! – это она обращалась уже ко мне.
– Да! – произнес я обескураженно. – Не дай Бог иметь такую жену!
Надо сказать, ребят в училище делили на такие категории, в шутку, конечно: Первый курс – «Без вины виноватые», второй – «Хождение по мукам», третий – «Веселые ребята», четвертый – «Женихи», а пятый – «Отцы и дети»….
Начали мы готовиться к КВН. Альбина была так хороша и остроумна, что я без памяти влюбился в нее. Мне захотелось поскорее стать «женихом». Через четыре месяца знакомства, шестого июня, мы сыграли свадьбу согласно договору на деньги, собранные со всей роты, а это девяносто человек. Наша тогда стипендия составляла пятнадцать рублей восемьдесят копеек. На свадьбу сбросились по пятнадцать рублей. Так что забыть такого порыва товарищей просто невозможно. Свадьбы были и на четвертом курсе. На пятом они посыпались, как из «Рога изобилия», но на них собирали уже меньшую сумму. Повезло нам и с устройством свадебного стола: только успели закупить спиртное, как на следующий день оно подорожало.
Картофель и овощи выделило руководство нашего училища. Другой помощи ждать было неоткуда. Мои родители были уже на пенсии, а Аля выросла в детском доме.
Сто пятьдесят человек гуляло на нашей свадьбе, только моряков восемьдесят. Торжество, с согласия директора педучилища, устроили в их общежитии. Угощение и оформление зала готовили своими руками. Взрослых было только три человека, остальные молодежь.
Куча патрулей охраняла подступы к зданию. Красивая была свадьба: плакаты, улыбки, подарки, объятия, робкие поцелуи невесты….
Альбина и сейчас очень красивая женщина. Она обожает мужа, любит и ценит его за то, что он помог ей избавиться от чувства, которое испытывает брошенный родителями ребенок. Вспоминая свое детство, она называет себя подкидышем. Её отец, Сероухов Николай, проходивший срочную службу в Уссурийске, не женился на её матери, Клавдии Молоковой, уехал до рождения дочери. Аля до трех лет воспитывалась у дедушки. Когда он умер, мать приехала за нею, хотела пристроить в семью брата, но у того самого были маленькие дети. Тогда Клавдия отдала девочку в бездетную семью Капрановых.
Была у них Аля совсем недолго. Вскоре они устроили её в 78 детский дом города Артема, это в тридцати километрах от Владивостока.
Пока оформляли документы, девочка находилась в интернате. Директором школы – интерната был заслуженный педагог – новатор Дубинин. Немалую роль сыграл он в том, что Альбина посвятила свою жизнь педагогической деятельности, работе в младших классах. С благодарностью вспоминает она и директора Артемского детского дома Морозову Галину Михайловну, её идущие от сердца слова: «Дети! – это ваш дом. Вы можете приводить сюда своих друзей. Начинайте с кухни. У тети Маши и у тети Кати всегда для гостей найдется лишняя тарелка супа».
Детдомовские дети учились в общеобразовательной средней школе. Классный руководитель, учительница русского языка и литературы, привила Альбине любовь к литературе, поэзии. Девочку всегда угнетало сознание, что у нее, как говорят в народе: «ни кола, ни двора», ни матери, ни отца. «Всегда приходилось доказывать, – говорит она, – что ты чего-то стоишь, что ты не хуже других».
В школе она подружилась с мальчиком. Со временем эта дружба переросла в чистую любовь. Его родители относились к девочке хорошо, а мама даже давала ей деньги на мелкие расходы. Аля с увлечением занималась в школьной художественной самодеятельности. Ребята выступали с концертами в городских клубах Артема, ведущей в них всегда была Альбина. А как она вдохновенно читала стихи! Благодарные зрители долго не отпускали ее со сцены.
