Особый взгляд на два нашумевших фильма «Асса» и «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви».
Наткнулся на актуальную статью об этих известных фильмах на развороте "Правды" за 1990 год.
На дворе 2022 год заметает следы советского кино. Когда это произошло и с чьего молчаливого согласия был прорублен голубой экран отечественного кинематографа в Европу?
Читаем и окунаемся в заключительные годы советского киноискусства:
Простоты хочу, простоты. . .
Меняются времена, меняются и задачи искусства, тематика, представления о героях. Художники закономерно ищут новые средства, стилистику, творческие приемы. Дело это нелегкое. Позтому ожидать немедленного появления шедевров — легкомысленно. Но и долго ждать опасно: зритель теряет доверие и интерес к искусству.
Но все же появляются на наших экранах серьезные и свежие фильмы, рожденные новым мироощущением, новыми идеями.
Наиболее человечным и глубоким фильмом последних лет представляется мне «Маленькая Вера». Он не прельщается политиканством, соблазнительно-разоблачительными сценками из времен культа и застоя. Он находит конфликты и изъяны в нравственном облике наших современников, конечно же, рожденные социальной атмосферой недавнего прошлого, но ярко выразившиеся именно сегодня. И показано это с подлинной болью и обдуманной справедливостью.
Поэтому я, как и многие, с упованием ждал следующей работы Марии Хмелик и Василия Пичула. Сразу скажу, что их второй фильм «В городе Сочи темные ночи» принес мне разочарование.
Я не ощутил в нем ни боли, ни страдания, зато увидел расчетливое стремление к сенсационности, к игривому затрагиванию различных социальных и сексуальных проблем. Стареющий авантюрист, несмотря на мастерскую игру артиста А. Жаркова, вызвал у меня лишь брезгливую жалость, временами сочувствие. Бездумность и какая-то усталая безнравственность молодой женщины, самоотверженно воплощенная Натальей Негодой, сочувствия не вызвала. Ее неряшливость, заспанность, неумытость и неразборчивость в любовных связях хоть и оттеняются подчас незащищенностью и добротой, все же не складываются в законченный образ. Развернутая метафора финала, когда персонажи оказываются запертыми в гостиничном номере, понятна, но слишком буквальна, прямолинейна. Да, и блатная предприимчивость, и нравственная неопрятность в результате приводят в тупик — эта мысль ясна, но ни сатирического осмеяния, ни трагедийности, ни даже трагикомической иронии авторы и актеры не достигли, и фильм, несмотря на все режиссерские ухищрения, оставляет безразличным, а порой заставляет и поскучать. То же еще в большей степени можно сказать и о последнем фильме Сергея Соловьева, художника издавна мне близкого и интересного. Длинное претенциозное название, заимствованное из сентиментального романса, не раскрывает мысли фильма. «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви» — здесь все названо своими словами, но беда в том, что ни искренней печали, ни подлинной любви в фильме не ощутишь.
Можно было бы провозгласить и желтую розу — эмблему измены и даже белую розу — эмблему целомудрия, это было бы ближе к содержанию, но измена в фильме очень уж пошловата, а целомудрие очень уж жалкое и надуманное. Фильм подчеркнуто хаотичен и неразборчив в средствах. Натужная бесшабашность, щеголянье похабными словечками и жестами, крики, пляски, пьяные слезы, драки, зротическая возня, бессмысленный хохот — все это громоздится на слабенький и банальный сюжет. Свою избалованную дочку полоумные родители пытаются спрятать от немолодого и многодетного любовника. Но они все же встречаются в квартире одинокого мальчика, потомка титулованных русских змигрантов, которые присылают сироте сперва лишь письма, но затем оставляют наследство в столь модной сейчас свободно конвертируемой валюте. Когда оказывается, что юная любовница беременна, а пресыщенный любовник настаивает на аборте, несовершеннолетний аристократ великодушно предлагает будущей матери руку, сердце и, разумеется, валюту...
