Гуле повезло. Её отправили мыть палаты. На время, пока делалась уборка, душевнобольных выводили в коридор. Тех, кто не мог ходить, выносили санитары. Гуля вглядывалась в лица мужчин, но не могла найти того, с кем Инга разговаривала.
Молодые пациенты пытались заигрывать с Гулей, говорили, что она красивая, приглашали на свидание. Гуля даже не улыбалась. Старалась сделать свою работу быстро.
Тамара в это время мыла окна. Мыла речной водой и ничего не происходило с её кожей. Она всё время смотрела на свои ладони (именно на них всегда начинали появляться волдыри), но ничего не было. Её охватывала невероятная радость!
"Кромка льда" 14 / 13 / 1
Сегодня был приёмный день. Некоторые больные сидели смирно и ждали своей очереди. Некоторые были в наручниках в сопровождении милиции.
Внимание Тамары привлёк молодой человек с виду совершенно нормальный.
Он стоял с пожилой женщиной подальше от всех. Тамара намывала окна и их слышала разговор. Когда она случайно оглядывалась на них, парень корчил гримасу и дёргал головой. При этом его речь была совершенно нормальной.
Сначала говорила женщина:
— Лука! И даже не думай вести себя хорошо. Продержись хотя бы месяц. Может быть ещё какая дурочка клюнет. Тебе что, плохо живётся теперь?
— Я больше не хочу тут быть, мама! — возмущался парень.
— Я тебе обещаю, Лука! Это последний раз. Я понимаю, что нынешняя твоя зазноба обогатила нашу семью и достойна большего. Но я больше не потерплю её в своём доме, если ты не выполнишь мои условия! Мы не договаривались, что твои бабы будут рожать в моём доме.
— У меня нет баб!
— А кто же они тогда?! Эти несчастные дурочки хватаются за любую возможность, чтобы скрасить своё одиночество и не гнушаются больными людьми. Они и платят за это, Лука! Здесь наверняка есть новенькие. Входить в доверие ты умеешь, обольщать тоже. А я твою зазнобу обещаю не трогать целый месяц. Даже согласна выдавать ей некоторую сумму. Ступай, и не подведи меня!
— Береги Ингу! — Лука помахал рукой и проковылял мимо Тамары.
От знакомого имени Тамара вздрогнула и побежала искать Гулю.
Новый пациент стоял неподалёку от Гули и Тамары, прижимал к себе одеяло. Пытался улыбаться искривлённым ртом.
Гуле стало не по себе.
— Это он, — шепнула она Тамаре. — Это тот самый парень, что заморочил Инге голову. Где же теперь сама Инга?
— Живёт с его матерью. Его мать похожа на жабу. У неё большие глаза, раздутые щёки и маленький нос, а кожа на руках бугристая и сухая.
Гуля поморщилась.
— Ну ты её и описала.
— Она такая и есть, клянусь! — возмутилась Тамара.
— Ладно, иди покажи этому его палату.
— А он и не больной вовсе, — прошептала Тамара. — Он говорил с жабой и не кривил рот. Он притворяется.
— Мы его выведем на чистую воду, Тамара! Обещаю. И общак вернём, и Ингу.
— Зачем Ингу? Она ведь Савелия любит! — удивилась Тамара.
— Савелий не может без неё… А я не могу смотреть, как он страдает. Пусть лучше он будет счастлив, и тогда я буду счастлива. Ты ещё маленькая, Тома! Когда вырастешь, всё поймёшь.
— Я не маленькая, — обиделась Тамара.
— Ладно, иди покажи ему палату. В шестнадцатую его определили. Видишь, на одеяле номер 16.
Тамара кивнула и направилась к Луке.
Он стал прыгать и размахивать руками. Одеяло упало на пол.
Тамара подняла одеяло и пробормотала себе под нос:
— Вот дурачок.
***
Используя связи, Пётр Александрович привёз из города справку о том, что брак между Афанасием и Анастасией расторгли.
Настя посмотрела на документ и усмехнулась:
— Как-то быстро вы взяли меня в оборот, Пётр Александрович!
— Настенька, а как же иначе? Люди смеются. У нас ребёнок маленький, а мы вроде как соседи. Да и по партийной линии мне уже выговор прислали. Злым языкам только волю и дай. Сразу нож к горлу и в землю.
