Руки травы обнимали меня,
Губы цветов моё тело ласкали...
Я была чище весеннего дня –
Лилией белой меня вы назвали.
Стены Лилльского монастыря величественно возносились к небесам, окружённые ощущением священного таинства. Вызывая в сердце трепет и толику страха, они словно молчаливо давили на двоих путников, потревоживших размеренную жизнь этого места своим внезапным появлением. Один из них, высокий мужчина с волосами грязного пшеничного цвета, неловко переминался с ноги на ногу и теребил в руках шляпу, пестревшую заплатами. Одет он был не бедно, однако и обновками похвастаться не мог. Взгляд его серых глаз нервно перепрыгивал с одного предмета на другой в монастырском дворике, где путешественников оставили дожидаться появления настоятельницы, матери Марии. На почтительном расстоянии от него стоял другой путник, закутанный в длинный чёрный плащ с надвинутым до кончика носа капюшоном. Лица видно не было, как не было и понятно, женщина это или мужчина. Даже скрещенные на груди руки были затянуты в чёрные перчатки, скрывавшие любые признаки половой принадлежности или хотя бы возраста. В отличие от своего спутника, человек в плаще стоял недвижимо, а его поза выражала покорность и смирение, судя по склонённой голове.
Спустя некоторое время с дальней от них стороны дворика со скрипом приоткрылась тяжёлая деревянная дверь, явившая взору тёмный проход, из которого вышел священнослужитель. По тому, как почтительно склонялись перед ним послушницы, встречающиеся у него на пути, понятно было, что человек этот занимает высокое положение в духовной общине, хотя его ряса ничем особым не отличалась от таковой любого другого священника. Он стал неспешно прохаживаться по двору, изредка останавливаясь и проводя морщинистой рукой по шершавому камню стен или, нагибаясь к земле, – по тонким росткам травы и венчикам цветов в щелях между плитами. По мере своего приближения к двоим путникам он всё пристальнее вглядывался в лицо мужчины.
– Бог мой, Жан! – воскликнул в конце концов святой отец, несколькими быстрыми шагами сокращая разделяющее их расстояние. – Что привело тебя в эти стены, друг мой? – Он остановился в шаге от путника, обеспокоенно отмечая его усталый вид и морщинки в уголках глаз.
– Отец Антуан. – Мужчина тепло улыбнулся, но при этом и слегка склонился перед священником, как того требовал этикет. – Рад видеть вас, и притом в добром здравии, хотя помнится мне, вы всегда неохотно покидали стены родного монастыря. А уж увидеть вас здесь, в Лилле… – Он выпрямился, откинув назад пряди волос, падающие на глаза. – Меня же вместе с моей спутницей сюда привела… просьба.
– Мать Мария попросила меня провести службы. Я не мог, да и не хотел ей отказывать. – Отец Антуан улыбнулся одними уголками губ. – Возможно, в моих силах будет как-либо помочь вам? – спросил он, сцепив руки в замок на животе.
– Думаю, ваша помощь не будет лишней. Дочь моей сестры, – Жан посмотрел прямо в глаза отца Антуана, понизив голос на этих словах, – выразила желание принять постриг и посвятить свою жизнь служению вере, – мужчина протянул руку к девушке, заставляя подойти ближе. – Если бы вы замолвили за неё словечко преподобной матери Марии…
– Это благородное дело, – медленно произнес настоятель, оглядывая закутанную в плащ фигуру и о чём-то размышляя. – Дочь Жаклин, говоришь? – Он поймал взглядом слабый кивок мужчины. – Что ж, в любом случае, я обязан спросить… дочь моя. – Лицо священника осветила мягкая ненавязчивая улыбка. – Является ли твое желание добровольным и искренним?
Чёрная ткань плаща колыхнулась, когда она подняла руку и потянула капюшон вниз. Он с тихим шелестом скользнул ей на спину, являя взорам окружающих девушку поистине ангельской внешности, с чистыми голубыми глазами и тонкой улыбкой на удивительно красивом лице.
– Да, святой отец, – был её тихий, но твёрдый ответ.
Но возле вас я сгорела дотла –
И этот жар никогда не остынет...
