Почему-то после выпуска из мореходки я решил, что обязательно попаду на тот пароход, на котором проходил штурманскую практику. Шёл по причалу рыбного порта в отдел кадров “СевРыбХолодФлота”. Отсюда отлично была видна громада плавдока с покоящимся внутри “Ирбенским проливом”. Потому, я мысленно уже прикидывал, как долго продлится докование. Однако в отделе кадров мне сообщили, что я лечу в Клайпеду принимать из ремонта “Полярный Круг”. “Неплохо!”, — подумалось мне.
Месяц стоянки на заводе ознаменовался подъёмом спортивных настроений в экипаже. Я имею в виду довольно специфический спорт — советский спорт. Дело в том, что прибывшие на борт судовые специалисты обнаружили небывалые опустошения по своим заведованиям. Заводчане всё потырили подчистую. Потому, возможно в отместку, возможно в силу реальной необходимости наши активно рыскали по территории завода и стаскивали всё что можно на борт. Движимое и недвижимое…
Для четвёртого помощника, имевшего скромное заведование, на которое никто особо не зарился, этот период можно сравнить, разве что с отпуском. Я купил велик “Старт-шоссе” и гонял на нём в свободное от вахт время, куда глаза укажут. Можно было поехать по берегу моря в сторону Паланги, можно было переправиться на пароме на косу и съездить в Ниду, можно было просто гонять по городу. Часто гостил дома у однокашника Гинтараса. Памятно, что однажды его мама в честь меня запекла голову поросёнка и подала её на огромном подносе с печёной картошкой. Если не ошибаюсь, это национальное литовское блюдо. Такой экзотики и вкусноты я не ел ни до, ни после.
Висмар, Германская Демократическая республика, — пару дней ходу от Клайпеды, даже из Балтики не вышли.
— Как с английским? — спросил капитан Ковалёв, не отрывая своего взгляда от лобового иллюминатора.
— Нормально так, — не совсем уверенно отозвался я.
— Без разницы, как бы ни было… Давай на дежурном канале связывайся с портом. Разрешение на заход, лоцман, что там надо…
— Висмар-рэдио, зис ис Э совиет вессел Полярный Круг, — возвестил в эфир я на 16-м канале УКВ.
““Э” или “Зэ”, какой из артиклей?” — на минуту задумался. Всё ж таки определённо “Зэ” — бортовой номер МТ-0037 — он такой один!
Много раз повторял затем вызов. Через какое-то время, довольно продолжительное, нам ответили; но никто, ни штурмана, поднявшиеся на мостик, ни начальник рации, подошедший из радиорубки, ни сам капитан ничего не поняли. Мы даже не разобрали, на каком языке был дан ответ. Дальнейшие мои многократные вызовы оставались без отклика. Наконец кто-то из штурманов, стоящих на рейде судов, на русском языке нам пояснил, что на берегу праздник-фестиваль, который продлится ещё два дня, и нам никто не отзовётся, бесполезно пробовать. Они там лыко не вяжут.
Настал рабочий день. Мы получили разрешение на заход, к указанному времени на борт должен прибыть лоцман. Машина на ходу, боцман на баке готов к выборке якоря. Брашпиль вдруг обесточивается! Авария в электромеханическом хозяйстве. Кудесники на заводе что-то перемудрили. Якорь не выбрать, а лоцман уже на борту. Электромеханики полным составом суетятся все в мыле. Всё-таки вернули к жизни брашпиль, не один час ушёл на это. И то, не до конца устранили неисправность, запитали временно. А лоцман немецкий странный тип попался, никогда я таких больше не видел. Стал нервничать, подтрунивал и ёрничал над нашей техникой и специалистами. Кстати, оплата его услуг была повременной — расслабься и отдыхай. Из себя весь такой упитанный, в кепке-мариманке, с трубкой в зубах, типа моряк “зад в ракушках”. Он изрядно помотал нервы нашему капитану. Депеша от него кляузная о неготовности судна — уж непременно…
Наконец мы стартовали с внешнего рейда. А тут надо иметь в виду, что при движении в узкости, якорь должен быть на товсь, готовый к немедленной отдаче, мало ли что. Потому боцман на баке дежурил постоянно. Ну якорь-то, положим, мы кинем в случае чего. А как выбирать, если брашпиль работает с горем пополам? Раскорячиться на фарватере совсем не хотелось. Всё-таки двинули. Я обсервации каждые пять минут наношу на карту. Бегаю в штурманскую рубку и обратно (штурманская рубка находилась в отдельной комнате). Вдруг на мостике скандал. Вахтенный матрос не разобрал курс, указанный лоцманом, и переложил руль не на тот борт. Лоцман бьётся в истерике, мол он один тут молодец, а все остальные редиски.
— Четвёртый помощник, почему у вас рулевой не знает команд?! Становитесь сами на руль! — скомандовал в раздражении капитан Ковалёв.
Третий уже к этому времени был послан на бак для острастки. Впрочем, к его немалой радости, чтоб быть подальше от дурдома. Второй даже и не уходил с мостика, он теперь делал обсервации. Старший помощник стоял на телеграфе. Сверхготовность восторжествовала на мосту.
Больше неожиданностей не случилось. Хотя был ещё небольшой инцидент, связанный с флюгером. Ибо оный отсутствовал вовсе, что тоже вызвало порцию ехидства со стороны лоцмана. Как же, швартоваться и без ветроуказателя?