Виктор, так звали ее друга, всегда оказывался рядом, в зале или за кулисами, поддерживал ее одобрительной улыбкой. Нередко приезжал в летний лагерь детдома. Играл с ребятами в теннис. К Але относился бережно, никогда не домогался. После окончания восьмилетки, а училась она хорошо, поступила не в ПТУ, как многие детдомовцы, а в Спасское педагогическое училище. В городе Спасский-Дальний было два цементных завода. Из-за постоянной загазованности воздуха девочка часто болела, поэтому после окончания третьего курса по договоренности директоров ее перевели во Владивостокское педучилище. Перед отъездом мама Виктора купила Альбине добротное зимнее пальто с песцовым воротником.
– Боже, мой! Как оно мне нравилось! – вспоминает Альбина Николаевна. Я чувствовала себя в нем уверенной, не похожей на детдомовку, к тому же оно было мне, как говорят, к лицу….
И вот знакомство с Табачным. Его признание в любви, предложение выйти замуж.
Девушка недоумевала, почему Анатолий, которого уважали и ценили в училище, отмечали своим вниманием многие девчонки, вдруг выбрал ее? Он, конечно, тоже ей нравился, но она продолжала любить Витю, надежного, доброго друга, любовью, проверенной годами. «И потом, – думала Альбина,– Толик не для меня. Кто он?
Скоро будет офицером. А кто я? – детдомовка. Нет! Нет и нет!» – и отказала Анатолию. В конце апреля Виктор вернулся из армии.
Проездом был во Владивостоке. Зашел с другом к ней в общежитие, но не застал, ушла с подругами в кино. Позвонил уже из Артема, и они договорились, что Аля приедет в Артем, ко дню рождения его матери.
Она долго стояла на перроне вокзала и ждала, но любимый не пришел встретить ее.
Что-то случилось! – подумала девушка и бросилась бегом к дому Виктора, не замечая встречных прохожих, которые уступали ей дорогу и недоуменно оглядывались вслед. Одна страшнее другой мысли проносились в ее голове. Прижав руку к сердцу, которое, казалось, хотело выпрыгнуть из груди, она вошла в комнату. Виктор спокойно спал на диване и даже не услышал, как она вошла. Аля растормошила его и с обидой спросила: «Как ты мог проспать встречу? Мы ведь так давно не виделись…» На что он беспечно ответил потягиваясь: «Привыкай, дорогая. Я устроился на работу, устал после смены немного, вот и прилег. Ну и что тут такого, что не встретил?»
– Ты говоришь, привыкай! – воскликнула Аля. Кровь бросилась ей в лицо. Так значит, он уже относится ко мне, как к собственности? Считает, что я никуда не денусь? – подумала она про себя, утирая слезы, брызнувшие от обиды. Аля молча вышла и направилась в свой родной детдом. – Ничего! – рассуждала она про себя, – скоро выпускные экзамены, получу назначение в какую-нибудь деревню.
Все уладится, все забудется. Горестное настроение развеяли дети и воспитатели детского дома. Встретили тепло, окружили вниманием.
После праздничного ужина, устроенного в честь ее приезда, попросили почитать стихи. И над притихшим залом, где рядами сидели, дорогие ее сердцу люди, зазвучал грудной, проникновенный голос:
Березки!
Девушки – березки!
Их не любить лишь может тот,
Кто даже в ласковом подростке
Предугадать не может плод…
Конечно, она читала стихи своего любимого поэта, Сергея Есенина, а дети все кричали: Еще! Еще! Радость понимания, признания наполнила её душу. Захотелось всех их обнять и поцеловать….
Девушка вернулась в педучилище и стала готовиться к предстоящим к экзаменам. Толя не звонил. Неожиданно позвонили его родители. Они считали, по его словам, что свадьба – дело решенное, поэтому интересовались, когда будет бракосочетание. Аля боялась сказать, что этого уже не будет, волнуясь, говорила что-то невпопад. Анатолий не приходил. Прошло три недели, позвонил его однокурсник, Коля Смирнов. «Вы сегодня свободны? – спросил он ее. – Пойдемте, прогуляемся вечером».
– Это с какой стати я пойду с тобой? – резко ответила Альбина, позови Толика к телефону.
– Он не хочет вас видеть, – сказал Смирнов, прекращая разговор.
– Сама виновата, обидела Табачного, такого чудесного парня, – думала девушка, на душе у нее было тоскливо…
18 мая дежурная по общежитию позвала Алю к телефону:
– Иди, – сказала она, – Толик зовет!