Лилией белой я прежде была –
Лилией чёрной я стала отныне!
Восковые свечи едва освещали небольшую комнатку, обстановка которой была подобающе скромной. Возле дальней стены с оконцем стояли деревянный стол и грубо сколоченный стул, напротив – узкая кровать с тонким одеялом и почти плоской подушкой. Канделябр с двумя свечами был принесён на время, необходимое для чтения Святого Писания. А в большем юная монахиня и не нуждалась.
Вздрогнув от стука в дверь, который в тишине прозвучал особенно громко, она осторожно положила книгу на стол, поднялась и отчётливо произнесла:
– Войдите.
В узком проёме между дверью и стеной показался брат Тьерри. Он скользнул внутрь, плотно прикрыл дверь и обернулся к девушке. Она окинула его удивлённым взглядом, однако замешательство и отчасти любопытство не дали ей произнести ни слова, заставляя дожидаться пояснений самого мужчины.
– Сестра. – Брат Тьерри подошёл ближе, любуясь её красотой. – С того момента, когда я впервые увидел вас, во мне жила надежда однажды поговорить с вами наедине без свидетелей и косых взглядов…
– Я благодарна вам, брат, за заботу о моей репутации, но не понимаю, к чему вам наш разговор, – спокойно ответила девушка. Она слегка нахмурилась, отметив растрёпанный вид мужчины и его суетливые движения.
– Ваш облик терзает моё сердце и душу днем и ночью! – пылко воскликнул монах. – Тогда… подле матери Марии, когда она читала над вами молитву, в сиянии солнечного луча… Вы стали ангелом! – Он опустился на колени, простирая руки к девушке.
– Брат! – возмущённо воскликнула та, отшатнувшись назад, так, что острый угол стола упёрся в её бедро. – Подумайте над вашими словами и устыдитесь. Сравнивать небесных созданий с кем-либо!.. – Посмотрев в глаза брату Тьерри, она продолжила более мягким тоном: – Прошу вас… помолитесь перед алтарем и вспомните, что вера должна быть превыше всего в вашей душе.
– Истинно так, – монах печально улыбнулся ей в ответ. – Помолитесь и вы за меня, сестра, это наполнит мой дух спокойствием и уверенностью.
– Возвращайтесь к себе. – Девушка, склонив голову, прикрыла ладонью глаза. – Я ничего не скажу отцу Антуану и матери Марии, но, прошу вас, больше не приходите сюда.
– Я не отступлюсь. – Брат Тьерри поднялся и, внезапно подавшись вперед, коснулся своими устами её приоткрытых губ. Прежде, чем она успела отреагировать, он отстранился и быстро пошёл к двери.
– Вы будете моей, сестра! – Оглянувшись на прощанье, он опалил взглядом стройную фигуру монахини, которая даже в простом грубом платье из шерсти выглядела знатной госпожой.
Спустя несколько мгновений, растянувшихся во времени после того, как захлопнулась дверь, девушка притронулась кончиками пальцев к губам, которые горели от чужого прикосновения необъяснимым жаром. Испугавшись этого чувства, она упала на колени, больно ударившись ими об пол, и стала читать первую пришедшую на ум молитву, веруя в то, что этот случай забудется в скором времени.
Однако со следующего дня она каждое утро находила на пороге своей комнаты красные розы из монастырского сада, а вскоре её жизнь сделала крутой поворот, ведущий в бездну.
Чёрная лилия в вазе хрустальной –
Воспоминания горький глоток.
Лилию белую вы растоптали –
В вазе остался лишь чёрный цветок!
Над деревянной бадьёй, стоявшей посреди комнаты, поднимались клубы пара. Притащивший её здоровый увалень уверил прекрасную мадам, что горячей воды принесут столько, сколько понадобится. Та благосклонно улыбнулась, почти неуловимым жестом вложила в его ладонь монету и выпроводила из комнаты с мимолётно высказанным намерением хорошенько отдохнуть после дальней дороги. Парень согласно кивал, ощущая тяжесть денег на ладони, и заверил, что лично проследит за благословенной тишиной во всей таверне.
