Строго 18+. Содержание довольно откровенное и противоречивое, а потому советую не читать это.
Посвящается тому, кто кинул факел в костёр нашей прекрасной любви.
Ты — всё, что мне нужно,
Я — всё, что нужно тебе.
«In This Moment – Scarlet» (переводпесни)
Красные лампы искажали лица, наполняя каждую черту уродством и гротескностью. В комнате находилось два человека. Энергии двух противоположностей электризовали пространство. Он, молча, наблюдал за ней, расслабленно сидя в кожаном кресле.
Она совершенна. Даже эти падающие тени от тусклого освещения не портили её созданное по воле Богов, а может и демонов, лицо. Каждый изгиб, каждый контур кричали о сексе. Бывает же такое? Все, что есть в этой женщине, толкает на преступление против морали, воли и самого себя. Рядом с ней теряется контроль, она будоражит в тебе звериное, низменное. Она - желание… Дикое и необузданное. При этом она ничего не делает. Она не играет, не флиртует, не пытается обольстить. Она вообще весьма отстранена от реальности. Будто не здесь. Эта женщина чаще в себе пребывает, нежели в мире людей. Где-то глубоко внутри её глаз играет пламя. Оно пугает. Когда она на пике своего забвения от удовольствия, этот огонь искажает её лицо, а глаза становятся безумными. Даже отталкивающими. Но это так заводит.
Дым от сигареты в красном свете ласкал её волосы. Он, словно змеи, вплетался в её локоны. Густой дым в растрёпанных волосах делал её похожей на мифическое существо. Богиню. Но Богиню Тьмы. Не ангел она, ох не ангел.
Молчит. Опять в своём мире. Красная помада. Губы плотно сжимают фильтр сигареты. Дым медленно опускается на грудь, заволакивая её образ, забирая в свою власть ту, для которой немыслима сама мысль несвободы. Божественное зрелище, если бы не было таким бесовским. Интересно, кто она? Нет, он знает её. Но кто она на самом деле? Он знаком с тысячью её масок. Он знает её так давно. Но при каждой встрече она открывается с той стороны, которая совсем не вяжется с уже сложившимся представлением о ней. Он пришёл к выводу: она не играет. Она лицедейка, но не лицемерка. Всё это проявления её многогранной натуры. И он осознавал, что ему её никогда не познать. И не покорить. И он не хотел этого. Она была для него той дикаркой, которую не нужно укрощать, ведь иначе она потеряет свою истинную красоту.
Капля крови упала на руку, которой она держала сигарету. Беспрепятственно алая жидкость сползла по ладони, оставляя тонкий след. Он увидел, как по уголку рта начинает растекаться кровь, смешиваясь с алой помадой. Вот струйка ползёт вниз, по подбородку. У него мурашки по спине побежали от сочувствия, страсти и чего-то ещё. Губа была разбита ударом, который нанёс ей он.
Затушив сигарету, молча встала. Её лицо не выражало ничего. А потом она бросила взгляд на него. Его поглотил животный страх. Он боялся женщину, которая так настойчиво хотела быть покорённой. Красивая загадка воли: сможет ли покориться та, которая никогда не была покорённой?
Вот так, смотря в глаза, она стала медленно натягивать латексные перчатки, сантиметр за сантиметром закрывая рассечённую острым ножом кожу. Это тоже сделал он. Каждый разрез он знает. Помнит как делал. Помнит себя и свои ощущения.
Натянула перчатки, поправила. Окровавленные губы растянулись в злой ухмылке, слегка обнажив зубы, которые тоже были испачканы в крови. Оскал лисы, наметившей свою жертву. Она медленно сделала шаг в его сторону, будто сомневаясь: напасть или преклонить колени? Отомстить за боль или признать его своим Господином? Качнулась. Ещё шаг. Она приблизилась к нему, нагнулась, приблизилась настолько, что он увидел своё отражение в её зрачках. Спросила:
—Считаешь ли ты сам себя достойным того, чтобы пред тобой преклонились?
Не дожидаясь ответа, она встала на колени перед ним, положив руки ему на бёдра.
В этот миг её взгляд стал абсолютно другим. Покорным. Смиренным. Наполненным страхом. Любовью. Желанием. Всем, но только не тем, что было мгновение назад. Он в очередной раз увидел другую часть её личности.
