Ночь выдалась удивительно прохладной. В чернильно-синем небе ярко светили звезды, легкий ветерок едва заметно перебирал листья в королевском саду, наполняя воздух ароматом ночных цветов.
Несмотря на поздний час, город кипел жизнью. Советники, священники, сановники – словом достойнейшие люди Нерелиссы, устав от дел праведных, восстанавливали силы в тавернах и борделях. То и дело то там, то здесь вспыхивали драки, привлекая внимание ночной стражи.
Стоя на балконе, Аластер Талтос с усмешкой наблюдал за тем, как престарелого священника взашей выталкивают из борделя. Издалека до уха Аластера долетали неразборчивые крики голого старика и визг продажной девки, выглядывающей из-за спины гвардейца. Интересно, что такого попытался сделать с девчонкой святоша, что хозяин борделя был вынужден звать подмогу?
Впрочем, святые отцы всегда отличались особо извращенными вкусами. Не далее как три недели назад Аластер подписал указ о казни двух священников, содержавших в подвале храма целый гарем мальчиков. С этого же самого балкона Аластер наблюдал за тем, как палач кость за костью раздробил конечности мерзавцев, и лишь после этого прикончил обоих, вспоров их животы.
Связав отчаянно упирающегося старика веревками, гвардейцы поволокли его в сторону бастиона, где располагались тюремные камеры, и улица вновь опустела.
Не найдя взглядом ничего интересного, Аластер вернулся обратно в свои покои, где на столике его ожидал кувшин ледяного вина. Просторная комната была погружена в полумрак, а потому Аластер не сразу увидел человека, стоящего у входной двери.
- Гидеон, - с изумлением прошептал он, вглядываясь в темноту.
- Владыка, - широко улыбнулся мужчина, выходя на свет.
Он был удивительно хорош собой. Высокого роста, статный, он взирал на мир сверху вниз. Лицо его обрамляли густые иссиня-черные волосы, мягкими волнами спускающиеся ниже широких плеч. Он мало походил на нерий, унаследовав северную красоту своей матери. Его кожа была гораздо светлее, чем у любого жителя острова, а зеленые глаза под длинными ресницами поразили не одно женское сердце. Именно в глазах, во взгляде, скрывалась вся суть Гидеона Талтоса. Этот взгляд преображал точеные черты, то очаровывая кроткой, почти божественной нежностью, то озаряя яростной неукротимой жестокостью. В отличие от нерий, обожавших яркие шелковые одежды, Гидеон одевался как житель Королевской равнины. Больше всего он любил черный бархат и мех норки, из-за чего нерии прозвали Гидеона Черным принцем.
Аластер только посмеивался, слыша этот титул. Никто и не догадывался, что этот молодой мужчина, чье имя давно уже наводило ужас на непокорные города, отнюдь не племянник, а первенец владыки. Кто бы мог подумать, что юная красавица Филомена, жена принца Мервина, родила сына не от мужа, а от его младшего брата? Мервин был хорош собой, но нес в себе ту же болезнь, что погубила Дована - он предпочитал мужчин.
Аластер же познал свою мужественность довольно рано. Увидев Филомену, он возжелал ее со всей страстностью, и та поддалась его ласкам. В четырнадцать лет Аластер Талтос стал отцом. Для хрупкой Филомены роды оказались губительны. Прожив на свете еще две недели, она скончалась от родильной горячки, на многие месяцы ввергнув Аластера в отчаяние.
Между тем Мервин отдал мальчика в услужение богам. Аластер так никогда не узнал, догадывался ли Мервин о том, кто на самом деле был отцом Гидеона. Как и остальные братья, тот пал от его руки.
Долгие годы владыка избегал встреч со своим первенцем, боясь увидеть в нем черты Филомены и пороки святых отцов. Но, навестив мальчика, он был поражен. Гидеон был копией своей матери, однако дух в нем был Аластера. Первенец оказался ответом на все его молитвы, за ним было будущее династии Талтосов. Аластер забрал сына из храма и вложил в его руки меч, тем самым положив начало легенде о Черном принце.
