(роман)
Начало. 1 часть. 1 глава "Авария" => здесь
Роман НЕЖИТЬ. Часть 1. ДИТЯ ИЗ ЛЕСА
ГЛАВА 2. ЗАЙКА
***
Поезд отошел от перрона – отвалился, как досыто набившая брюхо гусеница. В купе зажегся свет, и я, прижавшись коленями в тонких джинсах к холодной никелированной ножке купейного столика, скрючилась, чтобы смотреть на убегающий в темноту город.
Столица задорно пылала огнями иллюминации, подскакивая к самым окнам вагона, и я видела толпы людей на привокзальных площадях, вереницы машин, томящиеся в пробках, горделивые башни новостроек, мосты, эстакады, колоссальные рекламные щиты с альтернативной реальностью.
Но когда потянулись зимние поля, укутанные снегом, и редкие загородные полустанки, в темном окне не осталось ничего, кроме моего призрачного двойника.
Девушка без оттенков, черно-белая и полупрозрачная, качалась в такт колесному перестуку и, развернувшись полуоборотом в три четверти, горестно смотрела на меня из мрака. По ее лицу катились едва заметные капли – то ли мокрый снег, то ли конденсат на запотевшем стекле. А, может, мой двойник там плачет? Красиво плачет. Я так не умею.
Проводница пришла проверить билет. Сказала, что на весь вагон пока всего четверо пассажиров. Спросила, не хочу ли я выпить чаю? Есть и кофе.
- Зимой этим поездом мало народу ездит, - будто извиняясь, сказала она. Из-под ее строгой форменной юбки торчали черные шерстяные рейтузы, а летние шлепки на каблучке странно смотрелись, надетыми на шерстяные носки.
Я отказалась от чая, и проводница пообещала принести белье.
- Судожь во сколько?
Вопрос настиг ее уже в дверях.
- Утром. Не беспокойтесь - не пропустите, - ответила проводница. Ушла и спустя пять минут вернулась, забросила в купе полиэтиленовый пакет с бельем.
- Одеяла наверху. Берите, а то сквозняки, - предупредила она. – Продует!
Я кивнула, и когда проводница ушла, закрыла и застопорила дверь, сложила руки на столе перед собой, как примерная ученица. И легла на них головой.
Живешь изо дня в день и думаешь, что колея накатана, рельсы проложены и никуда ничего не денется: синицы в руках, журавли, где надо - в Африке зимуют, к нам на время прилетают, и все при этом хорошо, замечательно, океюшки, нормуль, пучочком…
А потом – рванет в ночи один телефонный звонок. И все в твоей гладенькой кукольной жизни вдруг покатится в тартарары. Стоишь, оглушенная, ничтожно маленькая, слабая, слезы градом – и ни словечка из окривевшего от горя рта выдавить не в силах. Да и что говорить? Кому жаловаться?
***
Через двор проехала машина, свет фар мазнул по окну и выхватил из темноты силуэт.
- Мам?
Силуэт качнулся. Я увидела мамино лицо - странное, потерянное. Будто она торопилась куда-то, а я отвлекла ее, и она позабыла, куда и зачем шла.
- Мам, ты чего?
Голос у меня хрипел спросонья. Я дотянулась рукой до лампы на прикроватном столике, чтобы зажечь. Но переключатель все время проскальзывал между пальцами, словно я сделалась вдруг бесплотной тенью.
Мама заволновалась, и, прижав палец к губам, заговорила быстро-быстро. И беззвучно.
Вспомнились фильмы об американской тюрьме – в них родственники и адвокат общаются с осужденным через толстое стекло. По телефону.
Значит, надо взять трубку. Звонок же идет…
Мама рассердилась. Замахала на меня рукой. Но вид у нее сделался смущенный: наверное, она вспомнила, что ни ее, ни папы давно нет на свете. И я тоже вспомнила об этом. И о том, что лицо мамино помню только по фотографиям.
Я проснулась в слезах. Рядом с кроватью трещал, заходился криком мобильный.
Я бросила взгляд на часы: половина второго. Даже лучшая подруга, Вика Саркисян, не имеет привычки будить меня среди ночи. На это способен только Дэн, мой начальник и по совместительству – любовник, сожитель и жених. Номер почему-то не определился. Может, опять Дэн мобильник свой посеял?
Я ответила на вызов.
- Дэн? Где ты? Алло!
Ответил дрожащий женский голос:
- Диночка? Динусь… Это я.