– Какой Толик?
– У тебя их так много? – засмеялась дежурная.
– Аля! Завтра в училище не ходи, пойдем в ЗАГС! – быстро сказал Анатолий и положил трубку. А она взволнованная держала свою в руке, не веря, что ее счастье так близко. Он милый, хороший, любит меня!
На другой день в 9 часов Анатолий не пришел, не пришел и в 10, прибежал только в одиннадцать. От волнения был бледен.
– Я в самоволку ушел, не успел оформить увольнение, – тихо сказал он и взглянул на Альбину. В его глазах было все: прощение, любовь и вопрос – согласна ли? Вошли в ЗАГС, он был рядом с общежитием. Были очень взволнованы и смущены – решилась их судьба. И вдруг в этой торжественности прозвучали будничные слова: «Ваши документы и рубль пятьдесят». В первое мгновение ребята не поняли, причем здесь рубль с копейками, ведь они пришли зарегистрировать свой брак, это же событие! Теперь Табачные с улыбкой вспоминают этот эпизод.
На другой день Аля повела Анатолия к своей бывшей учительнице по литературе, которая к тому времени жила во Владивостоке.
– Девочка моя! – воскликнула она, познакомившись с мужем Альбины, – бесконечно рада! Теперь я совершенно спокойна за тебя!
– Не знаю за что, но она терпеть не могла Виктора, – вспоминает Альбина Николаевна. Перед свадьбой мы долго беседовали с Толей.
«Я знаю, – сказал он, ты выходишь за меня без любви. Ничего! Моей любви хватит на нас двоих, ты – моя жизнь! Обещаю, что сделаю все, чтобы и ты меня полюбила так же, как я, веришь?»
– Верю и знаю, что буду рядом с тобою, как за каменной стеной! Он взял мои руки в свои, сплел пальцы, нагнулся и коснулся губами моих губ, мне стало так хорошо от этой нежности. «Милая! Ты плачешь?» – спросил Толик и стал целовать мои мокрые от благодарных слез щеки.
Уже после свадьбы целых два года мы открывались друг перед другом, рассказывали о себе все без утайки, и ко мне пришла уже зрелая любовь, которая помогла выстоять в самые трудные годы жизни…
В день их свадьбы приехала мать Виктора и потребовала у Альбины вернуть пальто, которое купила ей, как будущей невестке, или отдать за него деньги, по тому времени немалые. Их ей долго пришлось копить, отрывая от семейного бюджета. Что делать? Где взять деньги? Не просить же мне их у Анатолия? – думала девушка, лихорадочно ища выход из создавшегося положения. Нет, она не осуждала Надежду Степановну, которая много сделала хорошего для нее. Не хотелось Але расставаться с любимой вещью, со слезами на глазах она вернула пальто.
И все же со стороны матери, пусть чужой, это было жестоко по отношению к сироте, вступающей в новую жизнь.
Сейчас трудно представить, но первую брачную ночь молодые провели в комнате общежития, где жили двадцать девушек. Табачным выделили койку, стоявшую в углу. Только две, койки, что стояли рядом были на время освобождены.
В июне Альбина окончила педучилище и уехала по назначению за 180 километров от Владивостока в поселок Тихоокеанский, преподавала в младших классах средней школы. Дети любили и обожали свою добрую учительницу.
Молодые встречались редко, скучали друг без друга. Через год Аля вернулась во Владивосток, устроилась воспитательницей в детский сад, снимала комнату и терпеливо ждала, когда Анатолий закончит теперь уже пятый курс. Теперь они были вместе, по вечерам его отпускали из училища.
В 1972 году молодой лейтенант получил назначение на Северный Флот в город Полярный. Как семейному человеку ему выделили для перевозки багажа трехтонный контейнер.
– Лейтенант! – обратился к Табачному бригадир грузчиков на контейнерной площадке железнодорожной станции, – список вещей для перевозки составили?
