Глава 44
– Вот что, дорогая!
Катя глядела Роме в глаза, но больше всего ей хотелось зажмуриться. Ведь она пришла с добрыми намерениями: узнала, что Андрей заболел, пожалела его и принесла чай, сделанный Мишиной мамой. Малиновский же, отвлёкшись от детей, вдруг взял её за шкирку и, вытолкав на улицу, прижал к влажной стене корпуса, навис над ней и смотрел так, что лучше бы она прямо сейчас исчезла.
– Иди отсюда и запомни – ни одного лишнего шага по нашей территории. А в вожатскую ты и права не имеешь соваться.
– Я…
Ничего ответить он ей не дал, а продолжил бушевать:
– А нечего таскать грязь с улицы в корпус. Там должна быть стерильность! Детям – полезно. Они и так, бедные, убираются, убираются, а всё равно получат тройку, потому что у одной дуры в голове, как у десантника второго августа – ни черта не соображает, но ищет, кому бы набить морду. Вот только Палычу от твоих финтов ушами ни холодно, ни жарко, это мелкие будут расстраиваться и ныть. В общем… проваливай, пока я ещё держу себя в руках.
Завернув за угол корпуса, Катя сжала кулаки и отдышалась. Малиновский был прав, странно, что она сразу об этом не подумала. Просто осознав, что скрыться от Андрея не получается, а видеть его так мучительно – ведь он общается с кем угодно, только не с ней, – начала ему мстить. Мелко и глупо. Выискивая беспорядок, словно пыталась вызвать в нём те же мучения, что испытывала сама от его равнодушия. Он же должен реагировать на плохие отметки, как-то это должно выводить его из себя. Но выводило ли – так и не поняла. Первые два дня он огрызался и доказывал, что она неправа, а потом перестал. На осмотры корпуса она брала с собой Мишу. С ним ничего так и не продвигалось – разве что начали держаться за руки и обниматься, сидя в клубе на концертах. Целоваться с ним не хотелось вовсе, и Катя никак не могла себя заставить. Почему Миша должен действовать на нервы Андрею, она и сама бы не объяснила, но пробовала. А вдруг… Бывает же, что любовь вспыхивает от ревности…
Теперь, после воплей Малиновского, поняла – это всё было бредом. Ничего от её идиотского поведения в Андрее не вспыхнет. И, пожалуй, шанс быть с ним хотя бы друзьями она не использовала и всё разрушила. После троек за уборку он и её явление с чаем примет за издевательство… Но что же ей делать? Что? Глянув на небо, будто там можно было найти ответ, она увидела просвет в тучах. За последние дни просветов не случалось…
– Пушкарёва, – Зорькин перепрыгивал через лужи, – ищу тебя, ищу. Пойдём, у нас викторина с первым и третьим отрядами. Без твоих мозгов никак.
«Без мозгов, в которых сейчас как у десантника», – грустно подумала Катя. А ведь раньше она относилась к Андрею ровно, что бы он ни делал. Теперь же весь спектр желаний – от обнять до убить – укладывается в ничтожный промежуток времени. Она думала, что влюблена в него? Похоже, то было лишь жалкое подобие любви. Зародыш. А вот сейчас её понесло и неизвестно куда унесёт.
– Пойдём, Коль, победим первый и третий!
На следующий день она не смогла пойти в корпус двенадцатого отряда. Не то чтобы испугалась Роминой отповеди, скорее подумала – а что если такое же скажет ей Андрей? Услышав от Андрея, что она агрессивная идиотка, обижающая их малышню по личным мотивам, она, пожалуй, точно провалится сквозь землю… Пусть лучше туда сходит кто-нибудь другой… На завтраке Андрей присутствовал, детьми своими, пусть хрипло, но командовал, и Катя решила – авось и не разболеется.
Надоевший дождь закончился, светило солнышко, а назавтра обещали потепление почти до тридцати градусов и дальше – жару. Это было хорошо тем, что начнется купание – и в открытом бассейне, и в озере и речушке неподалёку от лагеря… Оценив свои предыдущие подвиги, Катя решила – до этого она бросалась в крайности: или прятаться от Андрея, или доставать его. А нужно всего лишь пытаться придерживаться золотой середины. Если, конечно, у неё это получится. Встретив Андрея около умывалки, она улыбнулась ему приветливо и поспешила удалиться, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость. И так как это ей удалось, подумала – а что если просто улыбаться? Парням нравятся милые и улыбчивые девушки. Наверное. Малиновский, обнаружив, что с осмотрами корпуса она к ним больше не является, нашёл её в столовой, приобнял и сказал – как рад, что они поняли друг друга. И надеется – ругаться им больше не придётся. Ему она улыбнулась злобно.
За пару дней солнце прокалило лагерь, прогрело бассейн, все сопливые перестали шмыгать, а Андрей заговорил нормальным голосом. Наступила середина смены…
На день Нептуна на футбольное поле лагеря пригнали пожарную машину из посёлка. Этого развлечения очень ждали все.
