За что воюем: какую патологию российской идентичности вскрыла СВО

В патриотических и не очень Telegram-каналах подняли тему слабости духа мобилизованных. Причиной послужили два видео, кочующие и обсуждаемые по сети. Первое – задержание двух военнослужащих российской армии в Белгородской области по уголовной статье за отказ направляться в зону боевых действий. Второе – зверский расстрел украинскими боевиками российских военнопленных. И если связь первого видео с темой слабости мобилизованных очевидна, то по поводу второго следует все же пояснить. Кроме явленной миру жестокости ВСУшников, на том самом видео можно отметить другой немаловажный момент – по меньшей мере 11 российских солдат сдались трем украинским, один из которых при этом снимал все на телефон. И если отложить злость и жажду мести до поры в сторону, то возникает вопрос – как? Вот тут тема немотивированности мобилизованных и всплывает. Автор одного из патриотических каналов предлагает решить проблему просто – ввести заградотряды и приказ «Ни шагу назад». Неповиновение – расстрел. Не будем тут заниматься морализаторством и выяснять, чем наши потенциальные заградотряды будут лучше украинских, о которых рассказывали по отечественному телевидению ранее, иллюстрируя кровожадность врага. Пока заградотряды – лишь непопулярная идея в интернете, а у нас есть время присесть на дорожку подумать, зададимся другим вопросом – есть ли более глубинная причина, кроме обычной трусости (поскольку это всегда было, есть и будет) и «пацифизма» уровня методичек для хиппи, которая толкает россиян уклоняться от защиты родины с оружием. Рука НКВДшника, спускающая курок, не должна дрогнуть. Такая у него работа. Человеколюбие и сострадание тут не помощники. Ведь стрелять приходится в своих. И чтобы не парализовало сомнением, в своего стрелять следует как во врага. Формально дело ясное – военный обязан выполнить приказ. А отказ на фоне боевых действий – сильно больше, чем нарушение армейской дисциплины. Издержки чересчур велики и могут стоить непоправимо дорого. Но и дезертир, и НКВДшник, сколько их образ не упрощай до абсолютной трусости в первом, и абсолютной кары во втором, в конечном счете – люди. Встретившись на поле боя лицом к лицу, они рискуют стать отражениями друг друга в кривом зеркале, которое пусть и кривое, но все еще зеркало. И то, что их единит, – глубинная пустотность, в которой не каждый готов себе признаться. Пустотность, которая посягает на определенность и однозначность ответа на очевидный и изначальный вопрос, – зачем? Так или иначе и солдат, и теоретический НКВДшник за его спиной себе на этот вопрос худо-бедно отвечают. Но ответы, которые плавают на поверхности, качает рябью неопределенности. И за девять месяцев не-войны рябь стала волнами. И не дай Бог, чтобы они превратились в цунами. Неопределенность, которую вскрыла увязшая в осенней глине Украины спецоперация, – внутренняя коррозия нашего патриотизма. При всем его блестящем бронзовом величии, от него веет исторической монументальностью – что-то между, а скорее разом вместе – Медным всадником и Мавзолеем. И то, что патриотизм, сходящий на нас с высоты официальной власти, требует наращения исторических иллюстраций, лишний раз тому доказательство. Мы, чье прошлое физически воспроизведено в войске памятников, не можем себе позволить теперь быть теми, кто этих памятников не достоин. Потребность быть субъектами, а не объектами истории зашита в нашем культурном коде. И потребность эта дремлет лишь до поры. Но на виражах времен она пробуждается и ищет пути вылиться вовне с присущей ей широтой, если угодно, Днепра. Но также мы не можем не быть творцами памятников. И если исторических причин для этого не находится, то мы либо для самоуспокоения копируем копии былой реальности нашего величия, либо… …честно обнаруживаем пустоту под ногами. Памятник остался без постамента. Носимое с гордостью звание второй армии мира (и то, второй мы согласились быть на время), все больше выглядит карикатурой. А рядовой русский, чей патриотизм мифологичен, обнаруживает контраст с фактами. Миф из особой формы реальности по Лосеву превращается в миф по Ожегову – народным сказанием о героях. За что воюем? Официальный ответ на экзистенциальный вопрос мобилизованного, за что идти воевать, – угроза от антироссийского государственного новообразования, подначиваемого Западом. Угроза эта родилась не