Голос был так слаб, что я не узнала б его, если б все еще не стояло передо мной мамино лицо из сна.
- Лёлечка? – удивилась я. Мне, наконец, удалось зажечь свет. – Теть Лёль! Что-то случилось?
- Ничего, ничего, Дина. Не волнуйся…
- Ты почему не со своего номера звонишь? Я трубку брать не хотела… Ты, что бежала? Пыхтишь так… Что происходит?!
- Дина, не тарахти. Старость со мной происходит… А ты думала – я вечная? Такая же я, как и все… Можешь приехать? Ненадолго?
- Господи, да что случилось?!
- Давление подскочило. А Ван Ваныч… Ты ж его знаешь, какой он. Осторожничает. Уложил меня… На недельку. К себе. Ничего. Все нормально. Но… если б ты приехала… Есть у меня… один важный разговор. Не по телефону.
- Так ты в больнице?! Теть Лёль! Не молчи! Ты ж не завещание там случаем… - я не договорила – задохнулась от ужасной мысли. И с трудом преодолела спазм, сдавивший горло.
- Господи!.. Что тебе прописали?! Какое лекарство купить?! Может, лучше в Москву?!
- Дина, нет. Ничего не надо! И Ван Ваныч против… За мной тут… хорошо присмотрят. Не беспокойся. Скажи-ка… А ты помнишь… какой мы с тобой стишок все время учили? В детстве… Когда я в садик тебя водила?..
- Стишок?! Лёлечка, какой стишок?! Причем тут…
- Ты припомни, пожалуйста. Это важно. И приезжай. Послушай, а на работе-то тебя… отпустят?
- Отпустят – не отпустят… Да я и спрашивать не буду! Если что - уволюсь к чертям!
- Да. Да. Знаешь, Зайка, разговор у меня есть… Не то чтоб прям сильно важный. Но ты приезжай… как сможешь, хорошо?
- Теть Лёль, послезавтра буду. Выздоравливай! Если что – звони, ладно? Все, целую! Целую!
Я бросилась к ноуту – смотреть билеты на Судожь.
Внутри все тряслось и кипело. Бедная моя Лёлечка! Я подсчитала в уме – 73 года. Конечно, для ее возраста болезни - дело естественное.
Но на моей памяти она не болела ни разу. И случая не было, чтобы на что-то жаловалась.
Елена Николаевна Вольская. В зале Судожской городской библиотеки, где Лёлечка моя проработала всю жизнь, она смотрелась как оживший портрет викторианской дамы. В городе ее даже недолюбливали – надменная, дескать. В наших краях Вольские – фамилия старинная, считались чуть ли не потомками Судожских князей.
Глупости, конечно, но стоило взглянуть на тетю – и это уже не казалось таким уж невозможным. Невысокого росточка, но с такой гордой осанкой, что долговязые акселераты – буйные школьные анархисты смирнели и сутулились в ее присутствии, предпочитая оставаться незаметными для строгого взгляда ее серых глаз.
Выйдя на пенсию, тетя Лёля не собиралась сдаваться. Неизменный аккуратный костюм-двойка, белая блузка с кружевным воротничком. Брошь с аметистами, высокая башня серебряных волос – прическа старомодная, но ей очень к лицу. Старческие немощи обходили мою тетку стороной.
И вот - нате. Тонкий дрожащий голос. Просьба приехать. Странные разговоры… Чужой телефон. Чей, кстати?
Ночная тьма влезла в комнату и дохнула на меня могильным холодом. Я вдруг сообразила, зачем приходила мертвая мама. И что она хотела сказать.
***
Уехать в Судожь не просто. Тем более – уехать быстро. Аэропорта там нет; единственная возможность - скорый поезд, который, однако, ходит лишь три раза в неделю. Но мне повезло.
В кабинет Дэна я вошла, уже имея в своем айфоне электронный билет до Судожи.
Понятно, что все это не ко времени… Но я надеялась, что Дэн, как близкий человек, поймет. И, как мой начальник, проявит лояльность.
***
- Зайчик, бедный мой… Зайчик-убегайчик… - Дэн обнял меня, и стоял, укачивая в теплых и сильных объятиях. – Куда ж ты хочешь ехать? Одна? Не хочу тебя отпускать.
Я потянулась и поцеловала небритую щеку. От Дэна знакомо пахло кофе и табаком и каким-то парфюмом с древесным запахом, слишком терпким и агрессивным, но я привыкла к нему.