Она плотно прикрыла за ним дверь, прислушалась к шагам, доносившимся какое-то время из коридора. Вскоре всё стихло. Девушка знала, что постояльцами соседних комнат были чаще всего гонцы или наёмные убийцы, – люди, которые не любят привлекать к себе внимание, что было на руку и ей. Хозяин удивился такому выбору соседей, но пара монет, заманчиво блестевших в свете свечей, убедили его не задавать вопросов.
Неспешно подойдя к бадье, она склонилась над поверхностью, всматриваясь в свое отражение. Прозрачная вода всё так же, как и прежде, на протяжении всей её шестнадцатилетней жизни, показывала ангела во плоти, чистого и телом, и душой. Вот только теперь Анна де Бэйль, взявшая новое имя и вместе с ним – другую личность, ненавидела своё отражение. И более всего ненавидела чёрную лилию, что со всей отчётливостью расцвела на её плече.
Верхнее платье с шорохом упало на пол, когда девушка быстро, с тихой злостью, сорвала его с себя. На низеньком столике рядом она уверенно начала выстраивать флаконы разного размера и цвета. Притирания, купленные или украденные любыми способами, должны были сделать невозможное – стереть клеймо с её тела.
Спустя несколько часов, когда за окном уже давно стемнело, Анна, расстроено сжав губы, устало сгорбилась на стуле и запустила пальцы в волосы. Палач своё дело знал: он не только выжег уродливый рисунок, но и растер его порохом, въевшимся глубоко в кожу. Использовав множество средств, – даже чудодейственную смесь из семян дыни, избавляющую от оспенных рубцов, – она добилась лишь того, что контуры лилии размылись и приобрели светло-оранжевый оттенок.
– Ненавижу, не-на-ви-жу… – шептала Анна, пристально рассматривая получившийся результат в зеркале. Девушка знала, что палач был братом того монаха, с которым она бежала из монастыря, но, чёрт возьми, даже при этом она не заслужила клейма шлюхи! Судья не приговорил её к такому позору, к какому приговорил человек, руки которого были обагрены кровью.
Порывисто смахнув со столика все флаконы, которые со звоном разбились об пол, Анна схватила жёсткую мочалку и, окунув её в воду, с ожесточением, сдирая кожу, начала растирать изуродованное плечо. Слёзы не выдавали боли её тела и души, но хоть глаза девушки и были сухи, в сердце навсегда осталась тень страданий.
Чёрная лилия в вазе хрустальной –
В вашем букете такая одна.
Белую лилию вы целовали –
Чёрная лилия вам не нужна!
Свадьбу графа де Ля Фер и никому не известной красавицы, которая держалась с грацией придворной дамы, отмечали с размахом вот уже несколько дней.
Молодая женщина, уверенно держась в седле, приближалась к темнеющему вдали лесу, обогнав других охотников, которые сегодня присоединились к забаве. Звонкий лай собак раздавался по всей округе, а оставшиеся в поместье гости развлекались, делая ставки на то, кому из охотников сегодня улыбнётся удача.
Граф, не выпускающий жену из поля зрения, направил коня к ней, намереваясь показать ей одно из чудес, находящихся в его владениях.
– Графиня, – окликнул он её, нагоняя под сенью вековых деревьев. – Хотели бы вы полюбоваться озером, которое расположено недалеко отсюда? – Лошади супружеской четы степенно шли рядом друг с другом, позволяя всадникам вести разговор.
– С удовольствием, если вы составите мне компанию. – В глазах женщины сверкнули весёлые искорки, когда она натянула поводья, направляя лошадь в указанную сторону.
В кронах деревьев шумел ветер. Раздавались трели птиц. Подол изысканного платья норовил зацепиться за мелкие веточки, а высокая сложная прическа уже давно растрепалась, выпуская на волю золотистые локоны. Вскоре впереди среди мощных стволов стала поблёскивать в свете солнечных лучей полоска воды.
Женщина склонила голову набок, задумчиво вглядываясь в иссиня-чёрные волны, плескавшиеся о берег.
– Это Чёрное озеро. – Её супруг наклонился к земле, сорвал ярко-желтый цветок и поднёс к лицу, вдыхая нежный аромат. – По легенде, оно хранит наш род, вбирая в свои глубины все самые тёмные помыслы, которые когда-либо приходили на ум членам нашей семьи.