— Так я за вас замуж не собиралась, Пётр Александрович!
— Ну так это легко поправить. Свадьбу сыграем в будущие выходные. И всё будет по правильному, и никто слова плохого нам не скажет.
Марфа Игнатьевна, сидящая молча за столом, вдруг высказалась:
— Не строй из себя тонкоствольную берёзку на ветру! Уже согнулась, когда не надо было. А тут берут тебя всю с твоими потрохами и приплодом. Будь благодарна!
— Вот вы и женитесь, маменька, коли так вам надобно, — Анастасия начала раздражаться.
Марфа Игнатьевна погрозила дочке кулаком:
— Мало тебе бед от Афанасия? Мало тебе? Томку похоронила, мало тебе?
— Хватит, — закричала Настя и ударила ладонью по столу.
Зазвенели блюдца.
— Уймись, малахольная, посуду перебьёшь всю! Где брать её будешь? Дефицит кругом.
Настя назло взяла одно блюдце и запустила в мать. Та увернулась.
Блюдце упало и разбилось.
Марфа Игнатьевна запричитала:
— Что же ты наделала? Гарднеровский* сервиз…
Мать Анастасии тряслась в рыданиях.
Пётр Александрович подошёл к Насте и произнёс:
— Не стоит так бурно противиться нашей свадьбе, Настенька! Тебе это не поможет нисколько.
— А мы ещё посмотрим, Петенька… Посмотрим…
Настя ушла к себе.
Пётр Александрович стал успокаивать Марфу Игнатьевну.
— Ну стоит ли слёзы лить из-за тарелки? Ну стоит ли так убиваться, Марфа Игнатьевна?
Настя крикнула из своей комнаты:
— А она из-за тарелки будет рыдать месяц, а то, что дочь у неё несчастна, то слезу не выдавит!
— Уж не нагнетайте, Настенька! — крикнул в ответ Пётр.
— Спасибо тебе, сынок, — промямлила Марфа Игнатьевна.
Настя сидела в своей комнате и смотрела на спящую Эльзу. Рядом с ней на коврике играл в деревянную лошадку Сенька.
Он часто спрашивал:
— Где Тома?
Настя подходила к сыну, садилась рядом с ним, брала его пальчик в свою ладонь и показывала на потолок.
— Там Тома! На небе… Она ждёт нас всех там. Когда наш земной путь закончится, все мы встретимся. А пока что забудь о ней. Не тревожь меня, не тревожь себя, мой дорогой.
Насте казалось, что она выплакала все слёзы. Где-то потерялось её счастье.
Жизнь уже не радовала. Всё было в беспросветном тумане.
После того, как пропала Тамара, всё стало гораздо хуже. А началось всё с разлада с Афанасием.
Он в одночасье стал грубым и неласковым. Так его изменил город. Пару раз Афанасий даже поднимал руку на жену. Она терпела, никому не жаловалась. Да и кому было поведать о своих переживаниях?
Изо дня в день приходилось трудиться на работе, разъезжать по сёлам и лечить там животных. Дома-то и не бывала совсем. Такого специалиста, как она, ещё найти нужно было. Все стремились в города, а десяток колхозов обходился одним ветеринаром и одной каретой скорой помощи, которая всё время была на ремонте.
А ведь не всегда жизнь Насти была такой беспросветной. Не всегда она украдкой плакала после ссоры с мужем и матерью. Она не понимала, как Марфа Игнатьевна может так не любить свою дочь.
А ведь раньше наряжала её и жалела…
Сенька уснул за игрой прямо на полу.
Настя перенесла его на кровать.
Когда постучались в дверь, она уже собиралась лечь спать.
Открыла.
Пётр Александрович опустился на колени и стал умолять стать его женой.
Он трогал руками её голые щиколотки, плакал, говорил, что жизни без неё не видит.
— Я дам ответ, когда успокоюсь, Петя!
— Хорошо, — сказал он. — Ты очень быстро успокоишься завтра. Обещаю. Моё успокоительное пойдёт тебе на пользу.
Он резко поднялся на ноги. Схватил Настю за голову и поцеловал.
