– Николай Максимович, вы много раз говорили про данные от природы, которые в балете важны как нигде. То есть те карты, которые тебе сдали, с теми ты и живешь. И важный вопрос, вы же ректор учебного заведения. К вам приходят дети с очень разными сданными картами. А как вы с ними работаете?
– Никак. Я их всех «селекционирую» и все. Я все время говорю: это учебное заведение, где получают профессию. Это не кружок «Умелые ноги», не ДШИ. Здесь профессию получают, и здесь, пожалуйста, сообразно рангу. Все.
Никакой жалости, никакой снисходительности не переношу и никогда не позволю, и я миллион раз говорил в разных интервью, что я ученикам говорю: я вас люблю больше всех, я вас обожаю, но балет я люблю больше.
Я его люблю больше Николая Цискаридзе, потому я никогда не выходил на сцену не в своих ролях, я не перетанцевал ни одного часа, потому что балет для меня был всегда на первом месте. Это очень тяжело понять многим людям.
Вот у вас учится человек, учится, потом до какого-то момента понимает, что все, он не может этому учиться и уходит. Очень часто для человека это трагедия. Но еще чаще – освобождение. И я ждал, когда же я зарыдаю, я до сих пор жду этой слезы. Ни разу. У меня было такое освобождение. Знаете, как будто меня выпустили из тюрьмы. Я так, видимо, за 30 лет в балете наелся.
– А как это может быть? Это же вся жизнь. Это же когда столько сил положено, вся жизнь положена на этот – извините за выражение – алтарь...
– Ну, у меня-то выхлоп какой, у меня выхлоп в отличие от всех был. Я наелся.
Я когда был еще совсем юный, то узнал, что Марлен Дитрих с какого-то момента закрылась в квартире и не выходила, и ее никогда никто не видел немощной, старой.
Есть же потрясающий документальный фильм «Марлен», может быть, вы видели его, а если не видели – обязательно посмотрите. Максимилиан Шелл сделал с ней интервью. Она сидит за ширмой и только видно дым от ее сигареты. Слышно ее голос, и она с ним так агрессивно иногда разговаривает, когда он ей ставит не очень удобные вопросы, но она на них отвечает.
Я давно этот фильм посмотрел и никак тогда не мог понять, как можно вот так уйти и больше десяти лет не выходить в свет. Она очень долго жила в таком затворничестве. Но сейчас я прекрасно это понимаю. Человек не хотел никому показывать свой внутренний мир, он очень огорожен у очень больших артистов.
– Но вы же ушли в тот момент, когда очень многие люди вашего возраста продолжают карьеру. Плисецкая в 60 танцевала.
– Нет, Плисецкая это немножко другое. Это женщина. Женщину очень долго можно носить на руках. Мой педагог, который ее очень много лет носил, он все время шутил: у Майечки же соло руки последние 40 лет. Она великий человек. Абсолютно. И у нее был совсем уже другой репертуар, ее в основном носили.
Она была гениальна. Но это женское. Если бы я был женщиной, я бы еще плясал.
Мужчины не могут все. Не летит. Мышца не работает. Это очень давно мною сказано, но оказывается, до меня это еще сказал Лиепа, и видимо кто-то еще до него это сказал, потому что когда приходит опыт, уходит прыжок. Не бывает по-другому. Не бывает.
Мои физические возможности позволили мне дотанцевать до 40. Слава Богу, что я записан весь, я могу включить запись своего первого спектакля, через 10 лет и последний – и посмотрите, что я делаю все те же элементы. Другое дело, что да, здесь молодой человек и у него энергии больше. А здесь уже очень опытный человек и он уже имитирует эту молодость, но для меня это такая фальшь.