Гидеон не знал поражений. Он был амбициозен, смел, порой безумен. Не было той твердыни и того лорда, которые бы ни склонились перед ним. Хитрость и прозорливость в нем были столь же могущественны, сколь и жестокость. Это ему принадлежала идея усмирить Сембию огнем, на что Аластер никогда бы не решился.
Войска Гидеона продвигались все дальше на запад, покоряя один вольный город за другим. Земли Аластера расширялись, он обрел власть над половиной Черного острова. И восторг, прежде испытываемый владыкой к своему первенцу, обернулся для него невыразимым страхом. Между Гидеоном и троном был только он и Лестер. Возжелай тот корону, у него хватило бы войск, чтобы подчинить себе столицу. Кто знает, кого нерии боялись больше, Аластера или Гидеона Талтоса.
Впрочем, слава полководца куда больше привлекала Черного принца, чем возможность самого правления. Завоевав очередной город, Гидеон назначал лордом-протектором одного из своих генералов, а сам предавался удовольствиям, неделями затворяя себя в борделях. Как и все Талтосы он был ненасытен. Гидеон и сам не знал, сколько его бастардов населяют Черный остров. Женщины покорялись его взгляду, мужчины склонялись перед его могуществом, враги трепетали от его имени.
Но не одной ненавистью жил Гидеон. Он знал и любовь. И это чувство наполняло его сердце такой болью, что ни пленительный вкус победы, ни крепкое вино и ни одна девка не позволяли ему забыться в своем упоении. Его имя давно стало легендой, ни на Черном острове, ни на континенте не было человека, который бы не слышал о Гидеоне Талтосе, но лишь одна Сангрида знала его настоящего, видела его душу, любила его.
Он убивал. Его меч оборвал сотни, тысячи жизней, вкушая кровь и мужчин, и женщин, и детей. В ненасытном желании прославить свое имя, Гидеон не останавливался ни перед чем, не было того греха, который бы не лежал на его душе. Но с ней он был чист и невинен. Ради нее он отказался бы от всего, познал бы забвение и безвестность. С ее именем он шел в бой, а потому был бессмертен.
Они не виделись уже год. Аластер отослал бастарда далеко на запад, в Ринию, богатейший из непокоренных Талтосами городов. И вновь стены пали. Но Гидеон не почувствовал триумфа, въезжая в поверженный город. Его шпионы, коими был заполонен весь Черный остров, донесли до принца, что Сангрида покинула столицу, избранная Крысом для гарема Митридата. Теперь между ними пролегал океан, и лишь воля Аластера не позволяла Гидеону последовать за ней. Никогда прежде он не впадал в такое беспробудное отчаяние. Мысли о Сангриде заполняли его бессонные ночи, он был болен ею, одержим. Даже рождение очередного сына не принесло ему обыкновенной радости. Произведя над младенцем все положенные ритуалы, Гидеон оставил Ринию, возвращаясь в столицу.
Стоя теперь перед отцом, он испытывал смешанные чувства - Аластер был ответственен за разлуку с Сангридой, и вместе с тем отец всегда был его кумиром. Напрасны были опасения Аластера за престол - пока он был жив, Гидеон не собирался претендовать на власть Нерелиссы.
- Мой дорогой сын, - поприветствовал его Аластер. Окинув Гидеона пристальным взглядом, он заключил его в объятия. - Я не ожидал увидеть тебя в столице. Я слышал, ты всецело увлечен строительством в Ринии.
- Это так, - согласился Гидеон, позволяя отцу увлечь себя вглубь комнаты, - город сильно пострадал во время осады. Мы уже закончили восстановление крепостной стены, теперь отстраиваем сожженные кварталы и приводим в порядок храм.
- Ты приехал за золотом?
- Нет, - презрительно ухмыльнулся Гидеон. - Нам удалось захватить казну прежде, чем этот жалкий червь Брейзер, их прежний сатрап, вывез ее из города. Он пытался бежать. Мы схватили его у границы с Сембией.
- Ты казнил его? - спросил Аластер, разливая вино по кубкам. Гидеон усмехнулся.
