Последнему фрагменту этой книги я не могу дать, как предыдущим, свое название – тут возможно только заглавное, вынесенное на обложку. Сегодня мы ее закроем. Грустный момент для меня: я ведь переживала заново все, о чем рассказываю, и как бы оказалась на время в своем детстве. Но детство неизбежно заканчивается – и тогда, и сейчас. Осталось вспомнить лишь несколько эпизодов…
До чего же мирным был этот человек – в прошлом фронтовик, а недавно кадровый военный! Случались, конечно, у него небольшие недоразумения и с мамой, и со мной, но он все решал без ссор, исключительно миром. Я не слышала, чтобы папа когда-нибудь выругался. Казалось, что бранных слов он не знает вообще. Знал, конечно. И еще как! Но дома использовал всего два: прохвост и мордоед – неологизм, созданный им самим.
Я спросила однажды:
– Пап, а что это такое – мордоед?
– Да как сказать… Я сам это понимаю, а объяснить сложно. У мордоеда на первом месте – его собственная морда!!! Он ее наел. Необязательно при этом стал толстым. Бывают и худощавые мордоеды. Но морды имеют самодовольные. Потому что едят не только пищу, но и других людей! Пусть в переносном смысле, но «едят» ведь! По-всякому. Например, тот, что поедом ест свою жену, замечая за ней малейшую оплошность – истинный мордоед!
Новая жизнь отца – с интересной работой, с праздниками в компании северян, с чтением книг до утра – продолжалась около трех лет. Потом начались приступы непонятной головной боли. Врачи, без подробного обследования, сходу, проставили диагноз «Атеросклероз головного мозга». Напугали возможным инсультом. Приступы были тяжелыми: не только боль, но и состояние, близкое к обмороку. Случались нарушения памяти, и отцу пришлось уйти с работы.
Ему рекомендовали отдых на природе и умеренные физические нагрузки. И он нашел то, к чему лежит душа: рыбалка! Это не замкнутый пятачок, как на даче, а речные просторы, запахи заливных лугов, утренние зорьки…
Отец отнесся к новому увлечению с той дотошностью, с которой подходил к любому делу. Отыскал дефицитную книгу Сабанеева «Жизнь и ловля пресноводных рыб», изучил ее досконально. И вскоре уже знал все о спиннингах, удочках, видах крючков и наживки… Мог компетентно рассказать, чем отличаются друг от друга мелкие рыбки – шереспёры, уклейки, карасики. Как и где поймать щуку или леща. У него появились высокие резиновые сапоги, брезентовые плащ, штаны и куртка. Он лихо готовил еду на костре, что позволяло часами сидеть на реке, совмещая ночную и утреннюю рыбалку.
Домой возвращался с неизменным уловом. Но когда рыба на столе два-три раза в неделю – надоест! И папа изобретал все новые блюда. Рыбу, которая крупнее, тушил с морковкой и помидорами, мелочь жарил на сковороде до прозрачности – получалось что-то типа современных чипсов. Иногда делал рыбные котлеты, начинку для пирогов и многое другое!
Он вообще взял тогда приготовление пищи на себя. Считал, что обязан, раз сидит дома, а жена работает. У мамы не хватало стажа для пенсии, и она пошла работать медсестрой, чтобы дежурства были не каждый день, а по сменам. Но даже когда мама была дома, отец все равно норовил ей помочь. Даже купил себе индивидуальный кухонный фартук – с нарядной оборочкой.
Я так подробно рассказываю о будничных и, вроде бы, второстепенных эпизодах, потому что хочу хоть еще немного подержать отца в поле зрения! Таким, каким он был в последний период своей жизни. Веселым, добрым, заботливым, очень домашним… А заканчивался уже недолгий срок его рыбацкого счастья. Нарастала слабость, все чаще стали приступы головной боли, и наконец «скорая» увезла отца в госпиталь. Оттуда перевели в областную больницу, где вызванный из Москвы нейрохирург сделал операцию по удалению раковой опухоли, после чего папа перенес курс лучевой терапии.
Потом был санаторий под Москвой, курс реабилитации. О раке отцу не сказали, тогда было так принято. И он подумал, что опасность миновала. Что здоровье будет постепенно восстанавливаться. Отдохнув дома, папа возобновил поездки на рыбалку, хотя прежние нагрузки уже не выдерживал. Рыбой нас теперь кормил редко, но готовил ее так же изобретательно и надеялся на лучшие времена.
Так продолжалось года два. И снова госпиталь – рецидив. Обследование показало обширные метастазы. Отец больше месяца лежал на уколах сильного обезболивающего, все реже приходя в сознание.