вчера. Позиция, что российская власть её сама перед спецоперацией выдумала, продиктована либо неглубокой осведомленностью, либо злым умыслом. Анатолий Собчак в уже далеком 92-м выражал опасения исторических перспектив незалежности Украины, которые нас теперь нагнали. Кому в то время, после развала СССР, дело было до Украины? С федеративной Россией бы разобраться, чтобы нечаянно еще где не треснула. Собчаку дело было, и он оказался прав. А тем власть имеющим, кто его не расслышал вовремя, история вынесла приговор. Внешний враг – понятный, эмоциональный и действенный образ, необходимый для ощущения сопричастности с важностью и неотвратимостью борьбы за собственную безопасность. Но коварство ситуации в том, что внешний враг притворяется не-врагом. И чтобы борьба велась в пространстве реального, она должна идти и в пространстве виртуальном. Поддержание и восстановление пытающегося потерять однозначность образа врага с одной стороны против попыток стряхнуть с себя ярлык врага и замена его на любой другой, например, жертву, с противоположной стороны. Официальная власть для обозначения угрожающего потенциала противника с начала спецоперации очерчивает его в границах милитаризма и нацизма. Отсюда ясные цели – демилитаризация и денацификация. Однозначность этих крайних характеристик была легко воспринята обществом. Коль уж враг хочет войны (а он хочет), коль уж враг – ненавидит русских (а он ненавидит), то необходимость защиты от подобного врага объяснима и понятна. Так вместе с противостоянием на земле, началась борьба смысловых образов – кровожадной путинской России в глазах Украины и националистичной военизированной Украины в глазах России. И образы эти с началом реальных боевых действий стали только выпуклее. А что же спустя девять месяцев схватки? Образ России-агрессора с каждым месяцем и количеством запущенных в сторону запада ракет только укреплялся – украинцы и не думают сбавлять темп. Да еще и Запад помогает. А вот с образом Украины как скачуще-зигующей страны что-то не заладилось. История показов в «Яндексе» по запросу «демилитаризация» от пиковых значений в феврале (1 178 372) упала более чем в 23 раза к октябрю (50 728). По запросу «денацификация» – более чем в 13 раз от пиковых показателей марта (1 098 779) к октябрю (80 151). Причем резкий провал в упоминании целей пришелся на апрель – когда после переговоров с Украиной Россия отвела войска от Киева. Налицо снижение тенденции упоминания обозначенных изначально целей. От случая к случаю какой-нибудь официальный представитель Кремля напомнит, что цели спецоперации не менялись и будут достигнуты в полном объеме. Но ощущение, что раньше эти цели нам, рядовым россиянам, назойливо продавали, а теперь же начали прятать, не покидает. И это вкупе со странными промежуточными результатами. И если увеличившийся рост вооружения на Украине за счет западных поставок можно назвать временной издержкой, которая сойдет на нет после победы России, то обмен лидеров полка «Азов»*, для поимки которых Мариуполь превратили в руины, необъясним. Это не может не натолкнуть обывателя к следующим размышлениям: либо нам не говорят, что с ходом спецоперации что-то не так и ее цели под шумок подгоняются под ситуацию, делая менее категоричными, либо нам не рассказывают, почему решили перестать о них кричать. В обоих случаях ясно – официальные лица не готовы нам доверить часть объясняющей информации, требуя полного доверия от нас. И вот с этой дилеммой в голове человека мобилизовывают. Любые неудачи на фронте общество сможет снести, если у него будет понимание конечной цели и идеологические основания оной. А если ставка делается на самодостаточность сопричастности былому величию, то при посягательстве реальности на это величие действительно можно и духом пасть, а потому лучше об этом помалкивать. Патриоты и патриотисты Действуя, власти России опираются на то, что Дмитрий Песков назвал «феноменом Путина». Опора на доверие россиян действующему президенту и надежда на высокий уровень кредита – это то, что позволяет властям о многом умалчивать, потому что никто не спросит. Слова Путина, сказанные им между делом на каком-нибудь выступлении, что он все держит под контролем, до сих пор действует как мощное успокоительное. Формула такого доверия проста – это патриотический консенсус. Рядовой россиянин – патриот. Путин – патриот. Этого довольно. Патриотизм – естественное