– Вот как. – Она улыбнулась, посмотрев в глаза мужу. – А вам, граф? Вам приходили в голову какие-нибудь тёмные помыслы? – Не дожидаясь его ответа, женщина тихо рассмеялась и, пришпорив лошадь, звонко крикнула:
– Догоняйте!
Азартно пришпорив коня, он бросился вдогонку, надеясь добраться до озера первым. Однако, как мужчина ни старался, графиня всё же оказалась на берегу раньше: в последнем рывке она не стала объезжать ствол поваленного дерева, а заставила лошадь перескочить его мощным прыжком.
Однако в следующее же мгновение прямо на глазах графа она медленно завалилась набок, падая с лошади в высокую траву. Мужчина немедленно спрыгнул с седла и бросился к ней. Женщина хрипло дышала. Он резко дернул шнуровку платья, стараясь облегчить ей дыхание.
Тонкий шёлк легко соскользнул с плеч графини, обнажая не только нежную молочную кожу, но и размытое клеймо на плече.
В тот миг время словно застыло. Граф де ля Фер больше не пытался привести супругу в чувство, только немигающим взглядом рассматривал уродливый знак, который обозначал, что она – падшая женщина, совершившая тяжкое и позорное преступление.
Вам обмануть меня было легко:
Много ли надо для девочки бедной…
Ветер пронёсся над белым цветком –
Вот и еще одна ваша победа...
Анна отогнула край пёстрой ситцевой занавески и оглядела сгущавшиеся на западе тучи. Неосознанным жестом потирая шею со следами неудавшегося повешения, оставленными графом де Ля Фер, женщина вернулась за письменный стол и продолжила начатое письмо.
Она собиралась в очередной раз перечеркнуть свою жизнь, начать всё с чистого листа на родине – в Англии. Там, где обнаруженное клеймо не вызовет немедленного решения её убить, там, где любить её будут больше, чем любит она, там, где не будет места наивным мечтам, которые не принесли ей ничего хорошего…
« … Оставаться здесь больше не имеет смысла, ведь любой, кто увидит эту метку, никогда не поверит в мою невиновность, как не поверили и Вы, граф, не так ли? Неужто за всё время, проведённое вместе, я не заслужила от Вас даже права быть выслушанной? Я не сделала ничего дурного никому на белом свете… Не буду призывать в свидетели Бога, я больше не чувствую в себе веры. Она умерла во мне тогда, когда, внезапно очнувшись в одиночестве посреди леса, я не могла дышать, а мои легкие горели огнем и разрывались от боли. Когда мне хотелось разодрать себе горло, лишь бы хоть таким образом глотнуть воздуха. В этом проявилась Ваша любовь ко мне, граф? Убить, пока я была без сознания? Хотелось бы знать, удостоили ли Вы меня хотя бы зачитыванием приговора и короткой молитвой о спасении души. Не знаю, какому провидению и каким силам я обязана своей жизнью теперь…
Я не стану сейчас искать способов отомстить, потому что ненавижу Вас так, что любое действие пока для меня недостаточно. Я подожду… Однажды мы снова встретимся и вот тогда, я напою огонь в груди Вашими страданиями и, быть может, кровью..
… 1620, Берри»
Подув на белый лист с росчерком чернил, Анна некоторое время полюбовалась на свое творение, а затем поднесла его к свече. Огонь жадно лизнул уголок бумаги, стремительно бросаясь на захват новой территории. Устало усмехнувшись, женщина бросила лист в чёрное нутро камина, и вышла из комнаты, спеша к уже оседланным лошадям.
Боже, что делалось с сердцем моим
После того, как ушли вы со смехом!..
Ну а потом сердце стало пустым –
Лилии чёрной оно лишь помеха.
Корабль, мерно покачивающийся на волнах, завяз в тумане, который был в этих водах не редкостью. Капитан приказал спустить паруса и внимательнее оглядывать пространство вокруг борта. Плыть до мрачной Англии оставалось не больше полудня, однако на поспешности никто не настаивал, понимая, насколько коварным может быть море.
