Октябрь месяц был богат на лётные смены и всякие события. Моя эскадрилья участвовала в десяти сменах. Молодёжь днём летала на парные воздушные бои, а ночью шла по программе освоения ночных полётов: техника пилотирования, самолётовождение. И три смены были для продления сроков по разным видам боевого применения: атаки малоскоростной цели, полёты на полигон, перехваты в стратосфере и восстановление при установленном минимуме погоды.
Я за месяц налетал около девятнадцати часов, из них — шестнадцать часов на спарке. Половина налёта за инструктора — днём, половина — ночью. И это было хорошо: если бы весь мой налёт на спарке был дневной, то молодёжь бы меня в гроб вогнала: силы много, а опыта — маловато, ручку тянут до потемнения в глазах. Все соки из меня выжимают на парных воздушных боях. Терплю, а что делать, сам был таким. На ночных полётах на спарке больших перегрузок нет, отдыхаю позвоночником, зато надо бдить на глиссаде и на посадке: иногда парни чудят.
За весь месяц на себя слетал семь коротких полётов из тридцати семи. Все - для продления сроков и тренировки. Был вылет опять на малоскоростную цель и снова отработал на «троечку». Опять проблемы с обнаружением цели на фоне болот. Рад был, что нашёл, а то уж совсем позорно перед своими лётчиками, если бы вернулся ни с чем. Слетал с замом на полигон парой: бросили по бомбе П-50-75 со сложных видов маневра в каждом из двух заходов и один заход сделали с пушкой. Отработали на оценку «хорошо», что — очень хорошо при нашей плохой натренированности.
А между тем, создаётся впечатление, что надо переквалифицироваться в бомбёры, чтобы противостоять грузинским боевикам. Уж больно возбудились звиядисты (сторонники президента Гамсахурдии) в нашем городе, угрожают отравить военный городок через водопровод или через кухни офицерских столовых. Наши ДОСовские квартиры грузины уже распределяют между собой, не знают как нас из них выжить побыстрее, оккупантов треклятых. Были случаи, когда у нашего КПП останавливались БТР с звиядистами или оппозицией и требовали боеприпасы для своего личного состава. У командира полка терпение лопнуло, он приказал поставить в дежурное звено четвёрку самолётов с НАР. После этого собрал местных военных нашего гарнизона и попросил передать боевикам, что если они тронут военный городок, то он сотрёт с лица земли Сенаки. Я при этом действе не присутствовал, слышал в вольном пересказе, но такая решительность командира мне импонировала, а самолёты — каждый с четырьмя блоками по 32 ракеты в блоке - действительно стояли в ДЗ. Один самолёт при нажатии Боевой кнопки и полном расходе боекомплекта неуправляемых ракет С-5 из четырёх блоков оставляет полосу поражения размерами приблизительно 500х1200 м. А уж четвёрка самолётов…
Лётчиков тоже определяли на эти самолёты — штатное звено, но функционировали они в режиме повседневной деятельности в получасовой готовности к вылету. Звено назначали в это усиление дежурных сил на неделю, а потом его заменяли другим — надо же и расслабиться людям иногда. Были случаи, когда командир полка отправлял этих «бомбёров» в ДЗ, чтобы были рядом с самолётами, но подъёмов в воздух самолётов с НАР не было. В крайнем случае, если дорогу из городка на аэродром перекроют, с НАР могли взлететь и дежурящие лётчики, такой вариант тоже рассматривался. Окружающая обстановка вносила коррективы в нашу уставную жизнь: столичные штабы отделывались требованиями не поддаваться на провокации и не применять оружие, а командирам полкового и гарнизонного уровня приходилось брать на себя решения, которые раньше квалифицировались, как самоуправство, а то и преступление. Но боеготовности никто не отменял и, чтобы личный состав на эту боеготовность работал, надо было ему показать, что командование заботится о безопасности членов семей военнослужащих и не остановится ни перед какими доступными мерами защиты городка.
Вокруг городка стало спокойнее, но на лётные смены стали вытаскивать на четыре самолёта меньше.