Она вырывалась, царапалась.
— Ничего, козочка моя, завтра всё решится. Завтра…
Настя оттолкнула от себя агронома и закрыла дверь.
Сердце бешено колотилось и выскакивало из груди.
— Господи, — прошептала она, — помоги мне пережить эти дни!
Утром Настя проснулась рано. Покормила дочь, вышла из комнаты. Стала хлопотать на кухне.
Собрала вчерашние осколки. Марфа Игнатьевна не удосужилась сделать это. Обиделась и даже посуду не помыла, хотя всегда перед сном наводила порядок.
Настя всё сделала. Испекла оладьи, запарила пшеницу для скотины и птицы. Вышла на улицу. Утро было тёплым.
Прошлась босиком по росе, присела под яблонькой на скамейку. Вспомнила, как Афанасий мастерил эту скамью, а Марфа Игнатьевна крутилась возле него и говорила, что руки у него кривые. Скамья и правда получилась шаткая. Но Афанасий одну ножку вкопал в землю и всё стало ровным.
Яблоневого цвета весной было мало. На дереве висело несколько маленьких яблочек. Настя сорвала одно. Положила на ладонь. Оно было чуть крупнее ногтя большого пальца. Попробовала на вкус. Поморщила и выплюнула.
Тотчас услышала за спиной:
— Ах вот кто повадился яблоки срывать? Ну ей-богу, я на Сеньку всё думаю, а тут и мать хороша.
— Проснулась, — сквозь зубы прошептала Настя.
— А ты не думай, что когда я не проснусь, тебе хорошо будет! Ты мать не ценишь сейчас, а потом волком завоешь! Кто твой приплод будет кормить, когда ты работаешь? Нанимай няньку и плати, коли со мной дел иметь не хочешь.
Настя молча встала и ушла в дом.
Марфа Игнатьевна долго ещё ворчала.
Закончив домашние дела, Настя ушла в свою комнату. Разбудила Сеньку, накормила его и отправила с детский сад. А сама прилегла.
Слышала сквозь сон, как пришёл Пётр. Вышла поздороваться с ним.
Он уже сидел за столом.
— Вот, полюбуйся, — набросилась на дочку мать. — Полюбуйся, что Томка писала! Говорила я тебе, что в могилу она нас загонит. Говорила тебе, что ничего путного с неё не выйдет.
Настя смотрела на тетрадь.
Пётр протянул ей её и сказал ласково:
— Прочти, Настенька! Вот тут прямо на поверхности лежит твоё согласие на моё предложение. Почитай в тишине. Настя открыла дневник.
Слёзы подступили к глазам.
Она читала быстро, перелистывала страницы.
Пётр и Марфа смотрели на неё выжидающе.
— Вот значит как… — пробормотала Настя. — На костях умерших будем свадьбу праздновать.
— Не на костях, а на красном ковре. Уже приглашены высокие люди из города. А у тебя платье-то есть соответствующее? — поинтересовался Пётр.
— Есть, — кивнула Настя. — Траурное…
— Найдём, — вмешалась Марфа Игнатьевна. — Своё ей дам! У меня расшитое есть, как раз для такого случая. Пойду искать. Простирнуть его надобно. А то негоже дочку в залежавшемся платье замуж отдавать. Дождалась на старости лет, когда за порядочного человека выходит. Бог меня услышал!
— Вы на бога не уповайте, Марфа Игнатьевна! — попросил Пётр. — Лучше промолчите, когда о нём вспомнить хотите.
— Ой, — мать Анастасии похлопала себя по губам, — я же теперь тёща человека большого. Больше не позволю себе такой оплошности.
Когда мать ушла, Настя спросила у Петра:
— А если я не соглашусь?
— Тогда вот подпишите, Анастасия Алексеевна! Протокол изъятия у вас серебряной посуды, сервиза, икон. Видите, я место оставил, чтобы ещё вписать. Обыск делать буду.
— Понятно… Делайте обыск, Пётр Александрович!
Гарднеровский* сервиз — сервиз фарфорового завода Гарднера, основанного в 1766 году. Завод национализировали после революции, и он стал носить название Дмитровский фарфоровый завод, а позже Фарфор Вербилок.
Продолжение тут