Глава 47
Андрей-мелкий затянул, наконец, шнурки на кроссовках, и Андрей-взрослый удовлетворённо выдохнул. Они с Малиновским просто герои. Обучили молодняк стирать носки, вязать шнурки, безупречно застилать кровати и не бояться выходить на лагерную сцену. Поправив рубашку на бестолковом хулигане Фёдорове, он окинул взглядом толпу вокруг себя и решил – для торжественной линейки в честь закрытия лагеря отряд выглядит пристойно. Тем более что вчера на планёрке он услышал очень приятную новость – в общелагерном соревновании первый и двенадцатый отряды набрали одинаковое количество баллов. Но поскольку двенадцатый вырвался в лидеры впервые за лагерную историю, не добрав оценок всего лишь за чистоту, да и вообще они такие симпатичные крошки, суперприз в виде огромного пакета конфет и ещё более огромного – кукурузных палочек – достанется, конечно, им. А чтобы получить суперприз, выглядеть надо соответственно. Ещё Андрею предстояло спустить лагерный флаг, поднятый в начале сезона Малиновским и Каролиной. Когда им сообщили, что флаг поднимать будет высокий вожатый и маленький ребёнок, Рома ткнул в тогда ещё малопонятную орду мелкоты наугад, а Каролина как-то сама метнулась под его указующий перст, отодвинув кого-то другого. Андрей же выбрал напарника сознательно. Это был довольно несчастный субъект без особых задатков. Рисовал неважно, хотя и посещал изостудию, в футбол гонять не мог, потому что сразу начинал задыхаться, от выступлений увиливал из-за лёгкого заикания, плохо спал и часто ныл. Весь сезон Андрей выискивал, за что бы похвалить эту депрессивную личность, а находя, радовался, как собственной победе. И вот сегодня решил: шнурки – это тоже безусловный подвиг. Поэтому тёзка заслуживает.
В то, что завтра они возвращаются в город, даже как-то не верилось. За сезон он почти забыл, что вообще-то работает в крупной компании и работа эта никак не связана с вытиранием носов и чтением сказок на ночь.
У их корпуса на лавочке сидела игуана, как обычно, в своих гайках и камуфляже. Андрей был в курсе, что у неё в последнее время появились проблемы в отряде. Девчонки пожелали знать, чего это она повадилась торчать в их вожатской, а выяснив, что Андрей, Рома и Катя знакомы давно и, можно сказать, друзья, стали относиться к ней плохо. Женская зависть – вещь страшная, и Катя предпочитала контактировать с соседками по спальне как можно реже. Сама игуана перестроилась после лесного экстрима, изменив вектор поведения на противоположный и снова превратившись из сумасшедшей санитарной комиссии в милое создание, всегда готовое оказаться рядом и помочь. Порой из создания вырывалось хамство, а как-то она даже пнула его по ноге за произнесённую им, как ей показалось, двусмысленность. Но в целом это была нормальная Катя. Иногда – даже очень трогательная. Андрей улыбнулся, вспомнив, как они играли в «найди клад» и бегали с детьми по станциям. Катя присоединилась к их отряду. Одна станция находилась у музработника, и, прибежав туда, они с удивлением узнали, что никаких песен и плясок от детишек коварная музработница не желает, а хочет, чтобы ей спели вожатые. Его стонов, что он не имеет ни слуха, ни голоса, она не приняла и заявила, что адрес следующей станции они получат только после того, как оба вожатых споют ей под минусовку по песне. За второго вожатого приняли Катеньку. «Вот тебе текст, а голос как-нибудь образуется», – постановила музработница. Кате выпала совершенно дурацкая современная песня про трактор, который поле переедет, переедет и лес. А Андрею – лохматое ретро. Ещё и с именем игуаны. Катя-Катерина. Мелочь нетерпеливо подпрыгивала рядом, мечтая рвануть дальше по маршруту, и петь ему, конечно, пришлось. Вот во время этой песни у Кати были такие глаза… у него даже немного дух перехватило. На мгновение возникла иллюзия, что он тут не дурью мается, потому что в клубе странный ассортимент кассет с минусовками, а признаётся в любви девушке с красивыми карими глазами, и эта девушка сражена таким затейливым признанием наповал. Правда, через мгновение пришёл в себя и подумал, что его пением сразиться, конечно, можно, но отнюдь не в положительном смысле. «А это она виновата, – сказал он, хоть его никто ни о чём не спрашивал, – она в лесу мне так в ухо орала, что остатки слуха… вышибло…»
– Ну что, пора строиться? – Малиновский тоже привёл себя в человеческий вид, вышел на крыльцо и сунул Андрею в карман конфету. – Снова нашёл под подушкой. Когда эта мадемуазель умудряется проникать в вожатскую, я уже не понимаю.