Проводя рукой, затянутой в перчатку, по краю борта, молодая женщина задумчиво вглядывалась в туман: ей послышался неясный шёпот и звон цепей, раздающихся где-то невдалеке. Не торопясь поднимать панику и выставлять себя чересчур впечатлительной особой, она прогуливалась по кораблю, надеясь увидеть или услышать что-нибудь посущественнее.
– Мадемуазель Баксон, – добродушно улыбаясь, к женщине подошел капитан, – погода имеет скверный характер в этих местах – поднялся северный ветер, вам лучше укрыться в каюте. Впрочем… если вы окажете мне честь и присоединитесь ко мне за ужином, я буду несказанно рад.
– Не вижу причин отказываться от столь приятной компании, мистер Бертранд. – Она опустила руку на сгиб его локтя, последний раз окидывая внимательным взглядом клубы тумана, медленно закручивавшиеся в спирали по велению ветра.
У дальней стены каюты стоял тяжёлый деревянный стол, который тонул под ворохом звёздных карт, дневниковых записей, прочих бумаг и книг. Возле него располагались пара кресел с обтрепанной тёмно-красной обивкой. Несколько полок были развешаны по стенам, чередуясь с морскими трофеями, картами и приборами, а в дальнем углу стояли песочные часы, издававшие еле слышный шорох.
– Прошу вас, – капитан предложил ей занять одно из кресел. Нечасто его посудину удостаивали своим присутствием столь прекрасные дамы, и Ивон Бертранд изо всех сил старался произвести на неё впечатление.
– Благодарю, – Шарлотта слегка наклонила голову, присаживаясь и расправляя складки дорожного платья. Капитан, тем временем, наполнил кубки красным бордосским вином. Подняв первый тост за здоровье короля, мистер Бертранд хотел было поинтересоваться у мадемуазель причинами, которые вынудили её появиться с просьбой на пороге его дома глубокой ночью, – а речь шла о том, чтобы спешно покинуть Францию, – однако не успел. На лестнице раздался топот, послышались крики с палубы и, наконец, звучный троекратный удар судового колокола возвестил: «Человек за бортом!». Тут же на пороге кабинета возник матрос и доложил капитану об обстановке. Извинившись перед дамой, мистер Бертранд поспешил на палубу.
Выждав несколько минут, Шарлотта подошла к столу капитана и оглядела бумаги. Затем, выдвинув ящики стола, стала перебирать письма, надеясь отыскать там что-то важное. Ей было известно, что Ивон втайне перевозил некоторые послания между двумя государствами, находящимися в постоянной холодной конфронтации. А уж если он так быстро согласился взять её на борт, значит, уже какое-то время планировал путешествие. Ей же как никогда нужна была информация, которая помогла бы неплохо устроиться в этой жизни за чужой счёт.
Услышав звук шагов, женщина вернулась в кресло, отпила из кубка вино и приняла крайне утомленный вид. Мистер Бертранд вошел в кабинет не один – следом за ним появился высокий мужчина с иссиня-черными волосами и чеканными чертами лица. Вероятно, именно его подобрали в море, ибо он, насквозь промокший, был укутан в грубый плед. Капитан представил его как лорда Винтера, едва ли не потирая руки от предвкушения того, чем его наградят за спасение знатного вельможи. Сам же мужчина не сводил взгляд с Шарлотты. Он почтительно наклонил голову и вымолвил:
– My lady…
Чёрная лилия в вазе хрустальной –
Воспоминания горький глоток.
Лилию белую вы растоптали –
В вазе остался лишь чёрный цветок!
Леди Винтер, облачённая в пышное бледно-розовое платье, улыбалась гостям и поддерживала беседы, с успехом разыгрывая роль радушной хозяйки.
Сорвав с ближайшей ветки бутон ещё не распустившейся розы, она задумчиво оглядела раскинувшееся перед ней великолепие. Вышколенные слуги постарались на славу; всё, от хрустальных подвесок на статуэтках до живых цветов, украшающих перила лестниц и проёмы дверей, выглядело изумительно.