На похороны собралось много народа: вся местная "диаспора" северян, сослуживцы по СМУ, соседи по дому.
Училась я тогда в советской школе 60-х годов, и, что естественно, была закоренелой атеисткой. Представляла себе смерть как мгновенное и полное исчезновение всего, что составляет личность человека. К религиозной информации никогда даже не прикасалась, однако на похоронах почувствовала – и очень мощно! – нечто такое, что шло вразрез с атеистическим мировоззрением. Тело отца я восприняла как пустую скорлупку и, возложив на него цветы, старалась больше ко гробу не подходить.
Взрослые требовали от меня соблюдать приличия, но я ото всех пряталась, чтобы не мешали прощаться с отцом. Я его, конечно, не видела, но было чувство, что он – рядом, только не там, где лежит тело, а в небесной вышине. Не понимая сама себя, я все смотрела и смотрела в глубину летнего неба, потому что душа моя, независимо от сознания, провожала душу отца в непостижимый полет, оплакивала его, одновременно преклоняясь перед величием этого момента…
***
Но потом произошло нечто странное. Несмотря на то, что я вот так по-своему и возвышенно простилась с отцом, мне стало мерещиться, что он где-то рядом. Я занималась делами, устроившись на диване, и одновременно слышала, как в кухне будто бы жарят рыбу. Масло на сковороде потрескивает, а папа, по своей привычке, напевает: «Встречу вечерочком милую в садочке…»
А дальше шли его любимые слова: «Сразу жизнь становится иной»! Именно так он и сказал в одном из наших самых последних разговоров.
– Если бы не эти годы на «гражданке», я бы и не знал, что такое настоящая жизнь. Всегда думал, что умею думать! Но то, что рождается в спешке и суете – разве это мысли? Вот когда стоишь с удочкой на берегу и часами смотришь на поплавок, каждая мысль дозревает, становится отточенной. Природа, которая вокруг, помогает. Это как в храме: уходит все второстепенное.
Я наблюдал, как засыпает река, как она просыпается. Видел десятки рассветов и закатов – и не было ни одного одинакового. Много думал о жизни, о том, что такое счастье… Вот станешь ты взрослой, обязательно расскажу тебе обо всем, что приходило в голову!
… Как жаль, что это не сбылось. Что взрослой я стала уже без отца. И именно потому, что мама считала меня еще ребенком, не смогла оказаться рядом, когда ему стало очень плохо. Я даже не знала, что он был при смерти накануне операции. Ходила в школу, делала уроки… Видела, что мама проводит дни в больнице, но она же медик, это нормально. А подробностей мама не рассказывала. И потом, после смерти отца, она не вспоминала о тех тяжелых днях – не могла.
Только теперь я понимаю, почему. Теперь, когда в моих руках оказалось письмо отца в редакцию журнала, вложенное в тетрадь с его воспоминаниями о своей семье, детстве, о войне… И заканчиваю я эту документальную повесть, как и начала, подлинными словами самого отца. Их тяжело читать, но это последнее, что он написал. Завещание мне, моим детям и всем, кто прочитает эту книгу.
«Дорогая редакция журнала «Литературная Россия»!
Изучив очерк Майи Бессараб «Операция начинается в девять» (январь 1964 года), я был глубоко взволнован. Сразу вспомнил нейрохирурга, который два года назад удалил мне опухоль мозга и этим вернул к жизни…
…Прошло уже два года со дня операции, с того момента, как местные врачи собрались меня хоронить. Но я живу. И каждый день благодарю за спасение Антонина Романовича Балабанова. Считаю, что все врачи должны быть такими. Спасибо ему! Ведь мне только 47 лет.
Отчаянно хочется жить!»
Я привела здесь лишь начало и окончание письма отца в редакцию, где есть рассказ о потрясающих мытарствах во время болезни. Но оно уже опубликовано на моем канале – «Готовиться к похоронам? Ну, уж нет!».
Дело в том, что в бумажной книге три ее части идут так: воспоминания отца, мои о нем и отдельные эпизоды «Крупным планом». Электронную версию я построила иначе: сначала выложила третью часть, а потом уже публиковала «Воспоминания Сергея Александрова», то есть, отца, и свои детские – «Воспоминания Татьяны Александровой».
Если есть читатели, которым захочется теперь, после окончания публикации книги, представить себе всю ее целиком, им помогут три подборки – в каждой перечень рассказов этой части.
Спасибо всем, кто мысленно был со мной в дни публикации книги – с 30 октября и по сегодняшний день.