«В тумане ходят белые медведи…»
Фриске передергивает плечами, поправляет рюкзак. И к чему ему эта старая мамина сказка вспомнилась?..
Ну да, почти половина второго, все автобусы перестали ходить — да и не то чтобы Снежнинск славился идеально по графику ходящим общественным транспортом.
«Нет в тумане никаких белых медведей. Мы же не за Кругом холода обитаем… Разве что правда сказочные?..»
Автобусы разъехались, и Фриске почему-то представляется, как большие стальные туши сейчас греются в ангарах. А он — вынужден идти домой через наполненный холодным туманом Перезимья город. Потому что сегодня был дедлайн и его, ведущего программиста проекта, задержали до неприличия. «Зато обещали сверхурочные!»
Делать нечего — вздохнув и бросив унылый взгляд на остановку, Фриске разворачивается: надо идти через железнодорожный мост на другую сторону.
Собственно, в такое время можно никого не опасаться — в их сонном маленьком городке преступность крайне низкая, да и кому охота бродить в тумане?..
Потому он удивленно хмурится и чуть вздрагивает, когда, взойдя по ступенькам на плато моста, вдруг видит: на перилах моста сидит, держась одной только рукой и болтая второй и едва не свешиваясь вниз, странное создание. Волосы у него снежно-белые, может, с легким оттенком желтизны. И длинная куртка с меховым воротом белая. И брюки. И ботинки высокие на шнуровке. И даже кожа на пальцах. заметных из-под края обрезанных перчаток, — как будто фарфор.
— Эй, ты чего? Опасно, — он делает шаг к незнакомому человеку. Осторожно и медленно. — Слезай! Слушай, я все понимаю, бывает всем плохо, но это не выход…
— А?.. — создание покачивается опасно — и Фриске зажмуривается, боясь, что произошло страшное, непоправимое…
Но происходит нечто совершенно невозможное.
Открыв глаза, Фриске видит темноту. Не ночную, не ту, что бывает под сомкнутыми веками. Какую-то… Бархатистую, что ли?.. Если бы Фриске подбирал определения, он бы сказал: нежная.
— Да как так вышло-то?.. Я ж не хотел… Я давно уже никого не ел… — слышит он глуховатый и все-таки точно мужской голос где-то над собой, в том, что ему кажется «небом» той странной тьмы, где он очутился.
Фриске встает на ноги. Делает несколько шагов — и упирается в мягкую стену. Он идет в другую сторону. То же самое. Более того, условные «пол» и «потолок» тоже не дают возможности выйти. Он словно в мягком мешке.
Запаниковав, Фриске принимается колотить кулаками и пинать стены «темницы».
— Ай-й! Хватит! Да перестань же ты! Мне больно! — снова говорит голос. — Успокойся! Не то съем насовсем!
Фриске вздыхает, садится. Его что, съели? Как те туманные медведи из маминой сказки, зимой съедающие солнечного бога Иррэтейля?.. Который потом разреза́л живот медведя и перерождался весной?.. Фриске фыркает.
— Так-то лучше. Слушай… Я тебя нечаянно съел. Ты меня из сонного транса вырвал. Я обычно людей не ем. Так, надкусываю, чтоб впасть в спячку. Так что извини уж.
— Да уж что уж. А ты не мог бы, ну, как бы… Выпустить меня? И желательно не тем путем, который предполагает появление наружу в качестве продуктов жизнедеятельности?..
— А ты смелый для человека, — съевший его хтонический медведочеловек тихо ворчит, будто смеется. — Мне нравится. Не всякий бы сохранил здравый ум, когда его съел туманный медведь. Ну ладно. Будь по-твоему. К тому же я сыт. Но мне нужно перекинуться в свою истинную форму, чтобы тебя, кхм, выпустить. Не волнуйся, сейчас я встану и мы пройдемся вниз, я не хочу оборачиваться на мосту, вдруг что пойдет не так. Я давненько не бывал человеком и не гулял по городу.
Путь в желудке хтонемедведя ощущается очень странно: Фриске будто покачивает в огромном теплом гамаке, закрытом с четырех сторон. «Или как в люльке», — приходит ему на ум.
Трансформация хтони происходит весьма странно: будто пространство тьмы расширяется раза в два и поднимается над землей, по субъективным ощущениям, метра на три-четыре.
Потом медведь предупреждает:
— Сейчас буду тебя назад выпускать… Приготовься, будет не особенно приятно и, кхм, мокро.
Фриске слышит звуки — надрывный кашель, хрип, рычание, — и его начинает сильно, но бережно толкать вперед. Впереди тьма узкая — ощущается, будто попадание в «шкуродер» (когда Фриске еще жил не в Снежнинске, он бывал в горах), только очень мягкий и покрытый какой-то слизью.
Наконец он вдыхает всей грудью воздух, утирает лицо от слизи — и открывает глаза.
Фриске лежит в огромной медвежьей лапе — размером с обеденный стол или даже больше — и смотрит в черные внимательные глаза и мягкую белую морду.
— Всё в порядке? — медведь опускает лапу и ставит Фриске на ноги.
— Ну, насколько это возможно после такого приключения…
— Давай я тебя в качестве извинения донесу до дома? Я очень быстро бегаю, — предлагает медведь.
Фриске кивает — и тот опускается на землю, подставляя загривок и спину.
У медведя — туманной хтони мех мягкий и не белый, а скорее серовато-дымный, похожий на нити самого тонкого шелка. И пахнет от него послегрозовой озоновой свежестью, а не мокрым мехом.
Наконец, после пятнадцати минут катания на спине, медведь опускает Фриске на землю неподалеку от дома того, в парке, поясняя: «Я редко показываюсь простым людям… Тем, кто не верит в чудеса».
— Что ж, спасибо, что подбросил. И… Это был интересный опыт.
— Всегда пожалуйста. Рад буду повторить, — уже превратившийся в человека хтонемедведь улыбается — и зубы у него явно острые, нелюдские. С крупными клыками.
— Хм… Как же тебя найти-то? Я даже имени твоего не знаю.
— Найдешь, когда сойдет туман белого времени года, — улыбается хтонемедведь снова. — Мое имя?.. Ну, допустим… Допустим, Нордлихтер*.
— Еще увидимся?
Новая, самую капельку ироничная улыбка — и хтонемедведь растворяется в сером дыму тумана:
— Непременно.
Примечание: Nordlichter (нем.) — северное сияние.
Автор: Айя-Айрен