Наверное, это то, чего она и хотела: верного мужа, уютный дом, достойное положение в обществе... Теперь для неё не было закрытых дверей, а в глазах собеседников женщина видела не ненависть и презрение, а зависть и желание обладать тем же, чем обладала она.
Посмотревшись в зеркало, леди Винтер мимолётно подумала о том, что горничная постаралась как никогда хорошо, убрав излишнюю бледность и следы усталости. В этот вечер ожидали герцога Бэкингэма, официально – всего лишь визит вежливости, какового требовал этикет. Впрочем, не посетить в такой торжественный день свою фаворитку мужчина не мог себе позволить. Лорд Винтер холодно отнёсся к тому, что им придётся отправить приглашение и герцогу, но от дальнейших споров воздержался, понимая, что всех его связей не хватит для того, чтобы оградить жену от внимания такого поклонника.
Стоя подле супруга, леди Винтер улыбалась и внимательно прислушивалась к беседе. Она не спешила, разумеется, высказывать своё мнение о политической обстановке и торговых связях с другими государствами – кроме как откровенно бессмысленных, коих всегда и ожидали от дам, – тем не менее, прекрасно знала, что информация – ключ ко многим вещам в их мире. Найденные в каюте капитана письма помогли женщине получить несколько весьма ценных бумаг, которые стали её гарантией в новой жизни. Теперь никто и никогда не сможет связать беглянку-француженку с английской леди, прибывшей из провинции в столицу, где она и познакомилась с будущим супругом.
Юная красавица очаровала лорда Винтера скромностью и простодушием. Увлечённый мужчина, с искренним сопереживанием выслушавший её трагическую историю, всё больше проникался к ней симпатией. А в конце путешествия не позволил мадемуазель отправиться на поиски гостиницы, пригласив в собственный дом. Понимал ли лорд всю опасность такой красоты осталось загадкой, но впоследствии мужчина старался ни в чём не отказывать жене, удовлетворяя все капризы, которых, впрочем, было мало.
Извинившись перед гостями, леди Винтер поднялась по резной лестнице наверх. Выгнав из комнаты служанок, женщина подошла к окну, оглядывая мощённые булыжником улицы Лондона. Недавно ей стало известно, что герцог Бэкингэм желает взять её в свою свиту, направляющуюся во Францию, ко двору короля. Это натолкнуло на неприятные воспоминания и мысли о том, что теперь умереть во цвете лет она не может себе позволить. Или, во всяком случае, позволить умереть напрасно.
Улыбнувшись одними уголками губ, женщина подошла к колыбели, утопавшей в ворохе оборок, и взяла на руки сына. Малыш слегка причмокивал во сне губами. Тихонько покачивая его на руках, леди Винтер раздумывала над сложившейся ситуацией. Как бы супруг ни относился к ней, он ещё молод и вдовствовать будет недолго, стоит появиться на горизонте достойным претенденткам, коих в столице было достаточно. И наследников у него будет ещё много, что не мешало, а, напротив, подталкивало бы соперниц к тому, чтобы избавиться от пасынка. Следовательно, надо сделать так, чтобы маленький Джон Френсис оставался единственным наследником лорда после его скоропостижной кончины. Лишь в этом случае она может не волноваться о судьбе сына, если ей не доведётся больше его увидеть.
Чёрная лилия в вазе хрустальной –
В вашем букете такая одна.
Белую лилию вы целовали –
Чёрная лилия вам не нужна!
Леди Винтер стремительно пересекла закрытую галерею, огляделась по сторонам и прошла в узкую нишу за одним из портретов. Развернув тонкие желтоватые листы письма, она поднесла его ближе к свече, перечитывая новости из Лондона более внимательно. Всё, что она хотела разыграть, было успешно выполнено, однако Генри никак не хотел оставить женщину в покое, подав прошение королю об отказе в наследстве для Джона. В этот раз её удалённость от Англии не сыграла ей на руку.
Поджигая письмо, леди Винтер задумчиво смотрела на огонь, пожирающий бумагу, и раздумывала о том, как ей следует поступить теперь. Необходимости возвращаться не было, Джон вместе с надёжными людьми находился в поместье, о котором никто не знал. Роберт подарил его ей, едва услышав о беременности жены. За те месяцы, что были, пожалуй, самыми безоблачными в её жизни, она успела сделать так, что о поместье вспоминали как можно реже и уж тем более не смели упоминать вслух. Однако вопрос с наследством оставался открытым. Если он не разрешится в её пользу, – а в том, что так и будет, леди Винтер была уверена практически полностью, – необходимо было отыскать другие способы обеспечить сына средствами к существованию.
