Уважаемый читатель!
Эта замечательная книга написана не литератором, а обычным (нет, не обычным, а ПЕРВОКЛАССНЫМ!) лётчиком-истребителем Сисмеевым Игорем Игоревичем, «проверенным небом» в двух серьёзных авиационных происшествиях, из которых он вышел победителем. Правда, у него уже был опыт авторства – перед этим он написал чудесный двухтомник (по 580 страниц каждый!) «Военные лётчики. Жизнь без прикрас». А в этой книге «Военный лётчик. Исповедь после полётов» Игорь Игоревич чётко и правдиво описал страшные годы в «дорвавшейся до самостийности» Украине, показал с какой жадностью те, кто мог, наплевав на совесть и справедливость, «глотали» всё, что подворачивалось под руки – грабили народное достояние.
В книге очень красивы и литературные отступления, заставляют задуматься и рассуждения героев, и выводы автора.
Горько нам, его однополчанам, «гнувшим вместе с ним петли в египетском небе», сознавать, что смелого и грамотного лётчика и опытного руководителя больше нет рядом: слишком рано и неожиданно для друзей Игорь Игоревич Сисмеев ушёл навсегда в мир иной. А ведь мог подарить ещё много интересных, правдивых и красивых страниц читателю. Вдвойне обидно!
Найти вдову Игоря Игоревича Галину, или его дочь Наталию, чтоб передать этот труд, мне не удалось, и я решил выставить его произведение на своей странице.
Уважаемый читатель! Настойчиво рекомендую эту книгу к вдумчивому чтению.
Член Союза писателей России Игорь Теряев.
ИГОРЬ ИГОРЕВИЧ СИСМЕЕВ
Моим близким друзьям
и родственникам посвящаю.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Дорогой друг. Перед тобой книга с интригующим и много обещающим названием «Военный летчик. Исповедь после полетов». Не обольщай себя ее заглавием. Если ты хочешь из нее узнать то, в чем покаяние военного летчика после полетов, то я тебя сразу разочарую. На ее страницах ты не найдешь описания ни одного полета, ни одного героического подвига людей, этой элитной и замечательной профессии, касты избранных, под названием - «Военные летчики». Эта книга является логическим продолжением моей первой книги «Военные летчики. Жизнь без прикрас». Сегодня рассказ о том, как сложилась дальнейшая судьба, одного из тех, кто в расцвете творческих сил, и в силу сложившихся обстоятельств, распрощался с небом и, сняв военную форму, вступил в гражданскую жизнь. О его восприятии этого нового и неизвестного для него мира, отношениях между людьми его окружающими, и многом том, что ему уготовила судьба как личности, будет мой рассказ. У нас, у каждого, своя жизненная тропа, определенная свыше. Вот о своей тропе я и хочу рассказать. О мной пройденном пути хочу покаяться. И если тебе это будет не интересно, то не читай её и не теряй зря времени. Займись полезным делом и живи счастливо.
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
Нежно «оперевшись» законцовкой левой плоскости крыла о зеркальную поверхность, хрустально-чистых вод озера Юле Мисте, самолет Аэрофлота Ту-134Б, огибая по дуге траектории четвертого расчетного разворота его северо-восточный берег, выходил на последнюю прямую - посадочный курс. Возникшее в салоне легкое жужжанье, совпавшее с непроизвольным наклоном вперед, пристегнутого к креслу тела и небольшое усиление шума от увеличения оборотов двигателей, косвенно подтверждали, что закрылки выпущены полностью и экипаж готовится к посадке. А еще через несколько десятков секунд, коснувшись полосы и взревев двигателями, переведенными в режим «Реверс», самолет, гася скорость и замедляя ход, уверенно катился по ВПП аэропорта, тогда еще столицы Союзной республики Эстония, ее - «Международного аэропорта «Таллинн». Все. Полет закончен. А вместе с ним, закончены не только мое полуторалетнее «изгнание» в новосибирское Толмачево и почти тридцатилетняя служба на летных должностях в истребительной авиации Вооруженных сил СССР, но и вся моя прошлая, привычная армейская жизнь, с ее неудобствами, ограничениями и порой суровым укладом.
