Продолжают удивлять мир. Что произошло с якутским кино в последние годы?

— Альбина Степановна, двадцать лет назад, на рубеже веков, с якутским кино что‑то случилось. Неслучайно же о нем заговорили в стране и мире. — С якутским кино тогда действительно произошла замечательная история: в конце восьмидесятых его впервые начали снимать… Знаете, я в школе мечтала стать знаменитой киноактрисой, но папа сказал: у нас нет якутского кино, чтобы ты там главные роли играла, подумай о чем‑нибудь другом. Я подумала и поступила на факультет журналистики Иркутского университета. Но любовь к кино осталась, и когда я работала на республиканском телевидении, с особой радостью участвовала в создании телепрограммы «Кинозавод», посвященной как раз первым продуктам кинобума в Якутии. #INJECT_1# Кстати, с журналистов наше кино и началось. Точнее, с телевизионщиков, которые в конце восьмидесятых стали снимать художественные фильмы на якутском языке с русскими субтитрами. Эллэй Иванов сотворил тогда первый якутский мистический хоррор «Проклятая земля» на основе народных страшилок. Фильм вышел в 1996 году, с тех пор этот жанр стал очень востребованным. — Я слышала, злые якутские духи чрезвычайно изобретательны… — А если по сюжету случается апокалипсис, то обязательно с привкусом якутского народного юмора. Но самое главное— в фильмах любого жанра зрители увидели свою жизнь, знакомые улицы, города, поселки, услышали с экрана родной язык. В 1992 году была создана государственная кинокомпания «Сахафильм», хотя настоящий бум кино все‑таки произошел в начале нулевых, когда появилась цифра и можно было быстро реализовывать свои идеи и проекты. Снимали сначала ­боевики, комедии, но в то же время создавались и глубокие философские фильмы. — Количество перешло в качество? — Причем на голом энтузиазме или с крошечным бюджетом. Скажем, есть у нас очень интересный режиссер Дмитрий Давыдов — его фильм «Пугало» в 2020 году взял «Гран-при» на «Кинотавре». Так вот он — бывший сельский учитель, живет в поселке Амга, и все его жители снимаются у него бесплатно. Избы свои предоставляют, кормят съемочную группу. «Сахафильм» дает Давыдову на время аппаратуру, знакомые операторы и художники одномоментно съезжаются к нему по его просьбе, и он умудряется очень быстро все снять, буквально за месяц. — Сам себе режиссер и сам себе продюсер? — В том‑то и дело. А первый продюсерский фильм появился у нас только в 2016 году. Это «Мой убийца» Костаса Марсаана. — Некоторые зрители на фестивале «Литература и кино» после просмотра этого детектива говорили: снято так, будто действие происходит в Гонконге. — Ну да, высотки в ночи ­кажутся небоскребами, следователь с задумчивым лицом похож на японца. А фишка в том, что это наш первый фильм, снятый по всем канонам современного кинопроизводства. Прописаны не только главные герои, но и все эпизодники, их играют заслуженные артисты. Каждый эпизод — как отдельный бенефис какого‑либо актера. И это первый фильм с продуманной PR-кампанией, с бюджетом 5 миллионов рублей и приличным прокатом, отбившим кассу. — А вам случайно не удалось исполнить детскую мечту — сняться хотя бы в эпизоде? — Когда снималась киноэпопея «Тыгын Дархан», режиссер Никита Аржаков обратился к народу с просьбой принять участие в массовых сценах во время съемок национального праздника Ысыах. И народ откликнулся. Не только жители Якутска — из разных улусов и самых северных районов приезжали люди семьями с маленькими детьми, чтобы сняться в этом фильме. Вот и мне посчастливилось сняться в массовке, облачиться в одежды XVII века, влиться в круг народного танца осуохай. И пусть я на экране невидимая песчинка, соучастие в кинополотне впечатляет. Всего в массовых сценах приняли ­участие больше десяти тысяч человек. Фильм вышел в пандемию и спас кинопрокат: народ валом повалил в ­кинотеатры, чтобы увидеть, что получилось и, может быть, себя. — Получилось круто: живописные баталии, героические личности в роскошных национальных костюмах, старинный семейный быт. В общем, этнический боевик. Неслучайно в этом году на Евразийском кинофестивале «Тыгын Дархан» был удостоен «Гран-при». — Этническое кино — это ­своеобразный автопортрет этноса. Фильм снят по одноименному роману Василия Яковлева-Далана — про то, как на рубеже XVI – XVII веков, еще до прихода русских, территорию Якутии раздирала междоусобица, шла борьба за власть между племенами, а главный герой пытался объединить народ. Роман написан на основе архивных источников, Тыгын Дархан — действительно исторический персонаж. Книга появилась в 1994 году как гром среди ясного неба: оказывается, у Якутии есть своя древняя история, свои национальные герои. — В школе вы это не проходили? — В советское время предпочитали преподносить историю Якутии со времен Гражданской войны. Считалось, что не нужна нам всякая там архаика, призраки из прошлого. Я росла в Мирном, промышленном городе, алмазной столице России, училась в русской школе. Тогда не было национальной школы в нашем городе, ближайшая находилась в поселке, до которого час езды. Поэтому для меня русский язык родной: я на нем