— Раньше было лучше, спокойнее, — проворчал дед и привалился к стене избушки.
За околицей медленно, но верно темнело, пока Иван Порфирьевич и его внучка Лида сидели на скамейке в окружении золотистого света от крыльев фей.
— Слышала уже, деда, — фыркнула Лида, — трава была зеленее, небо — голубее, птичьи потроха — дешевле, а староста выбирался один раз и сразу на сто лет, так как в деревне был некромант. Хотя, знаешь, с последним некоторая традиция в стране прослеживается.
— Молодая ещё, зелёная, как русалка, о-хо-хо-хо-хо... Спина болит, Лидка, глаза болят. Никифор с соседнего участка репу ворует и к нашему интернету коннектится, собачий сын. Вот что делать?
— Сходить к врачу или дать мне приготовить мазь из оленьих рогов. На роутере пароль поменять на «nikiforloh». Репу отравить, её все равно никто не ест, или наложить заклинание «бабки-за-дедкой», описанное в сказке. Худо ли? Он тянет — а его хватает жена, помершая прошлым летом. А ее — пёс, который позапрошлым. Прям сейчас могу сотворить, хочешь? — Лида решительно встала и начала заправлять косы — одну синюю, а одну черную — за уши, что было признаком нетерпеливой решительности.
— Злая ты, внучка. Зачем травить-то сразу. Людей любить надо и прощать. Хотя, конечно, иногда только прощать, и то — потом, — крякнул Иван Порфирьевич и полез в карман за шалфеем и бумажкой. Что ни говори, но заходило куда лучше табака. Иногда природное — оно, ить, самое лучшее, права была внучка.
Вечер почти полностью закрыл горизонт и сад за калиткой дома. Темнота была густой, как кисель, и чёрной, как нефть, которую леший, матерясь на двадцати наречиях коренных народов средней полосы России, собирал в озере и выливал рядом со зданием администрации на парковке.
Обычно поверх лужи чёрного золота лежал окунь Колян — бессмертная рыба местного происхождения. Когда администрация поселка колотила ногами и требовала вычистить лужу именем закона-президента-и-чертовой-матери, Колян делал и без того огромные глаза и строго говорил: «Ты зачем ругаисся-то, товарищ Прохорчук? Тебя что, на Колыму отправить надо за трудовым воспитанием?»
Коляна местные любили. Почти семьдесят процентов населения работало в психоневрологическом диспансере, и дополнительный доход в виде «наших любимых психов из администрации» им не мешал.
Стрекотали кузнечики, которых мудрая Лида сохранила с лета в микроклимате участка в качестве курсовой работы. К сожалению, Ли сохранила также ещё комаров и трёх змей, которые из-за побочных эффектов заклинания оказались бессмертными.
Из следов от крови на двери уже с неделю красовалась надпись «Доколе!» и рисунок Чебурашки. Но это только привлекало: и размножающихся комаров, и зелёную змею, оказавшуюся фанаткой советской мультипликации.
— Я не злая, деда, — погладила сухого старика по плечу Ли, — я просто пытаюсь решить всё рационально. Есть проблема — должно быть решение.
За калиткой завыли мертвяки. Они пели что-то на мотив последнего хита Noize MC, но получалось пока не сильно складно. Не хватало ритма.
— В этом-то и разница нашего мышления, дорогая моя, — попыхивая самокруткой, ответил Иван Порфирьевич, — ты нерациональные вещи пытаешься решать рациональными методами. Злят — объяснить на пальцах про личные границы, не работает — починить, тырят — пресечь.
— А надо? — улыбнулась Ли, наблюдая, как из дымных колец складываются коты, корабли и партия ватрушек. — Что надо делать с тем, что нерационально?
— Верить. Любить, — многообещающе затянулся дедушка и хлопнул себя по лбу, прибив очередного комара из серии бессмертных. Тот отряхнулся и с нетерпеливым писком улетел смотреть инсталляцию на двери. Комары тянулись к искусству, как умели. Нам бы с них пример брать.
— Верить. Любить, — еще раз начал Порфирьевич, в окружении своих дымовых зверей уже походивший на местного лесного бога, — о-хо-хо, и иногда давать по спине поленом из самых добрых побуждений. Свой человек поймёт и не обидится, правда ж, Лид?
— Кажется, правда, деда.
Автор: Земля обетованная