– Расстрел мирной демонстрации из водомётов, – вопил Малиновский. – Ура!
Из пожарного рукава воду, конечно, на толпу не направляли, струя била вверх, но всё равно это было дико весело. Кто-то пришёл на поле в купальниках, кто-то одетым, многие притащили с собой полные воды пластиковые бутылки, а кто-то – и вёдра, будто воды из машины было мало. Катя предпочла промежуточный вариант – верх от купальника, а внизу джинсы, всё равно их пора было постирать. Зорькин сунул ей в руки бутылку. Повальная радость передалась и Кате. На прошлой смене погоды для такого праздника не выдалось, и для неё это было впервые. Казалось бы – ерунда, ну польют на тебя водичкой, чего смешного? Но смешно было до колик. Залив Зорькину очки, Катя попрыгала под струями из машины, повизжала вместе со всеми и хотела сбегать набрать воды, чтобы облить и Мишу. Рванув же через толпу, запнулась, поскользнулась на мокрой траве и почти вписалась в землю носом, но тут её ухватили за бока.
– Не надо тут жестких посадок, – заявил Андрей и легко поставил её на ноги. – Что за санитарная комиссия с разбитым носом. Его же везде совать, должен быть в порядке.
Обретя равновесие, она безумно улыбнулась, ведь дала себе зарок – Андрею лишь улыбаться, побежала дальше, а через несколько метров вдруг ощутила будто следы от его ладоней на голой коже. И тогда упала снова. Никто её уже не удержал – шлёпнулась в грязь, созданную бесконечными обливашками, и уделала любимые джинсы окончательно. Повернувшись в ту сторону, где пасли своих детишек Андрей с Ромой, увидела, что они сами обливаются с ничуть не меньшим энтузиазмом, чем эти детишки. Только переболел, называется. Эх, мужчины… Отметив очередное неразумное поведение своего героя и лишний раз убедившись, что он не божество, Катя отправилась к душу – отстирывать джинсы. Следы на боках так и не давали покоя. Нет, всё-таки, наверное, стоит ей поцеловаться с Мишей. Ведь если Андрей вдруг рехнётся и поцелует её, она, пожалуй, скончается на месте. Но судя по тому, что Андрей не дал ей упасть и не сказал какую-нибудь гадость – её временное затмение он всё-таки простил…
На следующий день их отряд повели в бассейн, и Миша пошёл с ними. Плюхаясь рядом в пахнущей хлоркой воде, договорились – сегодня настоящее свидание. Без Зорькина. После вечернего концерта, на котором Катя обхохоталась над выступлением малышей, – Рома Малиновский читал за кулисами переделанную сказку про Репку в стиле «от советского информбюро», и детям оставалось только двигаться по сцене, изображая то, что навыдумывал Рома. Как ей показалось, женское население их яслей было влюблено в него чуть ли не поголовно. Катя знала, что и у них в корпусе есть жертвы, вздыхающие по светленькому вожатому из двенадцатого отряда, потому что именно он ходил на вечерние дискотеки и когда объявляли белый танец – никому не отказывал. Катя было сунулась на танцплощадку, но быстро поняла – только на открытии лагеря там были все, на прочие, рядовые дискотеки, желающую часть малышей вёл Рома, а Андрей оставался с прочими в корпусе. Его можно было увидеть на освещённой веранде или в песочнице у корпуса, строительство в которой шло до самого отбоя.
После концерта они с девчонками сходили в душ, где Катя снова услышала эти вздохи. Мол, ну какой же Роман Дмитриевич… просто умереть! Чтобы кто-то собирался умирать от Андрея Павловича, Катя не слышала, а может, его сторонницы были менее болтливы, как и он сам менее болтлив, чем Малиновский.
– Только нам ничего не светит, – сказала одна из девчонок, – ну потанцует он с нами. Не больше. Я вчера ночью в туалет выходила и видела, как он в окно вожатской четвертого отряда влезал.
Катя насторожилась. Возможно, дальше скажут, что и Андрей был с ним. Но этого не прозвучало. Все завздыхали, какие вожатые дураки, не обращают на них внимания, а ведь они – моложе и красивей их однокурсниц…
Надев платье, единственное, что было у неё с собой, затолканное в сумку под шорты и футболки и теперь мятое, Катя поглядела в зеркало.
– Как из жопы бегемота…
– Пушкарёва, а ты куда? – Зорькин с полотенцем на плече попался ей на крыльце. – Такая воздушная…
– Целоваться, – честно сказала Катя. – Вдруг понравится.
– Ух ты, этап поцелуев с плакатом на двери мы завершили?
– Да, я наращиваю обороты. В общем, я в обслугу, к отбою приду.
– До отбоя полчаса, – напомнил ей Зорькин.
– Для поцелуя достаточно.
Однако в обслуге стало ясно – их планы нарушены. Родители Миши были на месте и уходить никуда не собирались.
– Перенесём свидание? – шёпотом спросила Катя, поулыбавшись его предкам.