думаю, вижу сны. А якутский знаю на бытовом уровне, мы разговаривали на нем дома. И только уже во взрослой жизни я начала читать якутские книги, смотреть якутское кино — вникать в культуру народа. — Вы якутка с русскими именем и фамилией. У одних режиссеров-якутов тоже русские имена, у других — якутские. От чего это зависит? — Якут или якутка — это раньше так в паспорте писали, а сейчас мы саха. Саха — древнее самоназвание народа. Но тунгусы называли нас яколами. Русские первопроходцы спросили их однажды: «А там дальше кто живет?». И тунгусы ответили: «Яколы». Потом из яколов по созвучию получились якуты. Присоединившись в 1632 году к России, якуты приняли христианство, и тогда кто‑то поменял свои имена на русские, а кто‑то якутские сохранил. Мою бабушку звали Анна ­Григорьевна Данилова, она была христианкой, с крестиком ходила, и в то же время все в ее деревне знали, что она шаманка-удаганка. — Шаманка-христианка? — Ну да, у нас же дуализм, две веры — христианство и язычество — мирно сосуществуют. Шаманы с русскими священниками в старину дружили, договаривались, чтоб паству друг у друга почем зря не отбирать и не мешать в миссиях. Якуты празднуют Ысыах, национальный праздник плодородия, поклоняются языческим богам, которые отвечают за урожай, а часть людей потом идет в церковь молиться. Приезжие удивляются, как это в нас уживается. — А вы видели, как ваша бабушка шаманит? — Бабушка переехала к нам уже совсем больной и немощной. Она закрытая была — молчунья, непонятная, как из какого‑то далекого века. Соседи ее опасались. Однажды соседская девочка увидела бабушку в окне и стала ее дразнить, рожи корчить. И вдруг как закричит! Оказалось, бабушка взяла селедку, поводила по ней ножом — и в этот момент девочку как будто бы пронзил жуткий страх или даже боль. Она в ужасе убежала. Родители ее тут же пожаловались в школу, где работал мой папа, он был учителем истории, обществоведения, рисования, черчения и труда. Его вызвали на педсовет и потребовали приструнить мать-шаманку. Кстати, та девочка с той поры всегда обходила кругами наш дом, стала скромнее себя вести и тактичнее даже с друзьями во дворе. — Бабушка, может, злых духов из девочки выгоняла. Вам ее способности по наследству не передались? — Возможно, что‑то и передалось. Мой друг, например, когда что‑нибудь дома теряет, всегда звонит мне. Говорит: «Как только я тебя услышу, сразу все находится». Но вот что мне точно досталось от предков, так это какая‑то мистическая связь с природой. В детстве на каникулах в деревне я убегала в лес и молилась там кому‑то, с деревьями разговаривала, давала им имена. И что любопытно: мне никогда не было страшно в лесу одной. Бывало, заплутаю, отстану от своих, тут же начинаю разговаривать с лесом, просить духов вывести меня на верную тропу. Отношение к природе как к чему‑то ­одухотворенному у всех якутов в генах, и это, конечно, отражается в наших фильмах. — Такие удивительные кадры ловят ваши операторы! Когда герой фильма «Надо мною солнце не садится» в своем видеоблоге исполняет мечты умирающего старика-отшельника, кажется, что море, небо и весь этот безлюдный остров Крайнего Севера выражают свое отношение к происходящему. Ну просто как живые существа. — Режиссер этой проникновенной комедии Любовь Борисова сейчас снимает фильм о дружбе двух художников, якута и русского. Кстати, у нас в Якутии практически все хорошо рисуют. Чуть ли не каждый второй. Возможно, это в крови у якутов — визуализировать фантазии. — Вы тоже рисуете? — Я в студенческом театре делала декорации к спектаклям. Как‑то на фестивале в Новосибирске жюри спрашивает: «Кто художник?» — «Альбина Данилова». — «Какая она у вас смелая». — «А почему смелая‑то?» — «Потому что стирает все каноны». А я ­просто очень торопилась, надо было успеть до премьеры, мне было не до теории, не до изучения канонов, поэтому декорации получились, мягко говоря, нестандартными. Самобытными. — Якутское кино во многом делается не по стандартам, ваши режиссеры мыслят очень творчески. Но не от незнания же канонов? — Такова наша ментальность. Суровые зимы веками заставляли якутов мыслить креативно, чтобы выжить. При этом отдаленность людей друг от друга большими расстояниями, несобытийность, монотонность буден (сенсорный голод по‑научному) заставляли, с одной стороны, с интересом наблюдать за всем, что происходит в природе, а с другой — пытаться заглянуть за горизонт, нарисовать в своем воображении придуманный мир. Все это развивало в детях любознательность, художественные способности. Но мне кажется, самое главное в этой истории то, что люди жаждали узнать что‑то новое от каждого проезжего путника и при встрече в качестве приветствия говорили друг другу: «Кэпсээ!» («Рассказывай!»). Мы и сейчас так говорим, это традиционное якутское обращение вместо «Как ты?» или «Как дела?». И человек начинает рассказывать. В старину самые красивые, ­мудрые и увлекательные рассказы получались у сказителей-олонхосутов, теперь — у сценаристов и режиссеров. Кинематографисты шутят: у нас половина республики снимает кино, а другая половина смотрит. И это действительно так.