- Дэн… Поедем вместе. Да?
- Зайчик, скажи… Ты ненормальная?
Ласково придерживая меня за плечи, он отодвинулся и заглянул мне в глаза.
- Ты правда не понимаешь, что сейчас тебе никуда нельзя ехать?
- Почему? – Я хотела его понять.
- Потому что это глупость. Я больше, чем уверен, что с твоей тетей все в порядке. Есть и будет. Зато Воронцов – да, Воронцов, помнишь такого? Или у тебя все это со свистом из дырявых мозгов вылетело? – Дэн говорил тихо и медленно, но губы у него сделались ярко-вишневыми. Дэн тонкокожий, при всяком волнении кровь бросается ему в лицо и первым краснеет рот.
- Извини, я тебе напомню. Воронцов может не подписать контракт, если ты уедешь.
Улыбка Дэна сделалась деревянной.
- Ты помнишь, сколько мы сил потратили, чтобы эта сделка состоялась?
- Мы?
- Да. Да! Причем, главным образом, ты. Заметь – я это признаю! В том-то и дело! Как ты можешь все это бросить на полдороге?! Контракт на полтора миллиона! Ты знаешь, что это означает, Дина, Зайка?
- Да. Полтора миллиона означает. Уйму работы, постоянные авралы и бесконечную возню с отчетностью. Понимаю.
- Ни хрена ты не понимаешь, Заинька!
Взбудораженный Дэн вскочил, побегал по кабинету, вытер вспотевший лоб, подбежал к двери, запер ее на ключ. Схватил меня за руку, отвел от дверей и, прижав к стене в самом дальнем углу кабинета, произнес на ухо:
- Полтора миллиона долларов! Таких денег у этой паршивой фирмочки за все время существования не было. И, я уверен, не будет! А мы их возьмем. – Глаза у Дэна сияли, а голос лихорадочно дрожал. Облизнув пересохшие губы, он прошептал:
- Мы их всех тут после этого сделаем. Вдвоем. Ты и я. Понимаешь? – Я просто не узнавала своего жениха - вылитый демон-соблазнитель. Его горячее дыхание щекотнуло мне ухо, и я хихикнула. Нечаянно.
Дэн расценил это по-своему.
Он засмеялся, вернулся за стол и развалился в кожаном кресле в самой вальяжной позе.
- Да, Зайка, вот так все и будет. Я тебе клянусь - через месяц ты не узнаешь этого места! Я тут все переверну! Первым делом…
- Прости. Я не могу.
- Не понял? – удивился Дэн, а я отступила еще на шаг в сторону двери.
- Извини. Если ты не хочешь меня отпустить, я… попрошу Гаврилова.
- Чушь. Он пошлет тебя обратно ко мне! Через мою голову никто в конторе ничего тебе не подпишет.
- Тогда я уволюсь. Просто уеду - и все.
Дэн засмеялся:
- Она уедет – и все! Дура.
Я промолчала. Взяла со стула свою сумку…
- Дура! – не сдерживаясь, крикнул Дэн. Потом снова попытался уговорить меня. – Заинька. Мы столько усилий приложили, чтобы выстроить нормальную схему. Чтобы никто не мешал… И теперь ты вдруг хвостиком крутить вздумала?
- Допустим. Ну и что?
- То! То самое, Зайка моя!
- Я не могу, Дэн. Прости.
Я отступила еще на шаг. Схватилась за ручку двери, как хватаются утопающие…
- Прости, пожалуйста… Ты… Справишься без меня.
- Не смей уходить! Ты слышишь, что я сказал?! Стой, подожди… Дина! Если ты отсюда выйдешь… Дина! Ну, прекрати сейчас же. Я пошутил. Стой! Так, если ты выйдешь – ты, возможно, обратно уже не вернешься. Никуда. Ты хорошо подумала?!
Он вскочил с малиновым от злости лицом.
- Спасибо, Дэн. Денис Александрович, - сказала я, сдерживаясь, чтобы не зареветь. - Я уже подумала.
И выбежала из кабинета, пока Дэн не схватил меня.
***
Боюсь-боюсь. С ночи эта мысль стучала в висок. После разговора с Дэном заколотила с утроенной силой.
Боюсь-боюсь – стучало сердце.
Боюсь-боюсь - стучали колеса поезда.
Голова раскалывалась от этого стука. Последние часы я действовала чисто механически, на автопилоте, словно робот-андроид в режиме исполнения миссии.
