(книга «Больше, чем тире»)
А вы знаете, как это прекрасно, когда 30 апреля выпадает на субботу! Просто чудо! Вот такое чудное «выпадение» и случилось по весне 1988 года. В субботу все работают, служат и учатся уже совсем не по субботнему, а по предпраздничному! То есть учебный, служебный и рабочий день является жутко сокращённым, такой же сокращённой участи подвержена и большая приборка, за которой наступает неминучая и слегка ранняя предпраздничная амнистия! В честь завтрашнего дня солидарности трудящихся в нашем училище всем даётся повально-тотальное добро на выход в город, не взирая ни на учебные задолженности, ни на лёгкие дисциплинарные взыскания в виде неувольнения! Всем – добро, и всех - на свободу! А знаете – что такое увольнение для первокурсника? Это просто непередаваемое чувство и ощущение, схожее с тем, когда корабль выходит из порта в открытое море! На необъятный простор… Пардон за такой пафос.
Поэтому все курсанты после занятий с огромным воодушевлением и редким для них энтузиазмом в тот субботний день наводили порядок в своих ротных помещениях. Мы - первокурсники тоже не избежали этой сладкой участи, и поэтому с поющими сердцами и с острым душевным порывом по-быстренькому всё и везде убрали, навели лоск и создали пугающую глаз чистоту, сравнимую разве что с операционным отделением в больнице.
И вскоре прозвучала фальцетная команда дневального:
- Роте построиться на центральном проходе!
Самая долгожданная и волнительная, словно нежный поцелуй красавицы, команда! Сейчас командир официально объявит всем амнистию, затем лукаво предложит роте ещё подождать с часик-полтора, чтобы сходить на ужин, после чего всех выпустят в город. Но рота, и это было ах как предсказуемо, недовольно погудит и дружно отказавшись от ужина, попросится голодной и неистовой вырваться пораньше в увольнение на просторы города. А командир же в ответ, проявив чуткость и заботу, и идя навстречу пожеланиям подчинённого личного состава, с удовольствием великодушно уступит и даст приказание через 10 минут увольняемым построиться на центральном проходе!
Ураа!... Ой же! да нет же! Не совсем ура! Ведь перед этой командой на увольнение, командир вызовет обеспечивающего в этот вечер старшину и даст указание построить отдельно от общего строя всю дневально-праздничную службу для усиленного проведения инструктажа. И это вовсе не неожиданность, просто на радостях мы как-то немного подзабыли об этой шершавой, словно крупнозернистая наждачка, но такой необходимой казарменной формальности.
На эту ерунду некий курсант Сафронкин тоже не обратил внимания, ибо ему удалось заранее справиться – стоит ли он в наряде на эти праздничные дни или всё же - нет. И, слава Создателю!!! Оказалось, что нет! Так это же «полный манифик»!!! Белый чехол бескозырки уже не только постиран, но уже натянут на металлическую пружину, и теперь бестолково болтается на суровой нитке в оконном проёме, медленно, но радостно подсыхая под легкомысленном сквознячке в кубрике, где только что закончили натирать мастикой и полировать до зеркального блеска паркетный пол ребята второго взвода.
Нет, ребята! Предчувствие первой брачной ночи по сравнению с ожиданием такого амнистированного массового увольнения в город выглядит лишь блёклой занавеской на окне старой избушки в позабытой Богом отдалённой деревушке в районе мыса Дежнева. И теперь радостный строй курсантов момент стоял на вылизанной стерильной палубе центрального прохода роты в предоргазменном состоянии, и тщательно внимал старшине. А тот возмутительно медленно и равнодушным голосом читал фамилии всех заступавших на праздники, которые с обречённым видом выходили из строя и направлялись в сторону дремавшего на постаменте старичка-телевизора, который в этот субботний час бормотал про очередные успехи «Прожектора перестройки». И было так небесно чисто, облачно невесомо и томно-сладостно ожидать окончания переклички «смертников», заранее зная, что тебя сия горестная чаша минует. И от этого было ещё приятнее предвкушать долгожданный выход в увал…
- Рассыльный дежурного по училищу, - монотонно проговорил старшина, - … курсант Сафронкин!..
