Ночью я почти не спал: было душно, сну мешал мысленный хаос. Хотя если собрать квинтэссенцию всех мыслей, будораживших меня в ту тюремную ночь, то это был один вопрос: «Что дальше?». Ответ на него мне не мог дать никто: ни счастливый Рауль, который сейчас спокойно спал в своей кровати дома, ни восточный мальчик, который лежал подо мной и тихо то ли стонал, то ли плакал (возможно это были мои галлюцинации).
Среди ночи я слышал крики: кто-то скандалил (судя по голосу – женщина), но о чем конкретно она просила я понять так и не смог. Он этих криков где-то проснулся ребенок… Неизвестно сколько детей было на данный момент в тюрьме, но они были и проявляли себя.
Лежа с открытыми глазами я продолжал прокручивать в голове предыдущий день: перелет, поющая песни странная женщина в самолете, допрос, следователь...
Почему-то разом вспомнились абсурдные случаи депортации из израильского чата: иногда на контроле могли разъединить пару въезжающих и одному дать въезд, а другому – нет. Разлучали родителей с детьми, пожилых родителей и взрослых детей. Все это сопровождалось слезами, обидой, непониманием. Но у миграционной службы на этот счет были свои соображения.
Запомнился случай, когда в страну не пустили женщину (точный возраст я не запомнил - кажется, за 65). Дочь ее уже находилась в Израиле достаточно долгий период (возможно даже была гражданкой или имела ВНЖ). Мать отвезли в миграционную тюрьму и там якобы не давали пить (этот факт, разумеется, нуждается в перепроверке), звонить, а спустя достаточно долгий временной промежуток депортировали в Минводы. Видимо сотрудники посчитали, что мать останется у дочери нелегально. Дочь ярко живописала все свои страхи и переживания. По ее словам, у матушки даже случился припадок и она-де на какое-то время перестала разговаривать от пережитого стресса.
Глядя на обшарпанные стены, чувствуя телом жесткость кровати я теперь точно мог сказать, что это место не для пожилых людей и тем более не для женщин. Как и любое место ограничения свободы.
Забылся я сном только под утро. «Помимо всего прочего я говорил, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм Истины…».
Рано утром когда я спустился с кровати с удивлением обнаружил, что восточный юноша... исчез! Нижний ярус был пуст: я был поражен, я был сбит с толку произошедшим. Куда он мог деться? Когда его могли увести? Видимо в какой-то промежуток ночи я все-таки провалился в тягучий сон. Иного объяснения я не находил, ведь я не сходил с ума? От этой мысли спина моя похолодела: спустя несколько часов я почувствовал, что я на грани какого-то мистического умопомрачения. В блоке я остался один и одиночество как меч повисло надо мной.
Где-то 7-8 утра в камеру вошел охранник. Черные волосы его были сбиты в сторону и покрыты лаком. Форма сидела на нем как влитая: видно было, что он дорожит своей службой и гордится своим местом в силовой иерархии Израиля. Что же: кому-то нужно делать и эту работу и если она удовлетворяет амбиции и жизненный настрой, то почему бы нет. Как оказалось он пришел за мной.
- Привет свобода! – сказал я радостно глядя на охранника, но он моей радости не разделял. И пусть! Кажется в этот момент не было на земле более счастливого человека чем я. Тягостное одиночество покинуло меня в одночасье.
Я указал пальцем на покинутое ложе Мехмеда и изобразил гримасу непонимания. Охранник все понял, но ответ его поразил меня: он приложил ладони к щекам и покачал головой. Трудно было понять, что означал этот жест: видимо у бедняги Мехмеда помутился рассудок и его повели в больницу. Более подробного ответа я не дождался. Рауль бы мог более обстоятельно просветить меня, но его не было рядом.
Прощание с тюрьмой произошло буднично, совсем не торжественно. Я все еще никак не мог принять тот факт, что все что происходило вокруг меня - хорошее и не очень - было для непосредственных участников событий рутиной, неинтересным однообразием, смертной скукой. И для Рауля, и для его сменщика я был обычным преступником, который не стоил ни внимания, ни сочувствия, ни понимания. Я занял несколько минут в их жизни, которая не изменится ни в лучшую ни в худшую сторону после моего исчезновения. Такова правда жизни!
В аэропорту меня снова повели на очередной сборный пункт, где обитала банда "черных нелегалов". В небольшой комнате сидело человек десять, но это был не предел - иногда подводили новых. У входа в импровизированную камеру стоял сотрудник, которого я кажется вчера видел. Не знаю почему, но я был рад его видеть. Вероятно это тоже часть стокгольмского синдрома или реакция измученной психики.
А вот здесь уже большинство людей говорило на родном языке. Всего после нескольких часов в камере я был невероятно рад такой встрече!