Но внутри, под броней и железом, в наглухо запертой комнате плакал перепуганный маленький ребенок. Он сидел и хныкал в самом темном углу, прятался от страха под столом, прижимая к сердцу любимую игрушку. Он ждал фею.
Если фею хорошенько попросить – она явится и исполнит любое желание. Например, чтобы Дэн меня понял и простил. А тетя Лёля выздоровела. Чтоб она никогда не болела. Чтобы с ней не случилось ничего такого, что обычно случается с тетями ее возраста.
Надо просить фею. Боюсь-боюсь.
Я закрыла глаза. Но картинки дня опять вывалили передо мной свой пасьянс и с наглостью уличной гадалки принялись бубнить гадости, пугать. "Что было, что будет, чем сердце успокоится?"
Да ничего хорошего с тобой не случится уже! Никогда! Ты поняла, Зайка?! О, господи! Боюсь-боюсь.
***
Вика Саркисян. Лучшая подруга.
- Зайцева, ты что, ненормальная?! – это звучит рефреном в течение всего разговора.
Вика поймала меня после встречи с Дэном. Увидев мои глаза «на мокром месте», она затащила меня в ближайшее кафе и потребовала, чтобы я немедленно рассказала ей, что такое со мной творится.
Викины бархатные глаза искрятся, словно кошачий мех, натертый синтетической рукавицей.
- Послушай меня. Успокойся. Ты просто сорвалась. Это от нервов. Конторка наша – не самое спокойное место… Только не сходи с ума! Ты должна взять себя в руки. Можешь не верить, но я точно знаю – если ты уедешь, завтра же та выдра из Плехановки вцепится в Дэна! И займет твое место. Причем во всех смыслах… Ты понимаешь!?
Вика заглядывает мне в глаза. Я понимаю. Но молчу. Верить в то, что я понимаю, не хочется.
- Хорошо. А теперь скажи, что это за место такое – Сужоть? Что это за дыра?
- Судожь.
- Большая разница… Короче, где эта… жуть?
- В Тверской области.
- Отлично. Превосходно. И что ты там делать собираешься? Зайка, не сходи с ума. Здесь у тебя заработок, положение, перспективы! А там? Сужоть какая-то, это ж надо такое придумать!
- Судожь, - опять поправляю я. – Это вообще-то город.
- Город?! Дыра! Слушай меня. Приди завтра, забери заявление. Попроси отпуск в связи с болезнью родственницы. В конце концов, возьми за свой счет! Извинись. Да, извинись. Дэн ведь тоже на нервах последнее время, а ты его практически спровоцировала. Пойми, я тебе добра желаю!.. Скажи, что не хотела, со всеми бывает. Ну, да, родственный долг и все такое… Ну, съезди нормально – дня на три… Как человек! После всего. Как тут закончите. Зачем эти трагедии разводить, кому это нужно?! Подумаешь – давление повысилось немного. Наверняка уже все с твоей тетей обошлось! Знаю я этих гипертонических тетушек… Истерички!
Веки у меня вдруг отяжелели и сделались неподъемными – как у Вия. Я с трудом подняла глаза и взглянула на Вику.
- Ну ладно, ну пусть.
Мое выражение лица Вику слегка напугало, и она отступила. Но ненадолго. Уже через минуту она снова кинулась в наступление:
– Неужели нельзя было по-хорошему договориться?!
- Дэн…
- Нет, нет! И не говори мне. Ты, Зайка, сама во всем виновата! Сама! – Вика злится, фыркает и елозит.
Пластиковый столик кафешки ходит ходуном от ее брыкающихся коленок. Из чашек расплескалось содержимое, по белой клеенке во все стороны расползается спрут - коричневые кофейные побеги.
Я беру из сахарницы несколько кусочков рафинада, один за другим вынимаю из бумажной обертки и швыряю в самую большую лужицу. Сверкающий кристаллический кубик деформируется, рассыпается на части, впитывая жидкость. Кофейный потоп остановлен.
- Ты что творишь? – изумляется Вика.
Я поднимаю голову.
- Не знаю. Спасательный круг. Типа.
- Ага, – кивает Вика. - Ну, все. С меня хватит.
Она достает кошелек и тянет меня к выходу.
– Пошли. Я заплачу за нас. Ты ж, Зайка, у нас теперь безработная!