чувство для народа с хоть каким-то уровнем самосознания. И он в то же время – условие для развития народа и стремления этого народа к национальной цели. Но в России патриотизм сам возведен до уровня национальной идеи. «У нас нет и не может быть никакой другой объединяющей идеи, кроме патриотизма», - заявил как-то Путин. Но Россия чем-то отличает в этом от других великих держав? Рядовой американец даст фору любому рядовому русскому по уровню патриотической чувственности. Гимны в школах, флаги на окнах каждого американца – это то, что у нас только начинает прививаться. Отличие в том, что у США патриотизм – лишь условие для достижения американских идеи и цели – распространение демократии по всему миру, даже если мир этого не просил. А движение штатов к цели с конкретными шагами и результатами подпитывает чувство гордости за страну и ощущение сопричастности великим настоящим, а не великим прошлым. Это движение от начала координат к будущему. Как же так выходит, что Россия, чья национальная идея заключается в патриотизме, и по этому показателю пока уступает США, где патриотизм лишь средство? Возможно, поэтому и уступает. Патриотизм, который замкнут на себе, становится симулякром, подменяющим собой себя же. Являясь одновременно исходной точкой и целью, он стимулирует движение по замкнутому кругу. Но стоит в этот хоровод ворваться реальности, вскрывается симулятивность с последующим нарастанием неопределенности. Поддержание этого хоровода строилось на наращении исторических иллюстраций фактами патриотического явления русских. Почти как былины и мифы о героях. Экскурсы в историю России стали фишкой публичных речей президента. Наши победы тогда подпитывают нас сегодня. Но даже такие примеры, приведенные неосторожно, вскрывают явный зазор между прошлым и настоящим. Стоит вспомнить сравнение Владимира Путина коронавируса с печенегами и половцами в 2020 году. Тогда это резануло слух даже лояльного обывателя. От рождества Христова или от Революции? История российского государства, откуда черпается обоснование патриотизма с помощью патриотизма, не может быть делимой. Это бы урезало источник. Так, в речи президента на концерте в честь празднования 1160-летия зарождения российской государственности, имена Николая II и Ленина встали в один ряд, как примеры государственных деятелей, которые сделали Россию великой мировой державой. Но чтобы примирить Николая II c Лениным, нужно полностью закрыть глаза на те мировоззренческие основы, на которых строили свою деятельность тот и другой. И тогда действительно, единственной объединяющей чертой обоих останется лишь патриотизм – любовь и работа на благо той страны, какой они хотели видеть Россию. Но в том-то и загвоздка, что видели Россию они совершенно по-разному. Российская Империя имела национальной идеей философско-религиозно-политическую установку на то, что Москва – Третий Рим, а Россия – Катехон – ни больше ни меньше, защитница мира от торжества зла и прихода Антихриста. Владимир Ленин же видел страну тараном в распространении коммунистических идей на весь мир и построении материалистичного рая, где царит социальная справедливость. Патриотизм и первого, и второго питал их национальное самоощущение как государственных лидеров. Но один исключал второй, как вождь в итоге «исключил» царя. Иными словами, патриотизм патриотизму рознь. И разница эта может быть принципиальной. Может ли мобилизованный предатель, переходящий на сторону ВСУ под предлогом борьбы с российским режимом «за светлую демократичную Россию без Путина, который тянет страну в бедность», называться патриотом наравне с Лениным, который выступил за светлую социалистическую Россию без Николая II? Честно ответить, чтобы и Ленин остался российским патриотом, а мобилизованный предатель – врагом, затруднительно без доли логической слепоты. Если вообще возможно. Поэтому такой вопрос задавать в целом моветон. Современной официальной идентификации России что последний русский царь, что первый вождь пролетариев нужны только для иллюстраций и укоренения самих в истории. Но пока мы не ответим на этот принципиальный вопрос, русский патриот будет лишь русским, с позволения сказать, патриотистом – сторонником политического учения о самоценности и достаточности патриотического чувства. Но ощущение недостатка какого-то мало-мальски мировоззренческого основания все же как-то проникло наверх. Попытка