- Лид, как ты думаешь, а те, которые умерли, они нас видят?
- Не знаю, я папу не помню совсем, помню только, как он на плечах меня носил; здорово, знаешь, это – все вокруг видно и сердце замирает. Я его не очень часто вспоминаю, даже лицо не очень помню.
- А я помню, как вы тогда купаться пошли. Дядя Саша тебя на плечах нес, радовался чему-то, а потом прибежала твоя мама, некрасивая даже какая-то стала, она все кричала и плакала, плакала…
Девчонки удрученно замолчали. Они знали, что люди умирают, но понять это им было не под силу. У них был свой мир, он был достаточно большой, не очень, правда, разноцветный, но смерти там места не было. Смерть – это когда горюют, плачут от сердечной боли, а не от физической. Они же пока плакали только от последней, еще от испуга, страха, обиды.
- Знаешь, Лид, а я мать свою часто во сне вижу, радуюсь очень, все бегу к ней, бегу, она тоже вроде ко мне торопится, руки протягивает, но никогда почему-то добежать не получается. Хороший сон, у меня после этого сна весь день хорошее настроение. Я утром маме его рассказываю, а она молчит, отворачивается.
Странно это было, наверное, слышать – бабушку Санька называла мамой, а умершую мать – просто мать, как будто та стала после смерти не такой родной, как была. Она ушла и больше не вернется – значит не очень она, Санька, ей была нужна. Обиды на это не было, ну просто вот так все получилось, тем более сиротство в те годы не было таким уж редким явлением и никто не делал из собственной беды всеобщего несчастья – не рыдать же в самом деле всем миром: ах, какое несчастье… А мы вот этому несчастью фигу покажем и будем жить. И они жили. Правда, очень трудно и совсем небогато. И даже, правду сказать, совсем бедно.
И несмотря ни на что они жили с ощущением защиты, радуясь, как щенята, теплу, ласке, какому-нибудь гостинцу; знали, что если будет плохо, - есть рука, которая приласкает, погладит, есть голос, который с ласковой усмешкой скажет: «Не плачь, казак, атаманом станешь». И они верили, что, конечно же станут, жизнь – она вон какая длинная, и ничего плохого случиться с ними ну никак не может. От кого исходила эта защита, они не знали и не задумывались. Но чувство это осталось навсегда, и оно сформировало характер, определивший в свою очередь жизнь, которая никогда не была легкой (какое там!), но всегда была интересной. Не по количеству событий, а по наполненности чувствами, остроте восприятия.
Пока девчонки делились своими жизненными познаниями, вечер превратился в ночь, фонарей во дворе не было, поэтому темнота вокруг крохотного садика была особенно плотной, только звезды на небе, казалось, чуть приспустились и довольно весело подмигивали, когда листва на деревьях в вышине от ветра качалась и шумела, шумела… Впрочем, деревьев, собственно, и не было, просто когда человек ростом ниже метра, любой разросшийся кустарник – это джунгли.
- Лид, кажется, пора по домам, чего мы тут с тобой, как два полуночника.
- Ну давай еще посидим, я маму предупредила, что я тут, в садике, она разрешила.
А Саньку и уговаривать не надо – она рада поболтать.
Болтали они как заправские кумушки недолго, потом им просто захотелось спать, и они разошлись по домам.
- Ну что, гулена, нагулялась? – спросила бабушка.
- Да, мам, спать хочу,- ответила Санька и, умывшись и забрав кота, отправилась опять в мир нехитрых приключений – от кого-то убегать, где-то летать, знакомиться с невиданными зверями и букашками… Правда, уже во сне.