– Перекурите минут пять, – ответил Анатолий с серьезной миной на лице. – Сейчас подготовлю…
Каково же было удивление грузчиков, когда им предъявили груз, уместившийся в сетке для стирки белья. В нее аккуратно были уложены две шинели лейтенанта и зимнее пальто его жены, и все…
Пальто новое они все же купили, оно было даже лучше того, что Але пришлось возвратить несостоявшейся свекрови.
– Ничего, ребята, – сказал бригадир, улыбаясь в усы. – Главное гнездо свить. Вместе с детками появятся и вещички, так-то!
– Было два часа ночи, когда в начале августа мы приехали в Мурманск. Взявшись за руки, пошли по ночному городу. Необычно огромное, красное солнце висело довольно высоко над горизонтом.
Казалось, что мы попали в другой, волшебный мир. Улицы были пусты, только ветер гонял по тротуарам неубранный с вечера мусор.
И вдруг в тишине, которая окружала нас, раздался пронзительный скрип качелей и звонкий детский смех. Это было так неожиданно и удивительно.
– Таким было наше первое знакомство с Заполярьем, – вспоминает Анатолий Иванович и продолжает: – Заночевали в гостинице.
Рано утром я выехал автобусом в Североморск, получил в штабе Флота назначение в г. Полярный и вернулся в Мурманск за женой.
До места назначения добирались на катере. Волновались, конечно.
Впереди нас ждала новая жизнь. Я поглядывал на Алю. Какие мысли гнездятся в ее прелестной головке? Не побоится ли сурового климата и неудобств в первое время? Ведь она под сердцем уже носила нашего ребенка. Мои страхи оказались напрасными.
Катер входил в бухту. Вдоль всего берега тянулись сопки, покрытые чахлым кустарником и мхом. К причалу были пришвартованы подводные лодки. На одной из них мне предстояло служить.
Сама воинская часть размещалась ближе к берегу, а выше, на сопках, раскинулся город Полярный, состоящий, в основном, из домов-«хрущевок», небольшого количества «сталинской постройки», а также бараков и «финских» домиков. Пока в штабе воинской части мне оформляли документы, Альбина сидела в скверике на скамейке. Ждать пришлось долго, до двадцати часов. Офицер, оформлявший бумаги, выдавая их мне, спросил: «А где ваша супруга?» « Как где? – ответил я. – Как и подобает офицерской жене, ждет, вон там в скверике». Капитан забеспокоился и, поправляя очки над небольшим для его лица носом, сказал: «Простите, я как-то не подумал, надо было ее устроить где-нибудь». Он тут же вызвал машину, чтобы отвезти нас на выделенную жилплощадь. /Примерно такую сцену мы увидели позднее в фильме «Офицеры»/. Нас поселили на территории части. Первое, что поразило наше воображение, особенно Альбины, это то, что красного цвета деревянный домик, где предстояло нам жить, не имел фундамента, стоял, как теремок, принесенный ветром и водруженный на большой валун. «Смотри, Толя! – воскликнула Аля, – Он что веревками привязан? Вон как они от ветра шевелятся». Извилистой тропочкой поднялись на валун и с опаской вошли в необычный домик, где оказалось две комнаты. Одна шестнадцатиметровая, другая двенадцати. Нам досталась меньшая, и то только ее половинка. Комната была разделена одноразовой простыней, которая просвечивалась насквозь. В каждой половинке стояли железная односпальная кровать на одну семейную пару. В другой комнате жили сразу три пары. Вот такой «комфорт»!
– Я долго не могла привыкнуть к тому, – вступает в разговор Альбина Николаевна, – что рядом через реденькую ткань приходилось видеть спящего после смены соседа, слышать храп, почмокивание во сне и прочее…
– Что и говорить, – прерывает её Анатолий Иванович, – наших жен надо было награждать орденами за выдержку и умение создавать уют, казалось бы, в самых нечеловеческих условиях. А условия были таковы. Представьте себе кухню, где потолок зиял дырами. К обогревательным приборам были подведены толстые кабели, которые часто выходили из строя, так что каждый месяц их приходилось менять. Это они так напугали жену, когда мы впервые подходили к «Домику на Шипке», именно так называли наше жилище.