- Я не люблю пачкать руки кровью. Вспомните, отец, откуда вы меня забрали. В храме нас учили божьим заповедям, и одна из них гласит, что все мы путники в этом мире и должны помогать другим найти свой дом. Мог ли я отступить от божьего слова? Мы посадили Брейзера на лошадь и вернули обратно в Ринию.
- Известно, что с ним стало? – усмехнувшись, полюбопытствовал Аластер. Глаза Гидеона насмешливо сверкнули зеленым пламенем.
- Насколько мне известно, его забили камнями. Вот, - Гидеон запустил руку запазуху и Аластер невольно коснулся пальцами кинжала, с которым даже в своих покоях ни на секунду не расставался. Заметив его жест, Гидеон усмехнулся и вытащил связку ключей, - Теперь Риния принадлежит вам, владыка.
- Ты радуешь меня, Гидеон, - Аластер принял ключи из его рук и небрежно кинул связку на стол, - И все же мне непонятны причины, заставившие тебя оставить город и приехать в столицу под покровом ночи.
- До меня дошли слухи о том, что в скором времени вы отправляетесь в Королевскую равнину. Я пойду с вами. Мои войска обучены искусству войны как не обучена ни одна армия мира. За четыре года мы взяли семнадцать городов.
- Королевская равнина куда больше Черного острова. Условия там совершенно иные, не говоря уже о том, что Мраморный город не Риния и не Сембия. Даже тебе, непобедимый Гидеон, не по силам овладеть им.
- Если не мне, то кому? Лестеру, которого вы с позором изгнали из столицы?
- Помни свое место, мальчишка! - голос Аластера, звеня, отразился от стен. На миг в комнате повисла зловещая тишина, а затем, уже гораздо спокойнее, Аластер продолжил, - Я знаю, как много ты сделал для Черного острова, Гидеон, и ценю твои успехи. Твоя армия искусна, как и твой талант стратега. И все же этого недостаточно, чтобы овладеть Мраморным городом.
- И что вы предлагаете? Ждать? Разве и без того мы недостаточно долго ждали? Мы должны действовать незамедлительно. Сейчас, когда на престол взошла женщина. Это идеальное время для нападения.
- Не будь глупцом, мой мальчик. Людей всегда ослепляла жажда славы, и они следовали за ней на смерть. Как бы ни встревожило народ восхождение Нуадор Тактимар, Крыс подавит любое недовольство. Он готов отразить удар Черного острова, так же, как и удар Морно. Не дай себя обмануть – Крыс умен и дальновиден. Он готов ко всему, нам его не одолеть.
- Пошлите меня в столицу. Позвольте взять с собой слуг, и я обещаю, что уже к декабрю Мраморный город захлебнется в крови восстаний. У каждого человека есть слабости, я найду их у Крыса и захлопну мышеловку.
- О чьих слабостях ты говоришь? Не слабость ли, Гидеон, направляет твои корабли в Королевскую равнину?
Гидеон осекся. Лицо его окаменело, ярость пламенем вспыхнула в глазах, и во второй раз за эту встречу Аластер коснулся рукояти кинжала. Впрочем, это было излишним. Черты Черного принца вновь обрели обманчивую безмятежность, и, откинувшись в кресле, он поднес к губам кубок.
- Не время ссориться с Королевской равниной. Мы еще не готовы к войне. И хотя я никогда не пойму твою слабость перед этой девицей, но я могу понять, как сложно такому человеку, как ты, подавлять свои желания.
- Я не стану обсуждать с вами мои чувства к Сангриде. Да и вам не следовало бы говорить о них, - холодно отозвался Гидеон, оставляя от себя кубок. - Если я стану посмешищем, если кто-то усомнится в моей власти, не будет больше ни побед, ни триумфов. Мое имя пугает врагов гораздо больше, чем вид моих войск под крепостными стенами.
- Ты не первый, кого отвергает женщина.
- Я не знаю вкуса поражения, ни в войне, ни в любви, - отрезал Гидеон. - Если вы считаете, что мои чувства безответны, то отчего отослали ее в Королевскую равнину?