на официальном уровне подложить под сознательность российского гражданина если не полноценную идеологию (она у нас, напомним, вообще запрещена Конституцией), то хотя бы набор ценностей, была. Причем недавно. Ей стал так называемый пентабазис – модель базовых ценностей российского гражданина. Она родилась в недавней исследовательской дискуссии и обозначилась в статье, которую написал начальник управления президента России по обеспечению деятельности Госсовета Александр Харичев с соавторами. Модель включает в себя пять ценностей: человек, семья, общество, государство и страна. Для человека ценностной доминантой названо созидание, для семьи — традиции, для общества — согласие, для государства — доверие к институтам, для страны — патриотизм. Набор ценностей понятен, но смысловая калорийность и потенция пентабазиса для российского общества остается под вопросом в тяжелой ситуации затянувшихся боевых действий. Перемирие белых и красных Проблема отсутствия идеологии в последнее время все чаще поднимается в обществе. Лидеры мнений заявляют об этой пустоте, которая сбивает Россию с курса, как Алису в известном произведении Кэрролла, которая не знает куда идти. При этом запрос общества в целом не расходится с установкой официальных властей на неделимость российской истории с ее согласием на временное перемирие красных и белых для борьбы с внешним врагом. К примеру, российский писатель и политический деятель Захар Прилепин видит подвижки в этом направлении. Не в последнюю очередь из-за спецоперации. Комментируя слухи о том, что Кремль для создания идеологии будущего привлек Дугина и Проханова, Прилепин заявил, что верит в это слабо, но подобные «кандидаты были бы близки к идеальным» по той причине, что оба они – «лево-правые». Тем не менее, по словам писателя, идеология в России рождалась не от коллектива советчиков. «Надо признать, что идеолог у нас всегда был один. Царь», - заявил Прилепин. Кроме того, он отметил, что скрытая идеология у России была и до сегодняшнего исторического периода – это интеграция в западный мир и европейскую систему ценностей. Но план не выгорел. И теперь требуется что-то новое. «Одного слова «патриотизм» для того, чтоб понять, куда мы идём, оказалось мало. Оно слишком большое и ничего в сложной ситуации не объясняет. А надо, чтоб объясняло. Идеологию формулирует СВО», - подытожил Прилепин, подтверждая наши размышления выше. Наследства прошлого недостаточно Иными словами, идеология России в ближайшем будущем имеет пока одну видимую перспективу – стать концептуализированным оформлением симпатии к обеим Россиям – императорской и советской с упором на консерватизм. Чистый уклон в какую-то одну из Россий в обществе сейчас выглядит экстравагантным и имеет сравнительно небольшое число сторонников. А флаг СССР (именно флаг, а не Знамя Победы) на российском танке в первые дни спецоперации и восстановление памятников Ленину в ходе оной после эмоционально заряженных слов Путина о «докоммунизации» Украины не кажется большинству противоречивыми явлениями. Поэтому, скорее всего, будущая российская идеология и правда будет какой-то «лево-правой». Но заложенное в ней противоречие может стать очередной «миной замедленного действия». А перемирие белых и красных - временным. Подобная идеология останется в той же парадигме обеспечения будущего за счет наследства исторического прошлого. Она не ответит и даже не направит к размышлению над конечными вопросами бытия российского гражданина в мире. И если спецоперация вскрыла недостаточность патриотизма самого по себе и требует срочного формирования какой-то идеологии, то будущее России после СВО в миропорядке, претерпевшем необратимую трансформацию, потребует от России, желающей стать великой державой не только по заслугам предков, вселенского масштаба целей. Какие у России всегда были и которые породили имена тех, кого вспоминает Путин в своих исторических экскурсах. А приобретение это будет существенно дороже простого патриотизма, присущего всем суверенным народам, и существенно больше приверженности традиционным ценностям, которые разделяют многие страны нового миропорядка. Ни белых, ни красных, ни обоих вместе для этого может оказаться недостаточно. Для великого будущего России сделано уже много, но все еще сильно недостаточно. А надо бы сделать. ________________________ * Запрещенная в России террористическая организация.