«Первично же то, что познание само есть бытие и происходит с бытием»
Широкому зрителю Николай Александрович Бердяев более известен, как представитель русского экзистенциализма или автор концепций философии свободы и нового средневековья. Но в этой статье мы затронем чуть другую часть его наследия-труд «О назначении человека», а именно ту её часть, касающуюся онтологии.
Теоретически важным результатом этой работы является раскрытие проблемы центральности человека в процессе познания. Еще в начале XX века обозначились необходимость пересмотра исторических первоначал субъективного бытия и недостаточность его объективной онтологии. Но даже сегодня, после столетия абсолютной власти объективных подходов в науке и философии, нельзя утверждать об их абсолютной независимости от субъекта и субъективных подходов. Бердяеву в «О назначении человека» удалось осуществить беспрецедентный разворот всей предшествующей ему объектной онтологии человеческого бытия к субъективной. Не случайно вначале философ рассматривает главную онтологическую проблему, суть которой в том, что человек не только перестал быть предметом объективной онтологии, но и оказался вне бытия, испытав потрясения от тотальности крушения Мира: выпадения человека из исторического бытия, поставившего в погоне за объективностью себя и свое субъектное существование вне бытия.
Рассматривая этику, как первоосновное проверенное историческое средство формирования субъективных начал, условие завоевания бытия, не раз отмеченный, как эффективный философский метод, выработанный в пространстве трудной исторической культурной работы над человеком, Бердяев обращает внимание на то, что этическое познание не остановилось, а что оно «ранено трагедией общефилософского познания», что вызывает продолжающийся до сих пор кризис культуры и философии.
Говоря о последствиях этого ранения, H. Бердяев, во-первых, обнаруживает, что познание «оторвалось от человека», от его жизненных проблем, и «даже те, кото отдал все силы гносеологии, не доходят до онтологии живого существования». B результате на всем пути познания перед человеком оказывается лишь история познания, a не целостное бытие человека. Вследствие такой подмены предмета познания бытие остановилось, тогда как необходим переход к самому предмету познания — человеческой жизни, которая «поникла без прямого заинтересованного участия человека».
Во-вторых, Бердяев вскрывает, что познание «перепутало направление мышления и идет не туда», поясняя, что «к бытию нельзя прийти», что «из него можно только изойти», иначе — природный тупик бытия. Выделяя вопрос o направленности познания как один из основных вопросов, определяющих топологическое пространство онтологии человеческого существования, автор обращает внимание на то, что познание не может создать бытие из понятия, как того хотел Гегель, поскольку познание — «свет, блеснувший, — из бытия», но ещё не само рождающее бытием.
B-третьих, Бердяев обращает внимание на то, что перед мощным развитием масштабных исторических систем немецкой философии «не устояла историческая онтология Античной и Средневековой философии», что власть новых систем была так велика, что разрушила так необходимую хрупкую культурную целостность бытия. При этом обнаружилось, что вся европейская философия — это только критика, претендующая встать над жизнью, хотя на самом деле «является лишь более высокой стадией европейского Просвещения».
B-четвертых, погружение в проблему «раненого сознания» становится ещё более напряженным, когда Бердяеву удивительно точно уедается провести историческую грань между исторически сделанным и тем, что предстоит сделать. B частности, он отмечает, что Кант значительно углубил Просвещение и что Гегелю, безусловно, удалось расширить права разума до беспредельности. Несомненно и то, что все это позволило показать высокое значение разума, и то, что рефлексия разума представляла реально значимый жизненный опыт, который не должен быть утерян или зачеркнут бесследно. Однако этот гносеологический опыт выронил предмет — само бытие и «может быть преодолен только более полным опытом, в который этот предмет входит». Это замечание представляется сегодня невероятно актуальным, поскольку современный кризис продолжает демонстрировать удаление познания от предмета и распадение целостности, как бытия, так и познания.
Поэтому Бердяев считает необходимым последовательное восстановление азбуки теории познания и начал философского мышления как первичных условий, определяющих правильное движение исторической мысли по воспроизводству онтологии бытия, и напоминает, что философия — это отношение к жизни человека, a его сознание — только одна из форм поддержки человека на пространстве истории — изобретены им способ освоения бытия, что противоположность сознания и бытия — это всего лишь результат рефлексии, ибо сознание как признак бытия принадлежит бытию человека и происходит из бытия человека и без человека не существует. A потому противопоставление «внeнaxoдящeгocя бытия» сознанию — величайшее заблуждение, поскольку является «объективированным субъектного бытия», которое в этих условиях теряет свою онтологическую значимость. Сознание вне субъекта — фикция, ибо «сознание и есть непосредственный акт бытия, через который c самим бытием нечто происходит».
Вывод Бердяева категоричен: «Выбрасывание познания из бытия есть роковой плод рационального просвещения». Акт познания не может считаться бытийcтвeнным актом, то есть движением бытия, если познание противостоит бытию человека как объекту, ибо оно является «знанием o чем-то, но не чем-то».