Я встаю, послушно позволяю Вике заплатить за нас обеих, и мы уходим. Идем к метро. Каждый шаг по этой изученной вдоль и поперек дороге отдает болью, потому что я понимаю, что он последний. И этот, и еще один… А Вика все трещит. Все продолжает вкручивать мне, что я не права, что я еще пожалею! Ох, как пожалею! Буквально завтра…
Она бурлит, возмущается, исходит эмоциями. Хочется отыскать что-то, хорошо адсорбирующее, и швырнуть в самую гущу ее кипящего разума, как тот несчастный сахар в кофейную лужицу.
Но кроме черной дыры, наверное, ничего не подойдет… Когда Вика по-настоящему злится, в ней бушует энергия термоядерного синтеза. Ее не остановишь.
- Нет, знаешь, Зайка, я вот не на твоей стороне. В конце концов, никакой трагедии нет: люди болеют…
- Вика!
- Да нет, ну, правда! Ты бросаешь Дэна одного. Сделка еще не подписана, Гаврилов там круги нарезает… Акульи повадки у мужика, точно тебе говорю… И ты такая вдруг – раз… А, стоп!
Вика вдруг застывает посреди улицы с сияющим лицом и улыбкой:
- Послушай-ка! Может, ты чего-то не сказала мне?
- Чего?
На секунду передо мной мелькают карие глаза. Дэн. Прищуренный, хитрый взгляд… «Послушай, может, ты чего-то не договариваешь?»
- Слушай, ну я твоих планов не знаю. Может, ты хочешь уехать, чтобы Дэна подтолкнуть… того… Предложение сделать? Чтоб он остался один-одинешенек на день-другой, понял, как ему без тебя плохо. И побежал покупать кольцо с брюликом. А? Точно! Я вспомнила. В «Вог» прошлом месяце была такая статья. Но, слушай, Зайка, это очень рискованно. Да еще увольняться! Эти журнашлюшки в «Вог» напишут, что им в голову взбредет, ответственности никакой. Неужели ты им веришь?! Они сами-то, небось, ни мужика, ни карьеры не…
- Вика, стоп! Нет. Ничего такого я не планировала.
- Правда?
- И в мыслях не было!
- Фух, ну и правильно. Но тогда я все равно не понимаю, зачем ты все это затеяла? Как можно такой выбор делать: какая-то дальняя родственница – и любовь всей жизни?! Не понимаю. Все-таки ты что-то темнишь…
Они подозревают меня в неискренности, потому что не могут представить себя на моем месте. Разговор с Викой безумно утомил, и я была рада, когда мы с ней, наконец, расстались.
"Родственница"! Вика не понимает. Тетя Лёля… Да она - всё для меня!
Если она уйдет, между мной и могилой не останется ничего. Ни единой преграды. Пока она жива – я могу без страха смотреть в будущее. Верить, что оно есть. И оставаться маленькой. Зайкой…
А иначе… Иначе – все вернется. Страх. Смерть. Кошмары. Они придут и будут сопеть рядом со мной в темноте, ворчать и протягивать к горлу холодные лапы.
***
Проверив, закрыт ли замок на двери купе, я застелила постель на своей полке. Поплакала немного, глядя, как мелькают в черном окне желтые размазанные пятна фонарей на платформах незнакомых станций.
«Дэн не позвонил. А мог бы», - вскочила в голову мыслишка. Но я ее отогнала.
Легла и уснула под стук колес. Во сне слушала, как что-то тихонько шуршит за стенкой соседнего купе.
Среди ночи звякнул мобильный, который я положила на столик. Смс-ка. Я открыла глаза.
Поезд стоял, погруженный во мрак и тишину, и где-то совсем далеко цепочка крохотных переливающихся огоньков отделяла черное небо от неожиданно черной земли. Снег куда-то пропал. Растаял? Или…
Поезд дрогнул, с лязгом качнулся и потащился вперед.
А я уж думала, что все это мне снится. От кого смс-ка?
Я открыла текст сообщения.
«Зайка, не передума--- Часть текста отсутствует ---» Дэн.
В уголке экрана мигает надпись "Поиск…", информируя, что сети нет. Связь оборвана.
***
Я, конечно, не выспалась. Проводница разбудила меня, когда за окном едва рассвело. Густая серая мгла колыхалась за окнами, по запотевшим стеклам бежали тонкие струйки воды.
Я шагнула с подножки поезда как в бездну. Ступила на выщербленный асфальт перрона, вытащила багаж. Постояла, дрожа и зевая, возле вагона, пытаясь сообразить, в какой стороне вокзал.