Я стоял на пороге неизвестности, не зная и даже пока не представляя себе, что ожидает меня впереди? Мне пока было не понятно, как устроиться и как не потеряться в новых гражданских условиях? Как жить и радоваться жизни, не тратя отведенное небесами время, на праздное ее провождение? Как трудиться и получать от этого удовольствие? И многое, многое другое, что для меня, только вчера покинувшего армейский строй, было пока на уровне теоретических представлений. Цивильная жизнь, о которой на фоне армейских тягот и лишений, чего греха таить, мы почти все мечтали и думали, как о беззаботной и комфортной, является все же жизнью. Да и сама жизнь, в философском понятии, это, в конечном счете, всегда борьба. Борьба жесткая, а порой и жестокая, в которой побеждает и выживает тот, кто борется, а не плывет по течению. Все, плывущее в потоке, в конечном счете, куда-то и к чему-то, прибивается, пристает. Одно, прибивается к берегу и там, смешавшись с тиной, со временем превращается в застойное зловонное болото. Другое, попав в водоворот, и подхваченное его центростремительными силами и не желающее сопротивляться, уходит под воду и исчезает навсегда. Третье, имеющее достаточный запас плавучести, личное достоинство и волю к жизни, либо покружится, покружится и обойдет коварную воронку вращающейся воды, либо затянутое ею, временно поддастся и пойдет вниз, для того чтобы где-то в стороне вынырнуть из поглощающей, засасывающей бездны. Оно, как древние языческие идолы-боги в Киеве при крещении Руси, под крики своих адептов «Выдыбай, Боже! Выдыбай, Боже!» выплывет из темных глубин и поплывет по главному фарватеру, радуясь широкой чистой воде и солнечному свету. Точно так в этой жизни случается и с нами, с людьми. В тот момент, сидя в салоне заруливающего самолета, я еще даже не задумывался, каким дальнейшим путем поведет меня по жизни моя судьба. В свои неполные сорок четыре года, с отличным (слегка, умышленно подпорченным на страницах медкнижки) летным здоровьем и максимальной полковничьей пенсией, при красивой и любимой жене, имеющей достойную и интересную работу, дочери, учащейся на втором курсе ТПИ, четырехкомнатной квартире, престижном по тем временам автомобиле и капитальном гаражом (в сотне метров от дома), в городе Таллинн, я, как принято сегодня говорить сленгом, был «Весь в шоколаде» и «Полностью упакован».
В тот полдень, 14 мая 1989 года, древний и чопорный город-музей Таллинн встретил меня неприветливо. Хотя на небе не было ни облачка и через хрустальную прозрачность небесного свода ярко светило весеннее солнце, но пронизывающий и достаточно холодный для этого времени года северо-западный ветер с Финского залива, создавал дискомфорт и заставлял побыстрей спуститься с трапа и перебежать в портовский автобус. Тогда я еще не знал, что это был хоть и не «знак беды», но зато первый знак уготованной для меня моей жизнью «подлянки». Через двадцать минут, вращающаяся бесконечная лента багажного транспортера аэропорта доставила к ногам мой нехитрый багаж – чемодан, да вечную спутницу моих поездок и командировок, светло-коричневую, изготовленную в Бургасе братьями болгарами из винил-кожи, дорожную сумку. Ее я купил совершенно случайно перед отлетом на войну в Египет в ноябре 1970 года в туркменском городе Мары. С тех пор она, моя помощница и мой оберег, вот уже почти двадцать лет неустанно следует за мной. С удобной и легкой поклажей в руках. С «Проходным свидетельством» для постановки на учет и оформления пенсии в военном комиссариате, выходным пособием в размере трех месячных окладов денежного