- Не буду лгать - твои чувства к ней меня пугают. Любовь делает мужчину слабым.
- Значит, вы никогда не любили. В этой любви заключена моя сила, а вы лишаете меня ее источника. Вы наносите удар мне в спину тогда, когда ради вас я штурмую неприступные стены, жертвую своими войсками.
- Если я лишил тебя сил лишь тем, что отослал девчонку в Королевскую равнину, что с тобой будет, когда она выйдет замуж, или умрет? - тихо произнес Аластер. - Ты не знаешь настоящей горечи любви, Гидеон. Ты только вкусил эту боль, и твое сердце едва ли ранено. Но это ничто по сравнению с тем, чем на самом деле может обернуться любовь. Она разъедает душу так же, как ржавчина разъедает железо. Я знаю, о чем говорю. Ты считаешь, что я не знал любви, но это не так. Я любил твою мать, любил Дована, свою жену и мать Сангриды. Я потерял их всех. К счастью, мне в утешение были дарованы ты и твоя сестра.
- Она не моя сестра, - дрожащим голосом пробормотал Гидеон. Его пальцы так сильно сжали кубок, что серебряные завитки узора глубоко вонзились в кожу, чего он даже не заметил.
- Она может ею быть. Не знаю, с кем чаще ее мать делила ложе, со мной или со своим мужем. Когда их не стало, я принял решение, взял девчонку ко двору, я дал ей воспитание достойное Талтосов. Забудь о ней. В этой любви ты найдешь только горечь и мучение. Черный остров полон красивых женщин, выбери себе любую из них и сделай своей женой.
- Мне не нужна жена, - отрезал Гидеон. - Зачем? Я могу получить любую женщину, которую захочу, мои бастарды живут в каждом городе Черного острова, к чему мне брак?
- Ты Талтос. В тебе течет кровь королей, наш род никогда не должен угаснуть. Не важно, скольким детям ты уже подарил жизнь, они ничего не значат, если рождены вне брака.
- Как и я, - усмехнулся Гидеон. - Мы не значим ничего, - повторил он.
- Мы уже говорили об этом, - холодно произнес Аластер. - Я не могу назвать тебя законным сыном. Дело не только в престолонаследии. Твоя мать была женой моего брата. Эта связь предосудительна, если священники о ней узнают, я могу лишиться престола, а ты жизни. Они поднимут народ на мятеж, и хоть нерии преданы нам, они до нелепости богобоязненны. Для всех будет лучше, если ты останешься моим племянником. Насколько я помню, ты не рвался к власти.
- Дело не в положении или власти, - Гидеон взглянул в глаза Аластера, и тот вновь ощутил ледяной укол в сердце. - У меня достаточно и первого и второго. Дай мне свободу самому вершить свою судьбу. Ты можешь играть жизнью Лестера, распоряжаться им как орудием, но я не он. Я Гидеон Талтос, Черный принц.
- И куда тебя приведет такая судьба? - игнорируя фамильярность сына, спросил Аластер. - Я отвечу - к ней. Ты готов все бросить, чтобы забраться под юбку этой девчонке.
Лицо Гидеона помертвело. Отшвырнув от себя кубок, точно вино в нем вскипело и обожгло кожу, он вскочил на ноги. Аластер, уже не таясь, выхватил из ножен кинжал. Взгляд Гидеона метал молнии, по его лицу пробежала судорога, а жилка на шее бешено забилась. В минуты, подобные этой, он совершенно переставал себя контролировать и Аластер, хорошо знавший бешеный нрав сына, приготовился к нападению. Ему уже доводилось видеть, как охваченный яростью Гидеон безрассудно бросается на вооруженного противника и кулаками забивает того до смерти. В прошлый свой визит в столицу Гидеон немало потешил публику, выходя на гладиаторскую арену против диких зверей с одним коротким мечом. Гидеон не боялся смерти, он был ее жестоким любовником, которого она боготворила.
