Да, именно так. Нашла. Ведь по гороскопу я – рак. И неважно, что панцирь мне достался без удобств. В домике, где нас на этот раз поселили, отопление было печное, воду мы брали в колонке, туалет оборудовали в холодной пристройке. Но это впервые была не комнатка в коммунальной квартире, а отдельное жилье. Без соседей! Это казалось невероятным и замечательным, и я впервые испытала нежность «рака» к своему личному панцирю.
Поэтому до сих пор хорошо помню тот домик, вернее, половину дома, и не могу не рассказать о нем. Сюжета в таком рассказе не будет, но я надеюсь, что стержнем читательского интереса станут такие подробности минувшей жизни, которые уже забыты, а многим и вообще неизвестны. Приметы ушедшего времени… Живая наша история.
Когда я, уже с высоты возраста, вспоминаю свое детство, то период, проведенный в Луастари (об этом здесь), кажется мрачным Средневековьем, а эти три года в Лахте – эпохой Возрождения.
Именно тут я впервые почувствовала радость бытия, нашла интересные занятия и любимые уголки природы. Военный городок располагался над живописным озером Лахта. Вдоль крутого спуска к озеру и наверху, среди двухэтажных деревянных домов, росли сосны. Они были не очень высокие: тоже ведь Север. Но Архангельская область, а не Заполярье! Мне эти сосны показались роскошными и огромными.
Дом наш находился рядом с шоссе, которое стало чертой, разделяющей городок и тайгу. Поначалу это была хозяйственная постройка, да и при нас в одной ее половине долго еще находился склад, а в другой оборудовали жилье, состоявшее из узкой, длинной комнаты и кухни.
Кухня была довольно большая: там помещались кирпичная плита, топившаяся дровами, стол-тумбочка, а над ним – полки для посуды, а так же большой платяной шкаф. Он стоял поперек кухни, и в отгороженном таким образом закутке поместилась кровать. На ней спал отец. А в основной комнате – мы с мамой (как я тогда думала). Вторую кровать туда было не втиснуть.
Несмотря на форму узкого пенала, комната наша быстро стала уютной! На все три окна мама повесила тюлевые занавески, достала где-то горшки с геранью. Над круглым столом, занявшим центр комнаты и покрытым красивой скатертью, засветился оранжевый абажур. У одной стены стояла кровать, у другой – диван с большими круглыми валиками, обитый черным дерматином, слева от его – комод, справа – изящная трехэтажная этажерка для книг и тумбочка, на которой стоял радиоприемник «Москвич».
Как когда-то черная «тарелка» радио, приемник был вещью особенной. Но радио удивляло, а «Москвич» радовал! Стрелочка на его экране бодро бегала от города к городу, от страны к стране. Крутить ручки настройки было интересно, но я редко это делала: сразу попадала на любимые радиостанции, где можно послушать сказку или песню. Когда приходил со службы отец, эфир заполняли только новости и политика, но я к тому времени находила, чем заняться.
Уроки приходилось делать за общим круглым столом, что было неудобно, пока отец не придумал прямоугольную подставку для тетрадей и книг. Это меня обрадовало, потому что отношение к школе и домашним заданиям в Лахте изменилось: я мгновенно стала… отличницей!
Это в Луастари часто приходилось получать «двойки», хотя я старалась и добросовестно работала. Несмотря на мои слезы, "училка" была непреклонна, поощрить хотя бы за старательность не желала. Она работала в школе первый год, и ей почему-то казалось, что главное – это строгость. В ее арсенале были, в основном, окрики, «двойки» и суровый голос…
В Лахте даже тройки исчезли из моих тетрадей. Новая учительница, которую я сразу полюбила, удивилась, что мне в прежней школе ставили такие низкие оценки. А вот у нее не возникло претензий ни к «чистописанию», ни к моей технике чтения. Не удивительно: ведь дома я давно уже читала книги: и про себя, и вслух. Отец много со мной этим занимался.
Именно в Лахте началась моя с ним настоящая дружба. Он открывал мне целый мир, постоянно привозя из поездок в город книги. Областной центр, Архангельск, был гораздо ближе, чем раньше Мурманск, да и я научилась читать. Вот отец и дал волю любимому хобби – поиску и покупке книг. Они были дефицитом, их тогда приходилось именно отыскивать в магазинах.
Помню, с какой радостью папа вынул из своего делового портфеля дорогой трофей: «Приключения Гекльберри Финна». Но жалел, что знакомство с Марком Твеном мы не сможем начать с книги о Томе Сойере. Не ждать же, когда и ее удастся найти? Мы и не ждали. Сначала отец прочитал мне «Гека Финна» вслух, а потом я читала ее сама – несколько раз! А потом и Том Сойер стал моим любимым героем.
Этажерка наша быстро пополнялась: Виталий Бианки, Пришвин, Сетон-Томпсон; бесподобные «Приключения Незнайки» Носова; «Королевство кривых зеркал» Губарева; «Карлсон» Астрид Лингред; «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу; потрясающая книга переводов Самуила Маршака, где и помимо популярного стихотворения «Дом, который построил Джек», было много всего интересного...
Да разве все перечислишь? Удивительно, но отец хорошо разбирался в детской литературе, знал и собирал все лучшее в ней. Я читала запоем, а поскольку школа перестала быть наказанием, то времени на чтение хватало: уроки я делала теперь гораздо быстрее. Оставалось время и для прогулок, которые очень любила и мама. В Лахте, как и до этого в Луастари, она не работала. Негде, да и после вспышки туберкулеза мама боялась оставлять меня хотя бы на день одну.
Мы с ней особенно любили вечерние прогулки. По тропинкам, проложенным среди пышных сугробов, шли к двухэтажным домам над озером. Самого озера, заметенного снегом, не видели: оно лежало внизу, под обрывом, и сливалось с темнотой неба. Вокруг домов стояли, как на посту, столбы с электрическими лампочками, снег в кругах света вспыхивал бесконечными крошечными огоньками. И окна домов, сияющие всеми цветами радуги от разномастных абажуров, выглядели празднично. Мне казалось, что не может быть ничего прекраснее, чем это место над озером.
(Продолжение следует)