Мимо прошли несколько теток с клетчатыми тюками, деловито просеменила старушка с сумкой на колесиках. Какие-то мужики в охотничьих куртках и сапогах, зевая во весь рот, прошагали, неся на плечах тяжелый баул из прорезиненной ткани, внутри которого громыхало и побрякивало железо.
Все они шли в одном направлении. Я пошла за ними, осторожно переступая через осевшие кучки вчерашнего снега, скользкого и ноздреватого.
В Судожи ходят четыре автобуса: школьный, собирающий по ближайшим деревням детишек; автобус древокомбината, привозящий и отвозящий к воротам смены рабочих; похоронный и автобус администрации, который по большим праздникам доставляет местное чиновничество на пикники. Впрочем, насчет последних двух я не уверена: возможно, это один и тот же автобус. На нем всегда висит табличка "Заказной", и только цвет шторок меняется – с черных на белые.
Ни один из этих автобусов не повезет меня к тете. Тяжелая сумка оттягивает руки, но ничего не поделаешь - придется идти пешком. Я двинулась вперед по безлюдным улицам.
Город, где я провела детство, встретил промозглой оттепельной сыростью. Ночь ушла, черные тени уползли вслед за ней, словно впитав напоследок искристую снежную белизну, и все вокруг сделалось грязно-серым.
С крыш капало, слякоть текла по тротуарам, тающая снежная каша загромождала дороги. В густом тумане призрачными видениями проступали невысокие домики.
За железнодорожным переездом из тумана навстречу вынырнула стая бродячих псов. Я замерла.
Вид у собак был одичалый и доверия не внушал. Куда бы свернуть, чтобы избежать опасной встречи? Дорожная сумка стала вдруг намного куда тяжелее, чем была, когда я ее собирала.
Вблизи - ни домов, ни переулков. Две-три машины стоят припаркованные у глухого забора. Куда тут денешься? И людей нет.
Стая, потявкивая, приближалась. Их предводитель, крупный пятнистый пес, жилистый и высоконогий, со свалянной в колтуны шерстью, остановился в паре метров от меня, блеснул почти человеческими карими глазами.
На его морде явственно читалось злорадство: похоже, зверюга прекрасно осознавал, что деваться мне некуда. Опустив голову, он зарычал, оскалив крепкие желтоватые зубы. Вслед за ним зарычали и остальные дворняги. Вот оно! Боюсь-боюсь. Что делать?!
- Не вздумай бежать, - раздалось позади.
Я обернулась.
К ближайшей обочине прижался лобастый синий Рено-Логан. Я не поняла, откуда он взялся. Бесшумно выкатился из какого-то двора? Но все калитки и ворота на улице закрыты. До чего уродливая машина.
Впрочем, водитель – парень лет 25, красотой тоже не блистал: смуглый, нос картошкой, волосы какие-то пегие. Он выбрался из машины и сделал шаг в мою сторону. Высокий, руки как грабли. Совершенно бандитская внешность.
- Не вздумай бежать, - повторил громила. - Сожрут – пикнуть не успеешь!
- Спасибо, порадовал! – огрызнулась я. – Поразвели тут…
- Я, что ль, разводил?! Ты вот что… Нагнись!
- Чего?!
- Давай, давай! Сделай вид, что подбираешь камень.
- Зачем?!
- Делай, че говорят! – рассердился парень. Хлопнула дверца машины, послышался звук заводящегося двигателя. Вот же сволочь. Смеется надо мной, что ли? А сам сейчас сядет в свой дурацкий Логан и сбежит – только его и видели…
Псы приближались. Я присела, судорожно шаря рукой… На дороге и в самом деле лежал камень. Я схватила его, зажала в кулаке и глянула на собачьего главаря. Пес остановился в нерешительности. Глаза его злобно сверкнули, но рычать он перестал.
- Кидай! – крикнул громила.
Я швырнула камень – он упал недалеко. Однако вся свора брызнула врассыпную, точно я кинула перед ними гранату.
- Отлично. А теперь прыгай в машину, - скомандовал тип с бандитской внешностью, подъезжая ближе и распахивая дверцу.
- Вот еще! – возмутилась я. – Я к незнакомым мужикам в машины не сажусь.
- Я таксист, - укоризненно глянув на меня, сказал громила. Таким тоном, будто это враз снимало с него всякие подозрения.