Туалет был только в казарме. В восьмидесяти метрах от дома. Женщины заходили туда парами. Одна войдет, другая сторожит. Бывало на страже стоял дежурный по казарме. Женам долго не выписывали пропусков, чтобы выйти в город. А они все-таки умудрялись это сделать. Вокруг воинской части была высокая металлическая ограда. Напротив нашего домика в ней железные ворота, закрытые на крепкий замок. Кто-то раздвинул рядом с ними прутья, образовался узкий проход. Вот через него и уходили женщины в город и возвращались обратно. Как-то командир береговой службы, полковник Комраков, делающий обход территории части, подошел к Але, развешивающей белье на просушку, и спросил:
– В городе бывали?
– Конечно! – ответила она, – только у нас, у женщин, пропусков нет.
– Как же вы выходите? – удивился полковник.
– А вот так! – озорно сверкнув глазами и улыбаясь, – ответила жена, и, подтягивая уже разбухший от беременности живот, делая немыслимые телодвижения и подбадривая себя словами: «Хоп! Хоп! Хоп!» – выскользнула за ограду и вернулась назад таким же образом.
От удивления Комраков потерял дар речи, потом вымолвил: «Непорядок!». Попробовал сам пролезть, но куда там!? Не сумел, хотя его живот был намного меньше Алиного.
– Тренироваться надо! – насмешливо сказала жена и продолжила свою работу.
Вскоре женщинам выписали пропуска, но они ими не пользовались, на КПП надо было идти через всю территорию части, это занимало много времени, поэтому они продолжали проникать в город уже привычным путем, через раздвинутые прутья ограды.
Службу свою Анатолий Иванович начал на большой дизельной лодке в должности командира группы минно-торпедной части /БЧ-3/. Уже через три месяца был назначен командиром этой части корабля и избран секретарем партийной организации.
За первый год службы, часы, проведенные с любимой женой, включая ночное время, составляли всего два месяца, остальное время занимали учения в море и на берегу, дежурства.
Альбина мужественно переносила разлуку с мужем и трудности бытовых условий, однако, когда пришел срок идти в роддом, беспокоясь за здоровье будущего ребенка, она обратилась письмом к командиру эскадры по поводу улучшения жилья. Анатолий Иванович в это время находился в море. Родился мальчик, которого Табачные уже заранее назвали Володей. Маленькое существо – плод их любви, не должен был расти в домике, который насквозь пронизывали ветры, в комнате, где ютились две семьи, поэтому Альбина десять дней настойчиво оставалась в родильном доме, пока им не выделили, хотя и временно, но более приемлемое жилье. Табачным приходилось несколько раз переезжать из одной квартиры в другую, пока не получили приличную комнату. Было это в начале лета 1973 года – Со спокойной душой уходил я 14-го сентября в свое первое автономное плавание. Шел первый снег. Он падал огромными хлопьями. Берег в считанные минуты покрылся пушистой белой пеленой, – вспоминает Анатолий Иванович.
– Вышли через Атлантику в Средиземное море, приняли участие в арабо-израильском конфликте. Наша лодка была изношена по времени использования, трубопровод пропускал забортную воду, поэтому цистерны с пресной водой вскоре были засорены, кроме самой маленькой. Целый месяц, до встречи с плавбазой, пресную воду принимали два раза в сутки в виде чая да в обед в первых блюдах.
Во время автономного плавания назначается время и место встречи с плавбазой или вспомогательными суднами, где подводные лодки пополняют запасы пресной воды, продовольствия и топлива.
Как-то во время несения службы в Средиземном море мы получили задание скрытно выйти в Бискайский залив через пролив с сильным встречным течением. Вдоль пролива на каждой миле были установлены Натовские посты. Командир лодки, Степанов Владимир Владимирович, принял решение замаскироваться под рыболовецкое судно, которое шло впереди нас. Мы двигались в крейсерском положении. Трубопроводы, отводящие выхлопные газы от работающих дизелей, были дырявые, так что лодка шла в газовом облаке.
Для большей схожести с рыболовецким судном мы повесили на перископ переносные лампы. Помог и туман, который стал наползать в нашу сторону. С постов прожекторной сигнализацией запросили:
«Кто идет?»