… Вот Вы никогда не охотились за семиглазым прелюндикастым стрептозоидом в предрассветный час на дне марсианского кратера Калининград? Кто не в курсе, даю его точные марсианские координаты: 48.8°N 225.1°W (на карте Марса обозначен жёлтенькой точкой). Когда Вы после долгого недельного выслеживания добычи уже готовы наконец-то выпустить в него плазменную «Эваланш-ракету», и Вас вдруг неожиданно и по-предательски жалит в ногу малюсенький такой косоротый марсианский желтонос-головастик, прокусив скафандр как раз пониже колена?.. Зверские ощущения, не правда ли? Когда в груди начинает что-то гулко хлюпать, между лопаток противно жечь, а перед глазами внезапно всё мутнеет от вдруг навернувшихся слёз…
Вот так случилось и на этот раз. Блин! За что? Ведь не было внеочередных нарядов! Не было даже постыдных взысканий! Я меня же – за що?!! Последующие сопливые разборки со старшинским руководством ни к чему не привели. Поиски справедливости среди них увенчались таким же успехом, как изыски человечества остатков высокоорганизованной материи на планетах Солнечной системы. Только несколько позднее стало известно, что в тот вечер рассыльным должен был заступать Санька Харюков с третьего взвода, но так как он имел особенные связи в городе - в области медиа и прочей фонетической развлекухи, то старшекурсники усиленно похлопотали за него и попросили отрядить нашего ротного «дискотетчика» в город за новыми записями. Ну что ж – танцы, ой, то есть - вечер отдыха с молодёжью города – это дело святое… И я, ужаленный косоротым марсианским желтоносом-головастиком, смирившись со своей участью, заступил рассыльным дежурного по училищу в предпраздничный весенний день.
Но как оказалось позднее – дежурство рассыльным «за просто так» - это было самой страшной неприятностью, которая могла произойти в тот вечер с курсантом Сафронкиным. Вообще-то быть рассыльным дежурного по системе – не такая уж и приятная обязанность. Весьма нервная, хотя и гораздо интереснее, нежели банальное дневальство в роте. В будние дни рассыльный функционирует в режиме вечно бегающего Бобика, подстреленного в самую попу. Хотя он (рассыльный) и имеет отдельное смежное помещение, но это только для того, чтобы не мешать размеренному и сосредоточенному дежурству высших училищных сфер и сил. За спиной рассыльного грозным молчаливым укором висит не только шкаф со стеклянной дверью, где покоятся пеналы с ключами от помещений, но и постоянно нервно моргающий красными лампочками пульт управления сигнализацией тех самых помещений. Так что, заступая с вечера, рассыльный принимает ключи от всех помещений главного учебного корпуса, фиксируя все эволюции на данный счёт в специальном журнале «Приёма и сдачи помещений», и ставит принятые помещения на сигнализацию. Если что-то не так, а это «не так» происходит несколько раз за вечер, то рассыльный стремглав бежит на этаж и проверяет плотность закрытия двери тревожного помещения. Возвратившись обратно к себе, он вдруг к своему удивлению обнаруживает несколько крайне раздраженных преподавателей, лаборантов и просто офицеров, которые страстно желают поскорее сдать под охрану свои помещения и удалиться домой… а этот разгильдяй где-то шляется, за что получает на орехи ещё и от дежурного по системе или от его старшего помощника. В общем, за вечер рассыльный имеет по своему адресу множество нелицеприятных «пиететов» от преподавателей и прочего начальства.