- Ты ослеплен своим величием, - стискивая пальцы в кулаки, произнес Гидеон. Он с трудом контролировал себя, и голос его срывался до шепота. - Но ты забыл, что это величие означает. Не сравнивай нас, Аластер, и не думай, что знаешь меня. Я шагнул гораздо дальше тебя. Ты тот, кто планирует победу, я - кто ее добывает кровью и огнем. Я сотни раз доказывал тебе, что достоин доверия, я никогда тебя не подводил, но ты не замечаешь этого. Ты равняешь нас с Дованом, но я не он, я не подведу тебя, отец. Моя слава возносит твое имя, мои победы усиливают твою власть. Так позволь же мне добиться большего!
Аластер молчал. Страстность речи Гидеона произвела на него сильное впечатление, однако, как человек, вошедший на престол через предательство, он ничуть не верил в преданность. Ослабить контроль над Гидеоном, который и без того представляет наибольшую угрозу для его правления, что может быть более опрометчивым?
И вместе с тем, он не мог противостоять его желанию. Прошли времена, когда он мог распоряжаться мальчишкой, как ему заблагорассудится. Гидеон больше не был покорным послушником из храма, он стал диким зверем, в чьих жилах горела расплавленным золотом кровь непокорных Талтосов.
- Что же, - задумчиво произнес Аластер, вновь вкладывая кинжал в ножны и опускаясь в свое кресло, - я готов предоставить тебе шанс проявить себя вне воинского поприща. Я намереваюсь заключить союз с Крысом. Союз и только. Ты поедешь как мой представитель, и сделаешь все возможное, чтобы Крыс принял наше предложение о мире и ответил обоюдным соглашением. Ты не будешь расставлять для него капкан через сеть своих осведомителей или как-нибудь иначе готовить его свержение. Ты обуздаешь свой нрав, будешь лисом, а не тигром, и тогда, может быть, я позволю тебе чаще бывать в Мраморном городе.
Не веря услышанному, Гидеон нерешительно улыбнулся. Эта робкая улыбка окончательно погасила гнев Аластера, напомнив ему, что перед ним всего лишь мальчишка, путь даже боги наградили его своим особенным благословением.
Аластер часто воспринимал Гидеона как своего ровесника, равного ему, а значит, опасного. На самом деле Гидеон только разменял третий десяток, он еще не вкусил горечи поражения, жизнь еще не сломила его. Чем выше дерево, тем сильнее ветер кренит его к земле.
Многие из братьев Аластера поднимались высоко, но никто из них не сумел оправиться от удара, нанесенного неприметным и менее успешным Аластером. Все они с легкостью велись на его приманки, и мышеловка захлопнулась. Аластеру ничего не стоило натравливать братьев друг на друга, пробивая себе путь наверх. Усмирить Гидеона можно было лишь одним способом - лишив силы. Его любовь к Сангриде и уверенность в собственной неуязвимости - слабые звенья в совершенной броне, и Аластер намеревался воспользоваться обеими. К тому же Гидеон не мог взять с собой войска, что еще больше радовало владыку.
- Тебе понадобится месяц, чтобы пересечь воды океана, а действовать мы должны немедленно. Подумай, кого ты возьмешь с собой. Послу положена свита.
- Мне будет достаточно сира Каллата и моего слуги Себастиана, - тотчас отозвался Гидеон. Аластер немало удивился, услышав имя сира Каллата, однако ничем не выдал чувств и согласно кивнул.
- Завтра я отдам приказ подготовить корабль к отплытию. Возвращайся в свои покои, Гидеон, отдохни.
- Отец, вы позволите по пути остановиться на Вдовьем доле? - поспешно спросил Гидеон. - Я бы мог забрать мальчиков и продать их на континенте.
- Хорошо. Пара дней ничего не изменит. Не задерживайся дольше, чем следует.
Гидеон ушел, и Аластер вновь остался в тиши одиночества. Вот только спокойствие в его душе сменилось предчувствием беды. Допив вино, он еще долгое время сидел в кресле, думая о своих детях, и лишь когда на горизонте забрезжила тонкая полоска рассвета, владыка позволил тебе уснуть.