– Боцман! – сказал командир, – дай им ответ на свое усмотрение! – и хитренько улыбнулся. Пока противник разбирал, что им передал боцман, мы проскочили в залив. В ответе мнимых рыбаков несколько раз повторялось слово – мать и что-то еще, совсем непонятное. При возвращении в Средиземное море мы шли через пролив уже в подводном положении. Чтобы противник не засек шума нашей лодки, командир дал команду поднырнуть под идущий впереди транспорт и сохранять такую же, как у него скорость. И на этот раз мы благополучно преодолели путь. Капитан второго ранга Степанов был на редкость красивый мужчина, с тонкими чертами лица, ростом выше среднего. Был строгим, требовательным и справедливым.
– И еще, – прерывает Анатолия Ивановича его жена, – он трогательно, по-отечески относился к матросам, того же требовал и от офицеров. Бывало, за что-нибудь разнесет подчиненного по службе, а вечером придет к нему чай пить, поинтересуется, все ли хорошо у него в семье. Как-то пришел Толя со службы уставший настолько, что моментально заснул и проспал сутки. Подводная лодка на три дня ушла в море без него. Владимир Владимирович взял командира БЧ-3 с другой лодки, не позволил будить мужа. Таких командиров, как он редко встретишь! Красивый внешне и изнутри!
– Да, это так!– подтвердил Табачный. Вспоминается такой случай…
Послали нас под Неаполь. За полгода автономного плавания команда изрядно устала. Всплывем, зарядим батареи и снова уходим под воду. И так изо дня в день, из ночи в ночь.
Однажды к концу ночной смены, а это с 0 до 4-х часов утра, я услышал шумы, определил курс и дистанцию их источника, доложил сменившему меня вахтенному офицеру и старпому. В 12 часов дня вновь заступил на вахту. Шумовые сигналы усилились до 3 баллов.
Их источник находился уже в нескольких милях от нас. Командир после тяжелого перехода отдыхал, а когда проснулся и ему доложили об этом, то досталось всем и нам, вахтенным офицерам, и, конечно, старпому, который не хотел его беспокоить. Хорошо, что к тому времени не кончилась зарядка аккумуляторных батарей, а то пришлось бы нам всплывать на подзарядку днем вблизи противника. Когда Степанов вел нам разнос, я вдруг, сам не знаю почему, произнес: видимо, здесь НАТО проводит учения. Владимир Владимирович взглянул на меня бесстрастно и ничего не сказал. Шум исходил от гидролокаторов трех вражеских кораблей. Они засекли нас, но, благодаря грамотным и решительным действиям командира, лодка ушла из зоны их действия. Через несколько часов, в очередной сеанс связи получили сообщение командования: «В вашем районе будут проводиться Натовские учения по поиску и обнаружению подводных лодок!»
– Ну, минер! – растягивая губы в улыбке, обратился ко мне командир – Ты как будто в ЦРУ работаешь! Это шутливое замечание сняло психологическое напряжение команды.
– Мы до того доплавались, – продолжает Анатолий Иванович, – что на одном из дизелей, а их три, лопнул поршень. До плавбазы далеко, надо было принять срочные меры. Механик с личным составом разобрали дизель, вытащили пришедший в негодность поршень, заклеили его эпоксидной смолой, просушили на камбузе в духовке, поставили его на место, и дизель заработал. Всякое бывало, но всегда выручали дружба и сплоченность коллектива.
Наконец, нашу лодку поставили в Александрии /Египет/ на ремонт. Мы передали ее на время ремонта другому экипажу, сели на судно вспомогательного флота, называлось оно «Маныч», и по Средиземному морю, через Босфор, Стамбул, Константинополь, Черное море прибыли в Севастополь, где нас ждали, но не так скоро. Разместили в казарме, что находится недалеко от памятника «Матросу Кошке». С собою везли секретную документацию в сейфах, оружие.
Отправили телеграммы в Москву и в Полярный. Шел июль месяц.