Медленно прогуливаясь по галерее, она настолько погрузилась в размышления, что не заметила высокого мужчину, который появился из неприметной двери сбоку. Он быстрым и уверенным шагом приблизился к даме, цепко её оглядывая. Его чёрные глаза не отражали ничего, кроме прохладной вежливости, принятой при дворе, а сжатые в тонкую полоску губы словно принадлежали высеченной из камня статуе – настолько они были безжизненны и не допускали и намёка на улыбку.
– Миледи. – Он коротко поклонился, снимая шляпу. – Граф де Рошфор к вашим услугам.
– Сударь. – Леди Винтер, быстро оглядев его, присела в реверансе. – Меня предупреждали о вашем визите, но, не скрою, я не думала увидеть вас столь быстро.
– Предлагаю пройти в более уединённое место. – Он наклонился ближе к собеседнице, делая вид, что пристально рассматривает пейзаж на картине, рядом с которой она стояла. – И у стен есть уши, особенно во дворце.
– Сегодня чудесная погода, граф, – опустив глаза, чуть громче, чем следовало, сказала леди Винтер.
– Вы правы, миледи. – Мужчина одобрительно кивнул и предложил даме опереться на его руку. – Так насладимся же красотами Парижа.
– Непременно.
Беседуя на отвлечённые темы, они вышли в сад и скрылись в лабиринте узких дорожек, петляющих среди пышной зелени. Фрейлины королевы предпочитали открытые пространства, проводя время возле озера, а остальные обитатели дворца старались лишний раз не выходить на улицу в такую жару. Это позволило графу изложить суть предложения, с которым монсеньор Ришелье обращался к леди Винтер. Рошфор не зря упоминал о том, что слухи и сплетни быстро расходятся среди назойливых придворных, – вот и увлечённость герцога Бэкингэма Анной Австрийской незамеченной не осталась. Предположив, что мадам не откажется отомстить неверному любовнику, кардинал Ришелье собирался заполучить в свои ряды талантливую шпионку, за которой наблюдал уже некоторое время. Впрочем, подробности его умозаключений не разглашались, граф передал лишь то, что было облечено в весьма обтекаемые формулировки.
– Вознаграждение соответствующее, миледи, – оборонил граф, отводя в сторону пышную ветку фруктового дерева. Перед ними расстилалось небольшое озеро, на противоположном берегу которого, в тени парковых деревьев, стояли королева и небезызвестный герцог. Отметив холодный взгляд леди Винтер, мужчина всё же решил упомянуть:
– Говорят, герцог скоро прочувствует на себе, что такое месть ревнивой женщины…
– Месть ревнивой женщины? – леди Винтер удивлённо изогнула бровь, переспрашивая. – А не много ли чести?
– Вы невероятны, – граф тонко усмехнулся, опуская ветвь обратно.
Чёрная лилия в вазе хрустальной –
Воспоминания горький глоток.
Лилию белую вы растоптали –
В вазе остался лишь чёрный цветок!
Нёсшаяся вперёд карета подпрыгивала на ухабах и тряслась так сильно, что едва не рассыпалась по частям. Миледи, перевязывающая рану на бедре, морщилась всякий раз, когда рука неловко задевала оголённые ткани. Никто не думал, что это задание повлечёт за собой такие последствия, но отступать было некуда, и ей пришлось импровизировать. За всю свою жизнь женщина не раз видела смерть, та, казалось, сопровождала её. И сейчас это тоже не было чем-то ужасным и шокирующим. За исключением одного факта: в этот раз божий дар отобрала она сама.
Через некоторое время карета начала замедляться, а потом и вовсе остановилась. Женщина согнула ногу в колене, проверяя границы своего болевого порога. По опыту зная, что надо быть готовой ко всему, Миледи не надеялась на спокойное путешествие, фактически – бегство, и знала, что при неудачном стечении обстоятельств надеяться ей было не на что. Скользнув рукой по сапогу, она ощутила под пальцами холод небольшого кинжала и почувствовала себя увереннее.