содержания, (а это более полутора тысяч советских рублей, соответствующих полутора годовой оплате дармового труда, средне-статистического советского инженера) в кармане, да еще с ( прости, Господи, чуть было не забыл - Коммунист хренов) членским билетом КПСС, который долгие годы при отсутствии тепла или дров, согревал мне душу и освещал путь в светлое будущее, я вышел из здания аэровокзала, и ступил в этот еще непривычный и загадочный для меня, гражданский мир. Таксист-эстонец, мужчина лет пятидесяти, без особых эмоций воспринял меня, полковника, как обычного рядового пассажира. Не мудрствуя лукаво и не накручивая для выполнения плана по городским улицам лишние километры, он кратчайшим путем доставил меня от аэропорта к подъезду заветного дома в Пяэс Кюлла. Остановил автомобиль, выключив двигатель и указав на показания счетчика сказал: - «С Фас тва восемь-тесятт». После этого он вышел из машины и отправился доставать из багажника мои вещи. Я порылся в портмоне и, не найдя ничего мельче пяти рублей, со словами «Спасибо» протянул ему эту купюру, как оплату за проезд. После этого, когда подхватив свои вещи я собрался было идти, то услышал:
- От-ну минут-ту. Ваз-мит-те, пожалуйст-та, стачу»
- Спасибо. Оставьте ее себе - сказал я.
- Нэт. Так не поло-шен-но. Не имею праф-фа. Я опя-зан тать фам стачу.
И с этими словами он протянул мне два рубля. Я взял деньги и положил их в салон автомобиля на «торпеду», а затем повернулся и пошел в направлении к подъезду дома. В след мне прозвучало:
- Спасип-па, то сфи-тань-я.
- И тебе спасибо и тебе, хаэд-аэга, - ответил я и подумал: Странный народ, эти эстонцы. Этот сдачу отдает в обязательном порядке и не хочет брать чаевых. Та, девять лет тому назад при моем приезде в Хаапсалу, била меня в пивном павильоне на Паралеппа, деревянной ложкой по рукам, за то, что я хотел забрать свою оплаченную банку с пивом, отставленную ею в сторону для отстоя и оседания пены, а потом она еще доливала её до нормы…. А вообще, они не странные. Это у них, до конца нами не развращенных, такой свой особый менталитет. Такой народ, такие правила, такое воспитание, и нам наверно до них еще далеко…. Ох, как далеко нам до них! Этот порядок, привитый им, в пост-Екатериненский период немцами, во времена существования на берегах Балтики торговой Ганзейской республики, тянувшейся вдоль побережья от Гамбурга до Санкт-Петербурга, остался в крови эстов навсегда и работает еще сегодня. Вот поэтому, они такие.
Я открыл дверь квартиры своим ключом и вошел вовнутрь. В ней, моей родной и желанной, все было до боли привычно и знакомо. Светло, свежо, аккуратно и чисто прибрано, а над всем этим царила звенящая тишина. Прошелся по комнатам в них ничего не изменилось за последние пять месяцев моего отсутствия. И только в апартаментах дочери на кресле лежал в спешке брошенный халат, а на ее письменном столе виднелись недопитая чашка кофе и недоеденный бутерброд. Да еще стул, как то несуразно придвинутый к столу, говорили о том, что Наташка опять проспала и, опаздывая на занятия, в спешке собиралась и убежала, не прибрав за собой.
Позвонил на работу жене. Валентина, ожидавшая моего возвращения, но не знавшая, по моей вредности точной даты и времени прибытия, обрадовано сказала:
- Ну, ты как всегда, традиционно появляешься сюрпризом и без предупреждения.
- Не с сюрпризом, а с проверкой, - шутя, уточнил я.
- Мог бы и позвонить, горе-проверяющий. Я бы тогда, отпросилась с работы и приготовила торжественный королевский ужин, а так придется тебе довольствоваться тем, что приготовим на скорую руку.