Но это ещё и пол беды. В нашей системе, как и в нормальном высокоорганизованном военном обществе, всё делается по команде. Перед лицом рассыльного – прямо на стенке высокого парапета висит недельный распорядок дня училища, в котором указано какими командами и с какими с сопроводительными звонками и даже сигналами горна рассыльный обязан по громкоговорящей трансляции объявлять всему училищу об очередном этапе дня. И если, не дай Бог, рассыльный прозевает, то тут же может быть либо отстранен от дальнейшей службы, невольно подставив под удар одного из своих однокашников, либо будет уестествлён на молекулярном уровне аж самим дежурным по системе. Печальная участь ждёт рассыльного даже за мелкие огрехи. Но это по будням. А вот по выходным и по праздникам – рассыльного ждёт лёгкий и неминучий расслабон. Иногда дежурный по системе просто отправляет рассыльного в своё ротное помещение и приказывает там находиться до «особого распоряжения», которое порой наступало только при приёме и сдаче дежурства уже вечером следующих суток. Это было обусловлено не только тем, что команд на утренние зарядки, утренние осмотры и переходы на занятия и прочие перерывы занятий подавать не было необходимости, но и для того, чтобы удалить из помещения лишнего свидетеля, который бы мог «погреть» свои уши за очередной офицерской беседой.
Так что то дежурство в выходной, точнее праздничный день, не сулило рассыльному Сафронкину ничего «напряжного»… Вот в том то и дело, что не сулило. Но напряг внезапно наступил во вторую половину дня той самой солидарности трудящихся.
В нашем училище в одной из технических лабораторий одной из радиоинженерных кафедр служил один мичман. Мичман был средних лет – как по возрасту, так и по выслуге лет. Очень увлекался альпинизмом и туризмом. Он даже руководил туристической секцией в нашем училище и был частым гостем нашего взвода, в котором было аж три так называемых ярых «туристов-поисковиков». Мичман, я уже и не припомню его имени и фамилии, был невысоким, крепкого телосложения со светлыми волосами ёжиком и с вечно блуждающей задумчивой улыбкой на лице. Был он добрым, весьма застенчивым и очень любил делиться с курсантами не только своими радио инженерными познаниями, но и премудростями выживания в условиях живой природы и на глазах дичающего урбанизма. Ну и, как говорится, в тихом омуте…
В то время страна уже неизлечимо болела прозападными типа демократическими лозунгами: перестройка, ускорение, плюрализЬм мнений и прочей адвансированной белибердой кляксоносца Горбачёва. Ну наш простодушный мичман решил или решился тоже вдариться в плюрализЬм, но совсем уж экстравагантно и индивидуально. На ту майскую демонстрацию, на охрану которой на площади Победы в самом центре Калининграда он вышел с бюстом товарища Иосифа Виссарионовича Сталина в руках.
- Подумаешь, экая невидаль? – воскликнет иной читатель, - что здесь такого? Плюрализм ведь!
Ага! А вот как бы не так! Плюрализм должен быть особенным и непременно контролируемым! Утверждённым в высших инстанциях! Ну, рановато наш мичман вышел со своим мнением по одобрению исторической личности Советского Союза. И совсем не вовремя. Его тут же скрутили представители компетентных органов и отвезли в свою потайную кутузку. После выяснения личности разнузданного плюралиста, тут же позвонили в наше училище…
И тут поднялся невообразимый «Эль шкандаль». Дежурным по системе в тот день стоял лысоватый капитан второго ранга с первого факультета с подпольным курсантским псевдонимом «Плафон». Мужик довольно-таки неординарный, суровый и даже жёсткий по отношению к подчинённым. Над ним тогда некоторые даже потешались – он занимал должность капитана 1 ранга и уже подготовил погоны и нарукавные шевроны капитана 1 ранга – ведь подошло время надевать их на себя, когда пришло распоряжение из Министерства обороны, что офицеры не окончившие Военно-морской Академии звания капитана 1 ранга не достойны. Как же он сокрушался по этому поводу. К сожалению, это стало даже причиной некоторых заспинных (читай, закулисных) издёвок не только со стороны курсантов, но и некоторых офицеров, нашедших в нашем училище теплую пристань с должностью капитана 2 ранга. В тот памятный вечерний день 1 мая 1988 года Плафон и сокрушался по этому поводу, не стесняясь даже присутствия в соседнем помещении рассыльного с 31-й роты, 5который старательно «грел уши». И вот в тот момент его внезапного досадного откровения в рубку дежурного по системе внезапно позвонили. Звонили из соответствующих компетентных органов. Плафон – а у него лысина, как у персонажа из фильма «Семнадцать мгновений весны» Мюллера тоже всегда ярко блестела, как плафон – молча всё выслушал и в ответ только кратко и безапелляционным тоном произнёс:
- Я сейчас выезжаю за ним. Подготовьте его к моему приезду… И никаких «но»!..