– Любовь, – серьёзно сказал Андрей. – Не ведает преград. А может, детка хочет стать стоматологом? Обеспечивает себе заранее постоянного богатого клиента. Акционера и всё такое.
– Заткнись, Жданов.
А на линейке случилось неожиданное. О награждении отрядов они знали, а вот о том, что будут награждать ещё и лучшего вожатого смены – не ведал никто кроме администрации. Баллов им не выставляли, пару дней назад приехала Елена Николаевна, выспросила у старшего педагога, кто как работал, но это было нужно для оценки в институте… И вдруг в микрофон объявляют:
– Награждается лучший вожатый сезона Малиновский Роман Дмитриевич.
Все отряды, как и положено, захлопали в ладоши, а их двенадцатый ещё и заорал, завизжал и запрыгал. Ромка глянул на Андрея удивлённо и направился к старшему педагогу.
– Приз лучшему вожатому!
Андрей увидел приз и расхохотался. Это была здоровенная кукла-пупс в голубеньком костюмчике и с соской во рту. Скорее всего, эти бонусы закупили ещё в мае – на все сезоны, предполагая, что победители среди вожатых – всегда девушки. Подхватив пупса и грамоту, Ромка поспешил вернуться к отряду.
– Малина, у тебя мальчик, – сказал Андрей, – уже хорошо. Первенец – и пацан.
– Жданов, убью, – процедил Малиновский.
В вожатской он положил приз на шкаф и предложил Андрею, если он хочет, подарить это своей игуане.
– Думаешь, она ещё нянчит кукол? – Андрей усмехнулся. – Нет уж, дорогой, дари собственной… игуане. Должен же ты ей оставить что-то на память о себе. Пусть растёт, помнит, а там, глядишь, женишься, и жена у тебя будет молодая.
Ромка поглядел на него так, что Андрей почувствовал – сейчас его повалят на пол и они начнут тут возню, недостойную двух взрослых людей – педагогов.
– Рома, классный приз, – на пороге появилась Катя. – Хочешь, я к Новому году подарю тебя для него коляску? А как назовёшь? Нельзя младенцу без имени.
– У меня психотравма, – объявил Малиновский, – мне срочно нужно что-нибудь съесть. А вы валите отсюда, у вас отряд без присмотра.
И полез в кастрюльку, в которой вчера в очередной раз они получили спонсорскую помощь от родителей Катькиного неудавшегося бой-френда…
На финальном концерте все представляли лучшие номера сезона. Их лучшим номером признали «Новости», Андрей с Ромой отредактировали текст, вписав туда всё, что произошло за сезон, и Каролине выпала честь снова блеснуть в роли диктора, а Андрею – потренировать навыки обучения детей внятному чтению. После концерта был костёр, от которого Андрей ожидал большего. Но он как-то быстро прогорел, да и расположиться им разрешили так далеко, что это было скорее вскармливание комаров, чем развлекательное мероприятие, и, наконец, началась ожидаемая всеми финальная дискотека…
Малыши, гордые победой в общелагерном соревновании, перевозбудились и не столько танцевали, сколько носились по площадке как сумасшедшие, врезаясь в старших, ловя кого попало в круг и требуя выбрать «пух, мех или перо», чтобы пойманный хоть кого-то поцеловал. Под раздачу попали и охранники, и медики, и даже директор лагеря, сути игры то ли не знавший, то ли с прошлой смены забывший и выбравший «мех», после чего ему пришлось тыкаться в десяток детских щёк под вопли «целуй всех». Андрея тоже норовили поймать, и если бы он не вычислял эти маневры заранее, ему пришлось бы перецеловать весь отряд не по разу…
Игуана подошла к нему, как только объявили белый танец. Обычная игуана в обычном своём прикиде. Сверкнула глазами решительно.
– Я тебя… приглашаю.