Я был готов на все. Последние восемнадцать месяцев «холостяцкой жизни» в толмачёвской офицерской общаге, в голодные сибирские годы Горбачёвской перестройки, приучили меня «харчами не перебирать», а есть то, что Бог послал. Что успел застать в офицерской столовой и что наскоро готовил из скудных, с затруднением добываемых продуктов, на электроплитке в выходные дни себе сам. При этом пытаясь скрыть распространяемый аромат жаренного лука, от напускно строгой и ворчащей, но все прекрасно видящей и понимающей, дежурной по гостинице. В должностной инструкции которой, один из пунктов начинался со слов: «Строго следить и не допускать….»
Примерно через час, появилась Валентина, нагруженная пакетом с продуктами, а следом за ней с интервалом в несколько минут, в квартиру как ураган влетела радостная дочь. За этот час я успел принять душ, обмыв себя от дорожной пыли, и проинспектировать содержимое холодильника. Что может быть лучше после многомесячных неудобств и бытовых ограничений общежития, дорваться до своего собственного душа. Простоять под его ласкающим и умиротворяющим потоком теплой, ниспадающей воды и ничего не думать. Вот так просто стоять и млеть. А потом добраться до холодильника и удовлетворить первые позывы голода, в течение почти суток, ничего не получавшего организма. Аэрофлотовский завтрак на борту лайнера и стакан жидкого, по-советски разведенного полусладкого кофе, за стойкой в Шереметьево - это все не в счет. Бросив сумку с конспектами, повисев несколько секунд у меня на шее с поцелуями и словами радости « Ура!!! Папуля приехал!!!», наскоро помыв руки, Наташка мигом села за кухонный стол и заявила матери, что она сейчас быстро перехватит и ей надо бежать. Мать пыталась остудить ее пыл, выговаривая, что, мол, приехал отец, что не плохо бы побыть всем вместе. Что отец по ней соскучился и вообще, что у нас сегодня небольшое семейное торжество… Но великовозрастное дитя, ища оправдание своему желанию побыстрей смыться, обратилось ко мне:
- «Папуля, ты же больше от нас никуда не уедешь? Скажи ей, что бы «мамухастиха» меня отпустила, а я обещаю, что в воскресенье проведу с тобой целый день и мы обо всем поговорим».
- Ладно, мать. Давай уважим желание ребенка, пусть идет, - согласился я.
- Вот так вечно. Что она ни скажет, ты все и всегда ей потакаешь.
- А ты – обратилась Валентина к дочери, - пока хорошо не поешь, никуда и не собирайся. Да и если пойдешь, то долго не гуляй. Завтра рабочий день, а у тебя учеба.
- Мамулечка, спасибо, Я уже наелась и сыта по горло. Иду я не гулять, а готовиться к семинару.
- Знаю я эти ваши семинары, Просидите, проболтаете весь вечер, поперемываете парням и подружкам кости, а потом нахватаете на семинаре двоек. Знаю, сама такой была.
- Мамуля, я не такая. Я серьезная. Ну, я пошла?-- неопределенным, вопросительно-утвердительным тоном, сказала дочь и улизнула из-за стола.
- Ладно иди, да смотри, долго не задерживайся, - бросила мать ей вслед. Через пару минут щелкнул замок входной двери и мы в квартире остались одни.
- Совсем, девка, от рук отбилась. Ты ей слово, она тебе десять. Хоть ты, отец, на нее повлияй.
- Ладно, попытаюсь. А учится то как?- спросил я.
- Учится нормально, по дому помогает, но вот эта ее «неусидчивость» меня настораживает. Вечно она куда-то торопится, вечно спешит. Гоняю ее за беспорядок в одежном шкафу. Колготки, майки, джинсы все перепутано, все скопом. Вот и сегодня, видимо на занятия опаздывала, все бросила и побежала. Да чего там говорить, Она вся в тебя. Вечно куда-то бегущего. Есть с кого брать пример. Родственнички.
-Я бежал не сам, меня постоянно подгоняла моя служба и командирский долг. Ты сама все прекрасно видела.
- Да видела, видела. Вот, слава Богу, наконец, и прибежал. Может хоть сейчас, остепенишься и успокоишься?