Он гладил её по волосам. Медленно проводил ладонью по лицу. Запустил пальцы в волосы, стянул на затылке и дёрнул назад. Шея выгнулась, рот приоткрылся. Большим и указательным пальцами другой руки сдавил ей челюсть в том месте, где верхняя и нижняя кости соединяются между собой. Рот открылся ещё шире. Кровь размазалась по лицу. Дёрнул её голову на себя. Он управлял ею как куклой, раздумывая, что бы с ней сделать. Пощечина. Опять сдавил челюсть. Опять пощёчина. Не сопротивляется, хотя ей больно. От боли морщится, в глазах вспыхивает ярость, но быстро берёт себя в руки. И смотрит опять этим взглядом рабыни, выбравшей своего Господина Внутренняя борьба сводит с ума обоих: он видит, как её душа на миг ощутила радость покорности и принадлежности, она видит, как желает он сделать эту женщину своей навсегда. Эта борьба упоительна, так как оба знают, что им желаниям никогда не воплотиться в жизнь.
Она единственная в его жизни женщина, которую он не смог разгадать и покорить. По-детски наивна, не по годам мудра. Непокорна при тяге к принадлежности.
В самом начале он искренне желал сломить её, лишить тайны, которая постоянно вызывала в нём тысячу вопросов. Ему не нравилось то, что он не может её действия загнать в рамки системности. Она казалось ему взбалмошной, поверхностной, а через секунду она могла стать рассудительной, закрытой, далёкой. Его это раздражало. Вспомнил, как однажды на её прямые, без подтекста вопросы, захотел впервые ударить от бессилия и невозможности ей владеть. Прошло немало времени, пока наконец-то ум осознал, что есть люди, которые прекрасны именно в их непостижимости. И он принял её. Она стала той, которая заставляла его открывать себя и свои истинные желания, не следовать нормам, быть собой вопреки. Он её полюбил.
После очередной пощёчины у неё треснула губа. Свежая кровь заструилась по лицу. Она кончиком языка облизала губы. Сделала это с такой кровожадной ухмылкой, что невольно у него дёрнулось где-то под коленом. Так странно смотреть на неё сверху и понимать, что она даже в боли своей находит удовольствие и проявляет характер.
Он размазал кровь по её груди, на что зелёные глаза чертовки загорелись диким неуправляемым огнём.
—Я плохо себя вела, Господин! Накажи меня, - подалась она к его уху, слова прошелестели как шипение змеи.
Уперевшись в грудную клетку, уверенно, но в достаточной степени осторожно, он толкнул её ногой. Она упала на пол, удержала сидячее положение упором на руки. Волосы рассыпались, закрыли её лицо. Медленно подняла голову, часть лица была скрыта чёрными прядями, открытая часть освещалась неестественным красным светом. Наверное так смотрели языческие Боги на тех, с кем затевали игру: неужели ты смертный веришь в свою победу? А может быть так смотрит Зло...
На секунду его парализовал страх и жалость к женщине, которую любил. Напомнив себе, что это игра, рывком встал, схватил её за волосы, и прямо так, не жалея, оттащил её на кровать, кинул как тряпку. Её оскал так же мило играл на лице.
В какие-то моменты он сомневался в её психическом здоровье. Как человек может получать такое наслаждение от подобных действий? Он спрашивал её. И она отвечала, как всегда честно и не таясь:
—Это преодоление себя. Это война. А чем противник сильнее, тем интереснее процесс.
Ошейник был застёгнут на тонкой женской шее. Руки связаны за спиной. Он этому научился с ней. Она была его учителем в этих безжалостных играх. Она учила его, чтобы сейчас он был её карателем и палачом. Конец верёвки был перекинут через крюк, закреплённый на потолке, и вот её тело вытянулось с понятыми над головой руками к потолку.
…. И воздев руки к небу, вознесла она молитву… А может быть и проклятие…
Она перед ним во всей своей беспомощной красоте. Кровь на лице, груди. Алые губы. Алые туфли, перчатки, хранившие безжалостные порезы и больше ничего. Волосы в абсолютном беспорядке падают на лицо. И тут он понял! Она похожа на ведьму, которую поставили на костёр инквизиции. Он взял восьмихвостую плеть. Покрутил в руках. Замахнулся. Удар…
….
—Я люблю тебя.
— Я знаю.
Он обработал её раны перекисью водорода, наложил повязки, аккуратно расчесал спутавшиеся после дикой игры черные волосы. Вытер молчаливые слёзы, катившиеся по щекам из ясных зелёных глаз, поцеловал в губы нежно, обнимая, закрывая от боли, не от той, которую причинил он ей сегодня, но от боли, которой подверглась эта некогда чистая и наивная душа. Если бы мог он оградить её от прошлого, не раздумывая сделал бы это. Но между ними навсегда останется та ночь, когда ей не пришли на помощь и бросили умирать.