– Да ну. Пойдём на улицу, всего делов.
Он был прав. На улице тепло, только что комаров многовато, так они долго гулять и не будут.
Пройдя по тропинке за корпусами до труб теплотрассы, огораживающей с этой стороны лагерь, трубы они перелезли и оказались в сосняке. Комаров тут было в избытке, но Катя постаралась сосредоточиться на главном. Сейчас она поймёт, что такое поцелуй с молодым человеком. Кто знает, вдруг ей понравится, она сможет целоваться ежедневно и хоть немного успокоится насчёт Андрея.
Отойдя подальше, когда лагеря было уже не видно и не слышно, они сошли с тропинки и Миша положил Кате руки на плечи.
– У тебя волосы пахнут шампунем и ещё мокрые, – сказал он.
– Когда мне было сушиться, отбой скоро.
Сердце прыгнуло, тем не менее, Катя отчётливо понимала, что никакого романтического порыва не испытывает. Ей просто интересно. Будто она сейчас решит очередную задачку и занесёт в тетрадку ответ.
Ответ понравился не очень. Ну поцелуй… почему-то с запахом компота. Наверное, Миша напился его перед свиданием. Ну да, это довольно приятно, даже несмотря на запах. Но… она ждала большего. А вот этим от мыслей об Андрее её вряд ли отвлечёшь. Стало обидно. Хотя никто ей ничего не обещал и не гарантировал. Но ради таких впечатлений она бы не пошла в лес кормить комаров.
Мишины руки со спины спустились ниже, и это Катя ещё потерпела – а вдруг в этом тоже есть какой-то секрет и целоваться станет приятней. Но когда он запустил их под подол, отшатнулась.
– Эй!
– Катя!
– Мы так не договаривались.
Миша шагнул к ней и попытался снова обнять. Возможно, он даже учёл бы её пожелания и не начал снова лапать, но Кате вдруг стало противно. Какого чёрта она делает то, что ей не нравится? Ещё и с человеком, к которому равнодушна, ещё и ночью в кустах, что к тому же пошло. Будто она совсем себя не ценит.
Отмахнувшись рукой, Катя развернулась, крикнула:
– Я в корпус.
И побежала, чтобы не сталкиваться с Мишей, в другую сторону. Там, кажется, была параллельная тропинка, стоило только продраться через кусты.
– Катя! – позвал Миша.
Катя подняла с земли сухую палку, на которую наступила и, размахивая ею перед собой, чтобы сорвать паутину раньше чем вляпается в неё, побежала в сторону предполагаемой тропинки. Зачем они зашли так далеко, что не видно освещённых окон корпусов? По окнам ориентироваться было бы легче.
Чтобы Миша не догнал её, она развила приличную скорость, только вот никакая тропинка не попадалась. Одни кусты, кусты и сосны. Остановившись, Катя отдышалась и огляделась. Надо просто успокоиться. Наверное, она перепутала, и тут они днём не ходили, а параллельная дорога к лагерю – в другой стороне. Успокоиться и пойти назад. Туда, откуда прибежала. Сделав несколько шагов, она крикнула:
– Миша!
И прислушалась. Миша не ответил. Наверное, подумал, что она бежит в корпус, как и сказала. В таком случае, зачем ему торчать в темноте среди комаров и пауков. Конечно, он ушёл. Ну ничего. Она вернётся. Не так уж далеко убежала…
Через несколько минут Катя снова остановилась. Тропинки, к которой она должна была по идее вернуться, тоже не было. Вокруг – кусты и деревья. Все одинаковые. Под ногами – одинаковый грунт, и взгляду не за что зацепиться. Стало страшно. Нет, она не может потеряться в лесу навсегда, это бред. Тут недалеко заброшенный лагерь, в другой стороне через шесть километров – посёлок. Куда бы она ни пошла, рано или поздно куда-то выйдет. В крайнем случае, ей придётся перетерпеть ночь, а утром она может увидеть то, что не видит сейчас. При мысли о ночи вдруг стало дурно. Ночь в лесу? Нет, она, конечно, не трусиха, но почему-то всё внутри сжалось и стало так холодно, будто она блуждает тут уже час или два, а не пару десятков минут. Хотя… откуда ей знать, сколько прошло времени на самом деле. Она замёрзнет. Ещё чуть-чуть – замёрзнет и умрёт, и не будет никакого утра, когда всё видно и понятно. А чтобы не замёрзнуть – надо двигаться. Лучше – бежать. Бежать куда-нибудь и если даже она не выскочит к лагерю, то хотя бы согреется. И Катя побежала. Бежала, бежала, бежала, пока не споткнулась обо что-то и, падая, не ударилась ещё и рукой. Боль была дикая, словно сломались разом несколько костей. Катя заорала, а потом замерла. Не двигаться. Если кости сломаны, шевелиться нельзя. Но тогда она замёрзнет. Эксперимент с поцелуем окончился прекрасно. Теперь она просто умрёт в лесу. И неизвестно, когда её найдут…