Обняв её, Андрей подумал – а ведь ей осталось совсем немного повзрослеть. Год-два и… у неё, вполне вероятно, всё-таки случится новая любовь. А он, вполне вероятно, ощутит даже нечто вроде сожаления. Что некто, любивший его несколько лет, больше ничего к нему не испытывает.
Нос Кати уткнулся ему в рубашку, и туда же она сказала полным трагизма голосом:
– Вернёмся в Москву и не увидимся больше.
– Ты же знаешь, где я работаю, – напомнил он. – Сможешь прийти.
– Я и где ты живёшь, знаю.
– Я там больше не живу.
– А где?
– Снимаю.
– Совсем один?
Наверное, так она уточняла, нет ли у него постоянной девушки. Вспомнив про девушек, усмехнулся – последние двадцать четыре дня у него не было шансов обзавестись и временной. Малиновский ночами бегал по другим вожатским, Андрей же вырубался, лишь коснувшись подушки. Интересно, а если бы не его сотрясения, он бы тоже мог так… скакать без малейшего вреда для организма?
– Совсем один, – сказал он Кате.
– Представля-а-а-ю.
– Клубы пыли, носки под кроватью, немытые чашки… Я догадался, что ты представила?
– Примерно, – не то улыбнулась, не то скривилась, пытаясь сдержать слёзы, Катя.
– Я напишу тебе адрес. Приедешь, поставишь двойку.
– Хватит уже, я ведь извинилась!
Медленная мелодия закончилась, заиграла динамичная, а Катя не спешила от него отлипать. Стояли в обнимку. Потом спохватилась, сделала шаг назад.
– Ты хорошо танцуешь.
И добавила уж совсем глупость:
– И поёшь.
– Друзья мои, – Малиновский подлетел к ним, обнял обоих так, что они снова оказались прижатыми друг к другу, – что-то я сегодня во всех вас такой влюблённый. А вроде ещё не пил.
– Головокружение от успехов, – сказал ему Андрей. – А у тебя дитя на шкафу в темноте и одиночестве.
– Андрюшка, – совершенно не смутился Малиновский. – Вот за что я тебя люблю… Да за всё. Хотя ты редкий гад и заноза…
– В заднице, – подсказал Андрей.
– Фу, как грубо. При девушке.
Малиновский исчез, подошёл старший педагог. От того уже слегка пахло пивом, хотя сам же требовал дотянуть трезвыми до полной укладки детей.
– Андрей, а вы с Романом не хотите остаться на следующий сезон? Вас бы мы взяли без вопросов. У нас и зарплата неплохая. И…
– Мы работаем.
– Жаль. Искренне жаль.
Побеседовав с педагогом о том, как чудесно прошла смена, Андрей увидел, что Кати рядом уже нет – она ушла к своему отряду и больше не приближалась…
Уложить детей после дискотеки оказалось сложнейшей задачей. Спать они не хотели, толкали друг друга, прыгали на чужие кровати. Справившись с ними далеко не сразу, Андрей с Ромой вышли на улицу и переглянулись.
– Дурдом, – сказал Малиновский, – даже бухать и по бабам уже не тянет. Но тем не менее. За закрытие смены грех не выпить.
Андрей кивнул, и они отправились в беседку в дальнем углу лагеря, где была назначена встреча вожатых…
Утром Малиновский всё-таки решился, позвал Каролину в вожатскую и сказал, что дарит ей пупса, но только запихать его надо в сумку под шмотки прямо здесь, чтобы прочее женское население отряда не устроило истерику от зависти. Пупс занял половину сумки, и Ромка, ворча, ещё долго пытался утрамбовать туда детское барахло. Кое-как застегнув замки, обрадовался.
– Готово!
– А это вам, Роман Дмитриевич…
Дитя протянуло Ромке самосшитого пингвинчика, и Андрей понял – без игрушки Малиновский в город не вернётся.
Катю он увидел утаскивающей сдавать в прачечную постельное бельё, улыбнулся и помахал рукой. Ведь пока она не подросла ещё чуть-чуть и не нашла другого парня мечты, они могут дружить. Ему это будет только приятно…
Погружение в совершенно иную реальность окончилось, и пора было возвращаться к обычной жизни. Наверное, в «Зималетто» накопилась для них с Ромкой масса дел…