Возница коротко постучал в дверь и после полученного разрешения заглянул внутрь. Он не казался чересчур обеспокоенным, поэтому женщина расслабилась и холодно осведомилась о причине остановки.
– Дык, госпожа… Езжать-то в городе куда надобно? – Пожилой мужчина выглядел невинным, беззащитным даже. Женщина усмехнулась про себя, вспоминая, как уверенно и непоколебимо он убивает своих противников в схватке.
– К кардиналу, Блез. – Она откинулась на мягкую спинку сиденья, задумчиво посмотрев вперёд.
– Как прикажете… Хотя к лекарю вам надобно поболе, – покачал головой возница, закрывая за собой дверь.
– Успеется.
Ей нравилось работать с теми, кто не задает лишних вопросов и не лезет с советами. Иногда она могла простить некоторые вольности, высказанные от чистого сердца, но очень редко. Жизнь научила её тому, что любил повторять и кардинал Ришелье: предательство – лишь вопрос времени.
У ворот их встретила заспанная служанка и торопливо засеменила вслед за мадам, которая хоть и хромала при ходьбе, но шла быстро. Не дожидаясь пока женщина зажжёт свечи в канделябре, Миледи уверенно поднялась наверх по широкой лестнице в кабинет кардинала. Полагая, что служанке понадобиться какое-то время, чтобы сообщить о её приезде, она замерла посреди комнаты.
– Ваша удача сегодня вам изменила?
Тихий голос, раздавшийся из кресла сбоку от неё, заставил женщину слегка вздрогнуть.
– Монсеньор. – Миледи почтительно склонила голову. – Моя удача всего лишь напомнила мне, что я смертна, как и все люди.
– Похвальное признание собственных ошибок. – Кардинал задумчиво разглядывал шахматную фигурку короля у себя в руках. – Значит, задание было выполнено?
– Да, Ваше Высокопреосвященство, – твёрдо ответила женщина.
– Тогда, что вас тревожит, мадам?
Он перевёл взгляд на Миледи.
– Я совершила ужасную вещь, монсеньор, – помедлив, тихо ответила она, сжимая руки на полах плаща, струящегося вокруг неё.
Кардинал снова перевёл взгляд на фигурку в своих руках, и спустя несколько секунд ответил:
– Мы все делаем то, что должны.
В его голосе впервые за долгое время проскользнули нотки сожаления, которые растворились в треске поленьев, пожираемых огнём.
Чёрная лилия в вазе хрустальной –
В вашем букете такая одна.
Белую лилию вы целовали –
Чёрная лилия вам не нужна!
«… Никогда не боялась смерти. Монсеньор, я слишком самоуверенна? Простите мне это… Но я столько раз ходила по краю, что смерть встречаю, как старого друга, который давно ждал нашей прогулки в Ад. Там больно и безнадёжно? Не знаю, но предполагаю, что в Бастилии хуже.
Знаете, я хочу поблагодарить… вас. Оглядываясь на свою жизнь, я понимаю, что у меня было не так много возможностей понять, как это – быть кому-то нужной. Пусть я вновь проявляю наивность, но мне казалось, вы всегда были со мной честны. И отчасти доброжелательны...
Не знаю… была ли я проклята при рождении или всё же этот чудовищный знак на моём плече поспособствовал такой судьбе, но я ни о чём не сожалею. Я была счастлива, я испытывала ненависть и гнев, я убивала, и я дарила жизнь… Мне не у кого просить помилования, и мне некому сказать «люблю», потому что единственный человек, любящий меня бескорыстно, находится очень далеко. Я рада, что сын не видит меня такой… разбитой, уставшей, отравленной бесконечной ненавистью тех, кто жаждет моей смерти…
Я желаю… желаю вам удачи, Ваше Высокопреосвященство… Пусть ваши деяния займут подобающее место в истории.
Мне больше нечего сказать. Разве что…
Чёрная лилия вам не нужна…
… Прощайте, монсеньор…»