И добавил:
– Совсем ты этот город забыла, а? – непонятно сказал он. - Ладно, меня Валера зовут, Ершов. Хватит или надо еще ножкой пошаркать перед тобой? Да садись уже, балда! Эти шавки сейчас вернутся.
Он был прав: псы, напуганные моей выходкой, сообразили, что настоящей угрозы нет, и, ворча, возвращались на прежние позиции.
Я подхватила сумку и вместе с ней плюхнулась на сиденье рядом с водителем. Он перегнулся через меня, захлопнул дверцу и заблокировал ее кнопкой.
Собаки зыркали на нас через стекло. Упущенная добыча – эта мысль столь откровенно читалась на оскаленных мордах, что у меня мурашки забегали по спине.
- Что, не досталось мясца? – причмокнув губами, поддразнил собак таксист. – А мне вот перепало!
Я вздрогнула. Синий Рено-Логан, визгнув колодками, рванул по дороге прямо на собак.
Псы отскочили в стороны, залаяли, остервенело щелкая зубами, понеслись, подпрыгивая, рядом с колесами. Но за поворотом отстали.
***
- Ну, че трясешься-то? Расслабься! – сказал водитель, когда я, отвернувшись от окна, попыталась незаметно окинуть его взглядом. – Вон, смотри сюда!
Он ткнул крупной лопатообразной лапой в бейджик, закрепленный на пластиковой торпеде. "Частное такси. Валерий Ершов. Телефон…" И фотография.
На ней Валера был еще более пегим, чем в жизни – снимок выцвел из-за солнечных лучей, которые нещадно жгли фото через стекло.
- Я раньше администрацию возил. Да надоело… Это ж не только баранку крутить! Эти, пузатые, они ж в рамках-то никогда не удержатся. Им бы только кого охомутать. Подай-принеси… Лакейская должность! Вот я и решил: займусь бизнесом. А че? У нас тут, конечно, не столица… Но тоже, бывает… Нажрутся на свадьбе, на юбилее, на поминках там… И скорей звонят – Валера, выручай! У пьяных права отбирают, сама понимаешь… А летом так вообще раздолье! Дороги в области какие, видала, нет? Видала, поди… Ну, а кто не знает – тому в наши места и проезду нет. Вот так я, значит, буржуем и заделался. Называется – ИП. Индивидуальный предприниматель.
Я слушала вполуха, с тревогой следя за дорогой: улица, на которую свернул синий Рено за железнодорожным переездом, показалась мне незнакомой. Куда направляется этот чертов предприниматель?
Сомнения одолевали меня, но выразить их вслух я опасалась. Наконец, робко попросила:
- Мне, знаете… На Школьную улицу. 35-й дом надо!
Валера прервал свою путаную исповедь. Окинул меня цепким взглядом.
- А ты че, боишься?
Я вздрогнула. Еще не хватало. Он что, мысли читает?
- Собак испугалась? Э, нашла, чего бояться! Это ж тебе не Чупакабра.
Синий Рено выехал за город и понесся по пустой дороге. Близко к обочине с обеих сторон высоченные черные ели, обвешанные бледными мочалами лишая, угрюмо подпирали небо, образуя что-то вроде узкого каньона, уходящего в пустоту: клубящийся впереди туман не позволял разглядеть местность.
Шоссе в никуда.
- Про Чупакабру слышала? Это в Мексике. Коров валит на раз. Овец режет…
Я сжалась. Разговор про Чупакабру показался мне еще более подозрительным. Хотя в данном контексте беспокоили, скорее, истории про таксистов-маньяков, серийных убийц. Они втираются людям в доверие, вывозят случайные жертвы за город и там, заведя поглубже в чащу, долго мучают… Перед смертью. Среди глухих лесов никто не услышит твой крик.
- Козам горла рвет… Страшное дело!
"Куда мы едем?" – хотела я спросить, но вопрос застрял… в горле. Чего уж теперь спрашивать? Попалась. И как глупо! Может, позвонить? Набрать чей-нибудь телефон – все равно чей - сказать в трубку номер этого синего Рено. Номер? Так ведь я ни разу взглянуть на него не удосужилась! Не до того было. Проклятые собаки… И трубка, конечно, села. Ну, что, приехала, Зайка...
Что теперь делать будешь?!
- Вообще-то, если так разбирать… Здесь-то тоже, знаешь, не очень чисто, - сказал вдруг Валера.
В голосе его зазвучали какие-то новые нотки, от которых я похолодела.