В полётах с молодёжью на парные воздушные бои заметил, что они боятся маневров в наклонной плоскости. Парни были из одного училища, выпустились на МиГ-23, потом переучились на МиГ-29 в Богай-Барановке и пришли к нам в полк. Постепенно я набрал статистику и понял, что лётчиков ещё в училище запугали косыми фигурами и они строго придерживались училищной методики их выполнения. Но это мешало освоению воздушных боёв, поскольку плоскость выполнения маневра зависит от положения цели. Да, если за цель летит хороший лётчик-методист, то он старается так подыгрывать, чтобы маневры истребителей были близки к стандартным фигурам пилотажа. И тут, обычно, у обучаемых проблем не возникало с атакой цели. Но стоило цели оказаться не там, где хотелось бы истребителю, и они начинали ошибаться. Выполняли стандартную фигуру и оказывались совсем не в точке открытия огня из пушки, требовался дополнительный маневр сближения, а это лишнее время полёта, да и тактически — неграмотно. Мне пришлось ломать этот шаблон у молодёжи, благо мы летали и на парный сложный пилотаж в комплексе. Я давал задание ведущей спарке делать наклонные фигуры с разными углами плоскости: то 60 градусов, то 30. Только не стандартные с углом 45 градусов. Кому-то достаточно было одного объяснения на пальцах, кому-то — одного показательного полёта, но были и такие, кто упорно держался училищной методики. Ну, что поделаешь: постоянство — качество тоже хорошее, но не для боевой обстановки, может свободные воздушные бои и заставят быть гибче или …не заставят.
Жаль, что мне самому не доставалось летать за цель, когда молодёжь приступала к самостоятельным полётам на воздушные бои парой. Но я общался с лётчиками других эскадрилий, летавшими за цель для наших истребителей и был в курсе процесса освоения боевого применения нашей молодёжью. Не всё было гладко, но так и должно быть: это противоборство сторон, неудача — тоже наука. Главное, чтобы лётчик желал овладеть наукой побеждать. Таких было большинство.
В конце октября намечалась итоговая проверка, командир полка нашёл возможность провести строевые занятия, чтобы подтянуть строевую выучку. Провёл общее построение, дал подразделениям время потренироваться ходить строем и с песней, назначив время и место торжественного марша. Командиры развели подразделения по нашему «плацу»-аэродрому и приступили к тренировке.
Дальше всех увёл свою эскадрилью я, решив оттянуться горлодёрством по-полной: с училища мечтал отработать командный голос и вот, наконец, дорвался. Другие эскадрильи давно курили на травке, а я гонял и гонял личный состав, регулярно подавая команды управления строем. Народ уже косился на меня, но я хотел, чтобы мой голос засел у них в печёнках, чтобы они его слышали и понимали в любом шуме, чтобы выполняли мои команды на «автомате». Вдруг мне придётся руководить наземной обороной своей эскадрильской зоны, а сухопутные вояки из авиаторов, подозреваю, так себе... Другие командиры давно командуют эскадрильями, а я - только второй месяц, надо, надо вбить подчинённым свой голос и привычку выполнять команды. Конечно, перед торжественным маршем мимо командира дал эскадрилье время перекурить и отплеваться по поводу нового комэска-строевика.
Прошли не хуже других подразделений и спели бодро.
В этом месяце заметил на аэродроме возросшую активность транспортной авиации, причём, больших самолётов. Осенью про нас столичные начальники всегда вспоминают и прилёты транспортных самолётов учащаются: мандарины, хурма поспели, веники эвкалиптовые для баньки надо на зиму заготовить. Забавно мне смотреть на экипажи: так разительно отличается их жизнь от нашей!
Вот замолчали двигатели огромного самолёта и на земле неспешно появляется экипаж, а из грузового отсека вылетает велосипедист с рюкзаком и пропадает в направлении КПП. Ясно, что экипаж уже обстановку знает — не первый раз у нас приземляется. Новичков сразу видно: они начинают консультироваться с нашими офицерами по ассортименту фруктов и овощей в наших краях, о ценах на рынке, пытаются найти проводников по городским рынкам с автотранспортом.
Раньше транспортники что-то доставляли нам или соседним частям через наш аэродром, а теперь заметил, что с нашего аэродрома стала исчезать техника. В нашей эскадрильской зоне располагалось какое-то мелкое обеспечивающее подразделение и у них на стоянке имелось средство связи с компактными антеннами современного вида на базе гусеничного тягача. Как-то мы у них просили этим тягачом вытащить самолёт из болота. Однажды, после ночёвки на нашем аэродроме большого транспортника, эта машину на стоянке я не обнаружил. Понятно, что не своим ходом она ушла. Улетела.