Эбонитовая трубка с душераздирающим звоном хряпнулась на телефон.
Вскоре он возвратился в рубку дежурного вместе с вызволенным из утробы КГБ нашим мичманом. А тот только смущённо улыбался и невнятно старался объяснить суть происшедшего и свои несбывшиеся чаяния и надежды в плане перестройки и плюрализма мнений. В ответ Плафон только бросил:
- Это всё лирика, товарищ мичман. Напиши-ка лучше рапорт о происшедшем. Постарайся объяснить свою позицию и аргументированно разъясни свои действия. Надеюсь, что всё обойдётся…
А я, такой притихший первокурсник-желторотик, сидел тогда за парапетом в своей каморке рассыльного и старался не обращать на себя внимание… не отсвечивал.
Но, к сожалению, наш мичман-инструктор, так и не смог аргументированно отстоять ни своей позиции, ни чётко и патриотично, согласно последним постановлениям ЦК КПСС, сформулировать своего отношения к перестройке и плюрализму… Через неделю он был скоропостижно уволен из рядов ВМФ с нехорошей формулировкой и тайно удалён из нашего училища.
А жаль! Ведь классным же он был инструктором, и хорошим старшим товарищем. Дальнейшая его судьба была весьма неопределённа и туманна для нашего курсантского народа. Но ходили слухи, что он устроился не то в местном ДОСААФе, не то в одной из школ, где успешно преподавал начальную военную подготовку для старшеклассников и эпизодически устраивал исторически-патриотические походы по памятным местам былых боевых сражений Советской Армии на территории бывшей Восточной Пруссии, в которых принимали участие и курсанты с нашего училища.
Вот тут бы и поставить точку в этой нелепой и конъектурной истории, да вот спустя ровно год в нашем училище вдруг нежданно негаданно появился памятник отцу народов Иосифу Виссарионовичу Сталину. В полный рост. И даже – больше. Он стоял возле самого дальнего КПП – за банно-прачечным комбинатом. Правда он простоял там всего пару недель – пока на территории нашего училища проводились какие-то съёмки непонятно-исторического, но художественного фильма. Возле пятаковской общаги даже стояла деревянная телефонная будка времён 1940 - 1950-х годов, возле которой постоянно тусовалась курсантская братия и постоянно фотографировалась на память. Самих же курсантов иногда привлекали к каким-то массовым съемкам, с которых мы умудрились утащить на сувенир старую фуражку цвета хаки с непомерно большим козырьком тех самых сталинских времён.
Но справедливости ради стоит отметить, что тот фильм так и не разродился, и не увидел широкого экрана…
А на охрану товарища Сталина от нашего третьего факультета в течение двух памятных недель ежедневно назначался круглосуточный наряд из двух курсантов, которые должны были отгонять от памятника всех желающих сфотографироваться на его фоне.
Но, не смотря на все эти предосторожности, с товарищем Иосифом Виссарионовичем, пускай и гипсовым, сфотографировалось тогда по-моему всё училище. Не обошло сие искушение и Вашего покорного слугу. Ведь плох же тот кот, который охраняет от мышей склад с колбасой и питается только мышами, не правда ли…
А вот наш мичман-лаборант всё-таки немного поторопился со своим плюрализмом. Вспылил, наверное…
© Алексей Сафронкин 2022
Если Вам понравилась история, то не забывайте ставить лайки и делиться ссылкой с друзьями. Подписывайтесь на мой канал, чтобы узнать ещё много интересного.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.