Железная дорога была перегружена. Нашли все же для нас два вагона дополнительных к эшелону. Три дня добирались до Мурманска, где нас встречали не начальство, а наши жены, с которыми мы предварительно созвонились. Увидев мою полысевшую за год голову, Аля вскрикнула: «Толик! Где твоя шевелюра?» – и заплакала.
Да, напряжение, какое испытывают подводники за время автономного плавания настолько тяжело, что и крепкий организм не всегда выдерживает такую нагрузку. Особенно на дизельной субмарине, к тому же по времени порядком изношенной.
Вместе с женами нас посадили в катера и привезли в Полярный.
Встретили нас с оркестром. Было торжественное настроение, поздравления с благополучным возвращением на базу с вручением традиционного жареного поросенка, затем торжественный ужин…
На другой день, как рассказал Анатолий Иванович, всех офицеров собрали и трём лейтенантам вручили новые погоны (повысили в звании) за исключением его, Табачного, так как ещё до ухода в автономку у него был конфликт с командиром эскадры из-за квартиры. На этом же совещании рассматривался вопрос о дальнейшей его службе. Анатолий Иванович заявил, что будет уходить на атомную лодку.
– Вы не патриот дизельного флота! – повышенным тоном сказал Комэск, - я отзываю прошение на награждение вас орденом «За службу Родине»! Командиры почти всех боевых частей корабля были награждены орденами разных степеней. Только дерзкий, но справедливый Анатолий награды не получил.
Потом был трехмесячный отпуск. Табачные уехали к родителям.
Вскоре пришла телеграмма о присвоении Анатолию Ивановичу нового звания – старшего лейтенанта. Когда они вернулись в Полярный, и Анатолий пошел в фин. отдел за зарплатой, то ему заявили, что он не получил еще нового назначения, находится за штатом, зарплата задерживается. В удрученном состоянии вернулся он домой.
В семейном бюджете осталось всего двадцать пять рублей. В десять часов вечера в дверях квартиры появился матрос…
– Товарищ старший лейтенант! – сказал он, улыбаясь. – Я вам продукты привез: мешок картошки, мешок муки и консервы.
– Откуда? Что за самодеятельность? – вскипел Табачный.
– Все законно! – ответил матрос. – Командир приказал.
На другой день нашел Анатолий Иванович свою бывшую лодку и обратился к помощнику командира:
– Ты что с ума сошел? Вы же в море выходите. Чем людей кормить будешь?
– Не волнуйся, – ответил тот, все списано на предыдущие расходы, всего достаточно. Спокойствие! Брат! Спокойствие! Ты что наших ребят не знаешь? Пришли ко мне матросы и говорят: «Старший лейтенант голодает, помочь бы!». Вот я и помог, дружище. Теплое чувство благодарности комком подкатилось к горлу Анатолия. Вот оно, как говорят, – «чувство локтя»…
До конца года был Табачный за штатом, и только в конце января 1975 получил назначение на строящуюся подводную лодку. Его направили в ее экипаж, который в полном составе проходил обучение в городе Сосновый Бор под Ленинградом, в Учебном Центре. Вызвал семью, снимали квартиру. Через год выехали в Северодвинск, где строилась его атомная лодка. Табачный был в экипаже третьим по должности, но самым молодым. Из более двадцати офицеров он был единственный в звании старший лейтенант, остальные имели более высокие звания. И на атомной подлодке был очень дружный коллектив, все сообща познавали ее устройство и возможности. У Табачного был большой опыт подводного плавания. Остальные члены команды имели меньший опыт или же вовсе его не имели. Поэтому к мнению Анатолия Ивановича прислушивались. У него был высокий авторитет. До сегодняшнего дня он поддерживает дружеские отношения со многими членами бывшей команды. В Сосновом Бору у Табачных родилась дочь. Жили всегда на съемной квартире, такова уж участь офицерских семей…
В начале 1976 года Анатолия положили в госпиталь на обследование и обнаружили язву желудка. При наличии такого заболевания служба в плавсоставе запрещена. Пока строилась лодка, он еще год продолжал служить на ней, но уже искал место службы на берегу.