Эта тенденция настораживала личный состав: начался вывоз современного вооружения из отделившейся республики, а что будет с военными гарнизона? Оптимизма личному составу такие наблюдения не добавляли.
Эскадрилье к концу месяца надо сдать чёрный и цветной металлолом, а взять его неоткуда: вычистили грузины и предприимчивые военные все свалки на аэродроме. Уж больно хорошие деньги турки за лом платят в долларах. Придётся устроить субботник в эскадрильской зоне и тщательно осмотреть территорию. Жаль, миноискателя у нас не числится. Надо автовладельцев наших опросить, может они из гаража хлам отдадут, если ещё не сбыли. Отдельных лётчиков тоже поразила «медная лихорадка», всё свободное время посвящают поиску меди и радиоэлектроники. Недавно командир полка перед постановкой задачи на полёты позабавил офицеров рассказом про Семён Семёныча. Потом я услышал эту историю в редакции капитана, дежурившего в паре с Семён Семёнычем, и, конечно, от самого майора. Так и сложилась для меня эта картинка, совершенно невозможная в другое время и с другими офицерами.
Приехав к домику ДЗ, командир обнаружил входную дверь открытой, а дневального на месте не было. Впрочем, появился он быстро из-за угла здания, испуганно козырнул командиру и потянулся к кнопке вызова старшего, но комполка показал ему кулак, мол, не смей извещать офицеров о моём появлении. Боец с готовностью закивал головой, и командир пошёл по длинному коридору, заглядывая в каждое помещение. Дошёл и до лётчиков. Капитан в высотном костюме сидел на диване лицом к двери с РЛЭ в руках и молча встал на появление командира в комнате лётчиков. А майор сидел за журнальным столом спиной к двери и сосредоточено сопел, сдирая оплётку с медной жилы. Командир остановился у стола и, ожидая доклада, рассматривал ворох проводов в разноцветной оплётке перед майором. Но майор, а это был Семён Семёныч, так увлёкся, что не замечал начальника. Секунды тикали, командир начал проявлять нетерпение и злиться, а Семён Семёныч усердно трудился за столом на благо семьи. Наконец, капитану надоело это наблюдать и он пнул стол ногой. Майор поднял глаза, проследил за направлением страшного взгляда капитана и вскочил, обнаружив возле себя хмурого командира полка.
Молодецки расправив плечи и выпятив грудь, майор набрал воздуха в лёгкие, открыл рот для доклада. Полковник поднял руку к фуражке, но доклада не последовало: майор ел выпученными глазами начальника, хлопал ресницами, но беззвучно стоял с открытым ртом. Полковнику надоело отдавать честь, он покосился на пискнувшего и покрасневшего от сдерживаемого смеха капитана и спросил у майора:
- Ну, и?
Майор в ответ три раза хлопнул ресницами.
- Майор, я дождусь доклада или нет, - опустив руку, повысил голос полковник.
Ресницы хлопнули два раза. Командир бросил недовольный взгляд на капитана, который корчился, чтобы не заржать, и собрался что-то ещё хорошее сказать майору, но у того закончился кислород и он на выдохе почти прошептал:
- Забыл, товарищ полковник…
- Голову ты дома забыл, майор, - отрезал командир, - бардак в дежурном звене развёл! Дневальный пост оставил — заходи кто хочешь, в помещениях уборка не проводилась, техники дрыхнут, а старший шкурными делами занимается…
Чтоб я больше не видел на дежурстве твоих ср.. проводов, дома этим занимайся!
Майор виновато хлопал ресницами, всем своим видом выражая раскаяние, жевал губами, делал руками какие-то неопределённые пассы, но не издал ни одного внятного звука.
- Я ещё приму решение по этому твоему дежурству… Можешь не провожать, сам выход найду, - командир досадливо отмахнулся рукой от Семён Семёныча и стремительно покинул здание ДЗ. Капитан упал на диван и дал волю гомерическому хохоту.
Офицеры в классе не могли сдержать смеха от той картины, что нарисовал командир полка. Смешного в этом ничего не было — бардак на бардаке, и это в непростых условиях функционирования гарнизона, но сцена, моргающего ресницами Семён Семёныча, да в ступоре с открытым ртом перед командиром полка, повергла присутствующих в классе в гогот. Даже хмурый комполка, призывая офицеров к тишине, улыбнулся краешком губ — хоть какая-то польза от этого Семён Семёныча, вон, как народ развеселился!