Мы встали к причалу на судостроительной верфи в Висмаре недалеко от “Память Ильича”, вновь отстроенного там севхолодского рефрижератора. Собственно тот недолгий заход, буквально несколько часов, был сделан исключительно для доставки снабжения на борт нового судна. Лоцман всё время проводки так и пребывал в образе уязвлённого Отелло. Помню, как в завершении своей миссии он зачем-то, не иначе как в согласии со своим амплуа актёра, широким жестом воздел свои руки к небу и картинно потряс ими. Этакий Геракл, победивший всех злодеев… В скученной многолюдности мостика кто-то сыронизировал: “Монтана что ль?!”. Юмор наши оценили и прыснули; а лоцман так и убыл со сцены, до конца не понятый.
Занимался вечер того отдалённого быстролётным временем дня. Четвёртый помощник, то бишь я, наконец-то покинул мост, расстроенный в своих чувствах. Его, видишь ли, низвели до уровня рулевого матроса. С четырёх утра в обстановке трагедии и комедии… Рухнул в койку и заснул.
Пробуждение было скорым и неприятным — не дай бог кому-либо испытать такое! Чья-то железная рука вытащила меня за ноги из койки. Висел головой вниз и ничего не мог поделать. Не мог даже по-человечески выматериться, так как наши каюты офицерского состава были достаточно скученны на одной палубе и без серьёзной звукоизоляции. Вертелся, пытаясь заглянуть назад. Кто ж это проказничает? Но тот удачно прятался у меня за спиной. Так, находясь в состоянии жестокого дискомфорта, я строил планы мести и гадал: “Кто посмел?... Целого четвёртого помощника капитана!... Какая безучтивость!... Возмутительно!”
— Но-но, ви, пожалуйста, потише, а то ви у меня через планьширь полетите! Перекратите-таки, а то я сделаю вашу маму сиротой! — поток угроз, извергаемых мною был "страшен". Наконец я вывернулся и смог увидеть своего обидчика. Это был… человек-гора Володя Радаев.
— Вова, откуда ты??? — не было предела моему удивлению. Несколькими месяцами ранее мы расстались на выпускном.
— Так я четвёртым, на “Памяти Ильича”. Стоим на верфи, скучаем…
Затем Владимир меня взгрел за унылый вид:
— У тебя первый заход, понимаешь, в иностранный порт, в Германию! А ты спишь без задних ног! Ну-ка, пошли бухнём! Прогуляемся по городу! Я тебе покажу Рыночную площадь, Старого шведа, Wasserkunst…
— Как, Володя, как? У нас граница закрыта. Валюту не дали. Не имеем право даже ступить на немецкую землю!
— Вы зачем сюда приплыли?
— Вам снабжение привезли…
— Ну так давай, что ты мне привёз из снабжения?! Вон третий и второй помощники хлопочут — передают друг другу имущество по своим заведованиям. Третий — продукты, второй — оборудование…
— Хочешь, протрактор дам? Могу ещё простых карандашей Котласского лесокомбината отсыпать, будешь прокладки на карту наносить… — наконец-то я смекнул куда клонит Володя, — главное ластики, ластики бы не забыть… три штуки! Акт приёма-передачи подписали у капитана и шлёпнули судовую печать.
Под этим благовидным предлогом “передачи снабжения” мы и сошли по трапу.
С берега обозревали наши кораблики. Старый рысак “Полярный Круг” смотрелся этаким коньком-горбунком на фоне новейшего по тем временам, стройного и блестящего рефрижератора “Память Ильича”. Скорым шагом направились в город.
Ввиду недостатка времени употребление разномастного алкоголя происходило ускоренными темпами. Клиент, то бишь опять я, быстро прибыл в нужную кондицию. Ноги заплетались, горланил песни во всю мочь. Однако сознание моё было удивительно ясно.
— Вова, это память какого же из Ильичей оттрафаречена на борту твоего лайнера? — снова и снова допытывался я. Всякий раз наши мнения по данному вопросу существенно расходились.
— Какого надо Ильича, такого и память, — угрюмо отзывался Володя.
— Того, вечно живого, с бревном; или того, с бровями, дорогого? — вопрошал я…
Потом мы заспорили в ночи, каким путём нам возвращаться. Я решительно требовал идти напрямую, кратчайшей дорогой. Володя считал, что лучше возвращаться изведанным маршрутом, по тем улицам, по которым мы уже шли. Разделились, каждый пошёл своей дорогой. Тело моё, потеряв поддержку друга, обтирало стены домов то слева, то справа на узкой улочке старого города абсолютно мне не знакомого…
— Дурила, стой! — я услышал тяжёлые шаги догоняющего меня товарища. — Мой долг доставить тебя к трапу. Чёрт с тобой, пошли твоей дорогой.
С первыми лучами восходящего солнца транспортный рефрижератор “Полярный Круг” благополучно покинул Макленбургскую бухту. Чья вахта с четырёх до восьми — уточнять излишне.
* * *
Последовательный читатель, осилив эту очередную историю, усмехнётся дурашливости, порой вульгарной, бытия автора. Попытаюсь стихом направить мысль читателя в нужном направлении.
Истоки дружбы у мужчин — в верховьях юности туманной.
Не нужно вовсе для неё тусовки плотной постоянной.
Не нужно схожести ума, во взглядах, в мыслях, в интересах.
Разлёт в комплекциях подчас; и жизни роли — в разных пьесах.
Границы могут разделять и обстоятельства иные.
Шагай к истокам иногда. У памяти пути прямые.
19 ноября 2022 года.