Соловьев старается разнообразить и актуализировать эту не затейливую историю всевозможными трюками и режиссерскими «излишествами». В действие вводятся несколько сумасшедших, пьяненький разжалованный посол, африканский министр, популярный певец В. Гребенщиков, акробатические танцы, внезапная смерть одного из психопатов и даже обряд крещения. Все это хоть и белыми нитками, но все же как-то пришито к сюжету. Но без политических демаршей режиссер обойтись не мог: сильнодействующим «разоблачением» сталинизма он счел показ несварения желудка у Сталина. Да уж, не пожалел сарказма! Но, право же, мне было противно заглядывать в унитаз, с которого только что слез тиран, и ровно ничего к моей ненависти эта безвкусица не прибавила. В нагромождении всех этих бессмысленностей я. признаться, как-то упустил развязку сюжета: то ли подробно избитый любовник согласился жениться, то ли благородный отрок скоропалительно подрос до брачной пригодности? Впрочем, это не важно. Грязный, безумный, безнравственный мир ублюдков, собранных автором фильма в тесной квартире аристократического ребенка, настолько гнилостен и мерзок, что ни благополучный финал, ни даже подробно показанный обряд снятого крещения делу не помогут.
И чем больше угнетала меня эта кинематографическая какофония, тем горестней было замечать в ней рудименты прежних соловьёвских фильмов. Я вспоминал мальчика, который в "Ста днях после детства" был озарен первой любовью, осознанной после лермонтовского "Маскарада" я вспомнил девушку из «Спасателя», влюбившуюся в учителя раскрывшего ей глубину и красоту «Анны Карениной», и девочку, возмечтавшую себя наследницей Пушкина в фильма «Наследница по прямой». Даже гораздо менее симпатичный мне мальчик Бананан из фильма «Асса», в котором Соловьев шумно начал отход от своих былых творческих позиций, — даже этот не слишном интеллектуальный герой старался противопоставить свою музыку и любовь победительной пошлости романтического уголовника.
Ратуя за чистоту и духовность нашей молодежи, Соловьев опирался на немеркнущие традиции русской литературы и искусства. Что же мы увидели в последней его работе? Митя — тоже вроде бы прямой потомок, но что за традицию наследует он? Антисоветскую брань и иностранную валюту. И кому он столь щедро предлагает эту валюту вместе с сердцем и рукой?
Татьяна Друбич, умевшая даже в отрицательных ролях сохранять женское достоинство, спокойную грацию, играет в этих разноцветных «Розах» слезливую и похотливую дурочку. Мне было жаль актрису, когда вопреки своим данным она, растопырив руки и ноги, перекатывалась в пляске через спину своего партнера и когда она буквально тащила на себя своего пресыщенного возлюбленного.
Как и "Асса", «Черная роза...» декларативно рассчитана на сенсационный успех, на коммерческую победу. Я не против таких намерений, хотя и считаю, что у искусства несколько иные цели. И я не рискую предсказывать прокатную судьбу фильма. Только скажу, что смотрел я его в полупустом зале. Рядом со мной сидела компания шумно и развязно ведущих себя школьников. Они исправно реагировали гоготанием на все непристойности фильма, но половина из них ушла задолго до конца. И неудивительно! ведь фильм, несмотря на все вольности, небогатые новации и плюрализм художественного вкуса, действительно скучен! Скучен потому, что не имеет смыслового стержня, персонажей, вызывающих сочувствие или хотя бы любопытство. Всего этого трюки и нецензурности заменить не могут.
Освобождение от давления сверху, цензуры, редакторского произвола не следовало бы смешивать с освобождением от идейности, от осмысленности и гармоничности художественных средств, а также от требований приличия и взыскательного вкуса.
Думаю, что зритель уже устает от неразборчивости и излишней раскованности фильмов. Хочется сказать талантливому Сергею Соловьеву и его менее искушенным коллегам: не пора ли, по счастливому выражению поэта, "...впасть как в ересь в неслыханную простоту"! В ту высокую простоту, которая отличает подлиниое искусство и позволяет сказать зрителю о том новом, зачастую неслыханном и нежданном, что входит в нашу жизнь: сказать просто, ответственно и весомо. (Ростислав ЮРЕНЕВ. Доктор искусствоведения).
p.s. Вот и вошло в нашу жизнь то самое неслыханное и нежданное...