– Дед покойный мне рассказывал кой-чего. Про сироток из леса… Дед мой здешние места знал лучше всех. Охотник был первый в области. Да и батя, хоть и пил всю жизнь, в ГАИ до пенсии проработал – он тоже много чего повидал.
- Чего? – Голос у меня сделался вдруг скрипучим, как у древней старухи.
- Чего – чего? – не понял Валера.
- Повидал-то - чего? – Как ни противен мне был этот дурацкий разговор, но лучше уж поддерживать общение. Может, удастся зубы маньяку заговорить?
- А! Так этой вот… нечисти нашей, местной. Кто они, что они – вблизи никто их особо не разглядывал. Дед видел несколько раз и говорил, что издали они на маленьких детишек похожи. Но если приглядишься – сразу понятно, что ничего человеческого в них нет. Шеи мохнатые, зубы в два ряда - кости перекусывают, как леденчики. Иной раз так обгрызут, что и хоронить нечего. Но ладно еще, если хоронить. А вот если тот, кого покусали, очухается… Вот это совсем плохо.
Валера вздохнул. Я воспользовалась паузой, чтобы спросить, наконец:
- Куда мы едем?
- Мы-то? Ну, как куда?.. А! Так приехали уже!
- В смысле?!
Ни города, ни домов вокруг. Ни людей. Я вцепилась в сумку, вжалась в кресло. Руки и ноги занемели, язык перестал слушаться.
- Дак на Школьную твою! Вечно эти бабы голову морочат...
Невнятно бормоча, Валера резко выкрутил руль на 180 градусов. Машина, взвизгнув тормозами, развернулась, проскочила сплошную двойную полосу и, пролетев вперед еще с десяток метров, нырнула в самую гущу леса – так мне показалось.
Я зажмурилась.
"Раз, два, три, четыре, пять. Вышел Зайчик погулять… Погулять… Чур, меня не убивать!"
- Эй, ты чего? Вот твоя Школьная.
Я открыла глаза. Передо мной была знакомая улица. Шестнадцать лет я ходила по ней в школу, из школы и обратно. В библиотеку к тете Лёле…
Тётя Лёля!
Вспомнив, что надо торопиться, я подхватила сумку и рванула на себя ручку дверцы, забыв, что она заблокирована.
- На Интернациональной-то сейчас яму вырыли – хотят вроде подземный переход делать. Перегородили все. Так я в объезд тебя и доставил, - самодовольным тоном объяснил странный таксист. – Да. Валера тут все ходы-выходы знает. Так что ты, если надобность будет – обращайся! Если вдруг что…
- Откройте! Дверь откройте! – взмолилась я, дергая ручку.
- А денежки? Триста рубликов.
- Чего?!
- А чего? Я ж довез! В лучшем виде. Со своих-то… Раз ты местная. К тому же это ведь я с зимней скидкой. Летом все 500 взял бы! - Пегий громила усмехнулся и по-свойски подмигнул мне.
- Взял бы он. Да я б не дала! – еле слышно буркнула я, вытаскивая из кармана кошелек. - Это с каких пор, интересно, у нас тут пассажиров силком в такси сажают?
И вдруг сообразила:
- Да может, у тебя и собаки дрессированные? Может, это ты их обучил… загонщиками работать?
Валера взял деньги, открыл дверцу машины.
- Я? Да не. Не я! И лошадь не моя.
Он засмеялся.
- Понятно, - я выбралась из машины. Я чувствовала себя обманутой, униженной, слабой и раздавленной.
- Ладно, еще увидимся! Будь здорова, Зайка! – сказал Валера и Рено-Логан, зарычав мотором, отъехал.
- Что?!
Вот это номер. Откуда громила знает мое прозвище?! Хотя… может, мне показалось? Может, он всех девушек так называет?
Не важно. Черт с ним. Я не намерена встречаться с этим типом еще хоть раз.
На заднем стекле отъезжающей машины я прочитала надпись крупными буквами - ее составили из налепленной прямо на стекло синей изоленты: "Катаюсь там, где волки срать бояться!"
Клоун. Петросян местного разлива.
Я вспомнила черный лес, туман, летящий навстречу толпой серых призраков. И дурацкие рассказы о каких-то сиротках. "Они только похожи на детей…"
Я вздрогнула. Будто чьи-то холодные пальцы, забравшись под куртку, пересчитали мне ребра – как гамму на пианино сыграли.
Начало. Предыдущая глава 1. "Авария" => здесь