- А парень то, у нее хоть есть?
- Не знаю. Она мне не признается. Кажется, пока нет. Симпатизирующие и воздыхающие вроде есть, а вот серьезного, пока, не просматривается. Да ты с ней будешь в воскресенье беседовать, сам ее и спроси. А сейчас я тебя с дороги накормлю и примусь готовить торжественный, можно сказать, романтический ужин.
- Меня кормить не надо. Я уже похозяйничал в холодильнике и есть пока не хочу - успокоил я жену.
- Тогда я сейчас переоденусь и немножко передохнув, приступлю к работе. Понятное дело, что никто не отдыхал. Валентина быстро переоблачилась в домашнее и принялась за работу. Я, было, пытался в чем-то ей помочь, но она категорически отказалась.
– Я тебя привлеку попозже, когда придет время почистить и нарезать лук. Ты же не любишь, когда женщина плачет? Она усадила меня в кресло, стоящее под кухонным окном и сказала,
- Давай, рассказывай.
Рассказывать мне было особенно нечего. Моих новых толмачёвских приятелей она не знала. Условия голодной сибирской жизни, она воспринимала как нечто потустороннее, поскольку в Таллинне все было по-прежнему, сытно и с достатком. О чем-то третьем, говорить не хотелось. И вообще, мои повествования скоро иссякли. Тогда она начала рассказывать о новостях Эстонии и о своей работе, называя мне ничего не говорящие имена. Прошлась она и по известным ей новостям и событиям в наших бывших гарнизонах Хаапсалу и Тапа. Она говорила, а я сидел зачарованный её красотой, любовался её ладной работой и пропускал все это мимо своих ушей. На моё, с намеком:
– Валя, пойдем… Она ответила.
– Погоди. Не торопись, потерпи, роднуля, еще немного, до вечера. Ведь больше терпел. Или не терпел? А может ты там ходил по девкам, изменщик коварный? Если мы сейчас с тобой займемся этим делом, то и ужин не приготовим, и романтизма не испытаем. Погоди, родненький, не упрощай и не опошляй...
Ради романтики, я с ней согласился… Романтический ужин на двоих, в процессе которого позвонила Наташа, попросившая и получившая разрешения остаться на ночь у подружки, начался с шампанского, под приглушенную музыку, в полумраке нашей меблированной залы. После телефонного звонка, Валентина сказала:
- Вот видишь, какая у нас с тобой, совсем не заметно, выросла замечательная и догадливая дочь. Она уже взрослая девочка и прекрасно понимает, что нам сегодня, кроме нас двоих, больше никто не нужен. Поэтому она и удалилась, предусмотрительно прихватив все необходимое, для завтрашней учебы.
Мягкий свет от специально установленного на полу, и запрятанного за спинкой кресла, ГДРовского ночника, тускло освещал потолок и часть угла, перед котором стоял светильник. Медленно кружащая по потолку тень от его вращающейся крыльчатки, издающей при движении нежный мелодичный перезвон, прекрасная музыка Поля Мариа, и едва слышные слова песен Джо Десена, жаркие и нежные поцелуи, крепкие и трепетные объятья, да и само выпитое шампанское, в тот вечер разогревали и будоражили нашу кровь, влекли к близости.
А далее была ночь. Ночь полная необузданных страстей и сладострастного безумия. Ночь со всем тем, что только могли себе позволить, оставшиеся наедине, после завершившейся долгой разлуки, два взрослых любящих человека, истосковавшихся друг по другу, как душой, так и телом. На исходе сил, я ощутил, что, наконец то нахожусь дома, в собственной постели, вместе с любимой, прижавшейся ко мне обнаженной женщиной. Женщиной, положившей на мою грудь свое нежное, умилённо улыбающееся лицо и погружающуюся в состояние блаженного сна. Что может быть прекрасней этого? Вскоре Бог сна «Морфей» поманил и меня. Я, не устояв перед его чарами, безропотно сдался и вслед за Валентиной счастливо уснул.
(продолжение следует)