1. Текст 1.
«— Приходит она, этта, ко мне поутру, — говорил старший младшему, — раным-ранёшенько, вся разодетая. «И что ты, говорю, передо мной лимонничаешь, чего ты передо мной, говорю, апельсинничаешь?» — «Я хочу, говорит, Тит Васильич, отныне, впредь в полной вашей воле состоять». Так вот оно как! А уж как разодета: журнал, просто журнал!
— А что это, дяденька, журнал? — спросил молодой. Он, очевидно, поучался у «дяденьки».
— А журнал, это есть, братец ты мой, такие картинки, крашеные, и идут они сюда к здешним портным каждую субботу, по почте, из-за границы, с тем то есь, как кому одеваться, как мужскому, равномерно и женскому полу. Рисунок, значит. Мужской пол всё больше в бекешах пишется, а уж по женскому отделению такие, брат, суфлёры, что отдай ты мне всё, да и мало!
— И чего-чего в ефтом Питере нет! — с увлечением крикнул младший, — окромя отца-матери, всё есть!
— Окромя ефтова, братец ты мой, всё находится, — наставительно порешил старший».
Достоевский, Ф. М. Преступление и наказание. Роман в шести частях с эпилогом. — Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений. В 30 тт. — Художественные произведения. Тт. 1 — 17. — Т. 6. Л.: «Наука», 1973. С. 133.
2. Если апельсинничает, то она — жертва оранжировки, если лимонничает — опилась с утра лимонаду. Вместо квасу.
А вообще стилистически разговор крайне характерный для простонародной речи, употребимой и посейчас. Что называется, «словечка в простоте не скажет, всё с ужимкой». И это потому так, что простой смысл слов или недоступен или представляется нестерпимо банальным для столь занятного разговору. И значит в ход идут «этта», «есь», «ефтом». Тут бы по наивности можно сказать: «как слышится, так и пишется», если бы эти персонажи когда-либо писали. Они так не пишут, они так говорят, не замечая, как говорят.
Специальные же художественные средства речи состоят в применении фруктовой экзотики северной столицы для характеристики праздничной одежды: «И что ты, говорю, передо мной лимонничаешь, чего ты передо мной, говорю, апельсинничаешь?»
«Журнал» применяется как парадигма для осмысления всей модной одежды. Из этой, присылаемой по почте, парадигмы проистекает вся столичная красота, в том числе и мещанская, как у бабы из народа.
Контекстуально бессмысленное «суфлёры» применяется как слово интимно-запретное и чуть ли не слякотное, то есть по звучанию, а не по смыслу, беседующему неведомому и даже неинтересному. Наподобие «бордюра» как беспутной бабы у деда Щукаря в «Поднятой целине» М. А. Шолохова.
3. Очень характерно для простонародья, но и не только для него, что симпатии женщины к мужчине проявляются, во-первых, в привлечении внимания нарядами, а, во-вторых, в готовности к рабской покорности мужской воле. Если это «грешная любовь», то большой вопрос, с чьей стороны она более грешная: со стороны полного отказа от своей воли женщиной или со стороны воли мужчины, пребывающего в полноте власти над существом рабским.
«Я хочу, говорит, Тит Васильич, отныне, впредь в полной вашей воле состоять».
4. Вариацией такого разговора мужчины и женщины, когда женщина млеет, течёт и плывёт по течению, имеется у того же Ф. М. Достоевского в «Братьях Карамазовых». Но там разговор не пересказываемый, а передаваемый непосредственно. Там также представлен образец напыщенной мещанской речи, женской половиной произносимой порой «через стыд».
Текст 2.
«— А когда неприятель придёт, кто же нас защищать будет?
— Да и не надо вовсе-с. В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с.
— Да будто они там у себя так уж лучше наших? Я иного нашего щеголёчка на трёх молодых самых англичан не променяю, — нежно проговорила Марья Кондратьевна, должно быть, сопровождая в эту минуту слова свои самыми томными глазками.
— Это как кто обожает-с.
— А вы и сами точно иностранец, точно благородный самый иностранец, уж это я вам чрез стыд говорю».
Достоевский, Ф. М. Братья Карамазовы. Роман в четырёх частях с эпилогом. — Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений. В 30 тт. — Художественные произведения. Тт. 1 — 17. — Т. 14 Л.: «Наука», 1976. С. 205.
5. Ф. М. Достоевский вообще большой мастер наблюдения за эмпирией жизни, его слух и зрение впитывают впечатления мгновенно со всеми нюансами, тонкостями и деталями. Если он их потом тасует для создания оригинального, присущего только ему, этому писателю, персонажа, кто ж его осудит за такое попрание эмпирического реализма. Наоборот, персонаж получается предельно живым, запоминаемым, а потом и узнаваемым в реальных, внелитературных, людях.
6. Сравнение речи персонажей Ф. М. Достоевского и других писателей прошлого с речью современных «блогеров», комментаторов социальных сетей и завсегдатаев телевизионных передач с их непременной болтовнёй, а то и с руганью показывает, что большинство людей от рождения до смерти не прогрессирует, а так и остаётся филистерами, рождёнными филистерами, живущими филистерами и умирающими филистерами. Герань, канарейка и плетёные салфетки на телевизор в придачу. Вся скудная тусклая жизнь этих людей отражена в рефлексах кривого зеркала их речи, которую они нещадно украшают цветами на манер Тита Васильича, Павла Фёдорыча и Марьи Кондратьевы. А покажется мало, почнут ругаться то площадно, а то и матерно.
Верно писал Артур Шопенгауэр: «Мир — госпиталь неизлечимых».
2022.12.01.