Наконец, в апреле 1977 года Приказом ГК ВМФ он был назначен на службу в научно-исследовательское учреждение в г. Приозерске в научный отдел инженером–испытателем с присвоением звания капитан-лейтенанта.
Назначение было привлекательно тем, что дали вне очереди комнату в общежитии, рядом с воинской частью. До города тогда автобусы ходили часто. Я спросила Анатолия Ивановича о том, как он перенес поворот в судьбе, от службы на подводной лодке со ставшим родным ее коллективом к научной работе в новом окружении сотрудников.
– Как ни странно, – ответил на мой вопрос Табачный, – но для нас с женой, несмотря на бытовые трудности и превратности судьбы за годы службы на флоте, вспоминаются, как самые счастливые.
Там постоянно ощущалось чувство «локтя», т.е. постоянной взаимопомощи. Там я был профессионалом, уважаемым человеком, а здесь первое время чувствовал себя слепым котенком. Долго потом снилась родная субмарина. Но новая работа увлекла меня, прослужил десять лет. Дальнейшее продвижение по службе затягивалось из-за неприязненного отношения ко мне непосредственного начальника по службе, можно сказать, за мою прямоту. Я считаю, что любую работу надо выполнять качественно. Никакой халтуры быть не должно…
Как я узнала, только вмешательство начальника научного отдела Цинцадзе И. В., человека удивительной способности находить и воспитывать талантливых людей, помогло Табачному. Его взял к себе заместитель командира части В. Н. Павлов, назначил его начальником метрологической лаборатории, а это должность старшего научного сотрудника.
– Я простой человек, проживший сложную, полную ответственности жизнь, – говорит Анатолий Иванович, – всегда старался, что бы ко мне по службе не было никаких претензий, чтобы не краснеть за свои дела и поступки. А служба на испытательном полигоне сложна и опасна. Так, например, при испытаниях самодвижущего объекта, а они были серьезные, государственного значения, наша группа сумела так четко выполнить работу и с такой ювелирной точностью, что не пострадала даже обшивка испытуемого объекта. Здесь, как и на подводной лодке, от действия каждого зависит результат общего труда. Все участники за выполненную работу были награждены медалями «За боевые заслуги», в том числе и я.
В 1994 году при подведении итогов службы 23 февраля Табачного А. И. признали лучшим офицером воинской части. Летом этого же года по достижению 45 лет, он ушел в запас в звании капитана II ранга.
В конце нашей беседы Анатолий Иванович сказал: «Как говорится – мужчина может считать себя таковым, если он вырастил сына, построил дом и посадил дерево. Я посадил множество деревьев в Сибири, в Казахстане, Алтае и здесь, в Приозерске. Когда ушел на заслуженный отдых, построил достаточное количество частных домов. Вырастил сына и дочь. Рядом со мной любимая и любящая жена, Альбина Николаевна Табачная – «отличник народного образования». Сын окончил высшее военно-морское училище радиоэлектроники им. Попова, служил здесь в Приозерске. После развала СССР, когда военная наука стала не нужна, не нужны Вооружённые силы, он ушел на гражданскую работу, живет в Санкт-Петербурге.
Дочь окончила университет в Пушкине, психолог. В этом году заочно с красным дипломом получила новую специальность – документоведение, живет в Хабаровске, муж ее научный сотрудник по экологии. В нашей семье я был первым, кто получил военное образование. Мой двоюродный брат, Перевалов Виктор Дмитриевич, доцент, работает старшим преподавателем Ярославской военной финансовой академии. Сын сестры, мой племянник служит в воинской части в Якутске.
Очень надеюсь, что мощь нашей армии и флота возродится, и понадобятся новые военные кадры. Вспоминая годы службы в подводном флоте, могу с уверенностью сказать, что подводный флот воспитывает в людях большую ответственность за порученное дело. Там служат настоящие мужчины, слабаки отсеиваются сразу…
Мы еще долго говорили о превратности судьбы, потом о природе.
Мне очень понравились слова Анатолия Ивановича: «Природа плохой не бывает! Она везде прекрасна, если рядом любящие ее люди!»
Май, 2007 год.
Оглавление