Примечание: много-много туманных спойлеров на Мартина Идена.
Я не знаю, как так вышло, что я дочитала эту книгу — книгу, абсолютно перевернувшую мой мир, — неделю назад и не написала о ней ещё ни строчки, не считая, конечно, того эмоционального потока, что вырвался из меня сразу после того, как я закончила свои получасовые рыдания, сопровождающиеся безостановочным, почти религиозно-фанатичным повтором последней строчки книги.
Хотя нет, вру, знаю, конечно. У меня есть плохая привычка нырять как в омут в новые книги почти моментально после того, как закончила предыдущую. Мои личные мысли и эмоции наглухо заглушаются голосом нового автора, и желание заполнить читательский дневник улетучивается и исчезает из головы, как это делает мимолетная мысль о том, как нам понравился проходящий мимо человек. Плохая и очень плохая привычка, но, как все мы знаем, old habits die hard*, поэтому придется вооружиться лупой и терпением, чтобы вытащить из глубоких ящиков сознания небрежно утрамбованные туда эмоции после прочтения Мартина Идена.
(*old habits die hard — английская поговорка; старые привычки умирают с трудом.)
Когда в начале статьи я сказала, что эта книга перевернула мой мир, я не преувеличивала. Она буквально создала на внутреннем ландшафте моего мироздания стену: по одну сторону этой стремящейся к небесам громадины — книги до Мартина, по другую — книги после. Она ястребом вознеслась в пантеон моих книжных идеалов, нагло потеснив обосновавшихся там титанов и заняв недостижимое для всех других книг место. Она подобралась слишком близко ко мне, моей сущности, моему я, нашла самые нежные участки моей мягкой доверчивой души и хладнокровно выжгла на них своё клеймо.
Я всегда наивно думала, что меня сложно расшатать на сильные эмоции. Мне казалось, что душа моя слишком массивна и инертна, потому что она редко выдавала мне в качестве реакции на чужие страдания что-то кроме ноющего и томящегося, словно загнанная в клетку птица, сердца. Джек Лондон уверенной рукой поднес к моему лицу холодную гладь зеркала, в котором отражение поведало мне о моей слишком влюбленной в себя личности. Сердце моё умеет плакать и страдать, когда натыкается на страдания очень похожей на самого себя натуры.
Я тяжело проглатывала комок из невыплаканных слез, когда Мартин пахал как ишак, забивая, словно тюремный надзиратель, тяжелой монотонной отупляющей работой свой писательский талант. Когда он от этой работы снова запил, слезы воинственной толпой выстраивались на задворках моих глаз, угрожая штурмом вырваться на волю. На последних главах они с торжеством стекали по моим щекам, превращая мир в размытое несуществующее красочное видение.
Я вообще любитель драмы. Серьезной, глубокой, ломающей героев драмы (что, кажется, очень согласуется со сказанным парой параграфов выше о том, что меня сложно заставить по-настоящему сопереживать), и грустные неоднозначные концовки я люблю больше шаблонных штампованных хэппи-эндов. Но здесь каждая клеточка моего мозга задыхалась в крике о том, что все обязано (!) закончиться хорошо. Все эти голоса слились для меня в настойчивую, стоящую в шаге от безумия молитву, фоновым шумом сопровождающую все последние неподъемно тяжелые главы книги.
Мне хочется в деталях описать каждую цитату, ставшую помеченной желтым стикером, и аргументировать, почему она так резонирует со мной. Мне хочется кричать на каждом углу об этом романе. Мне хочется, чтобы он вознесся в «любимые» у как можно большего количества людей. Но страх и самолюбие цепями стыда и высокомерия сковывают мне руки.
Эта книга слишком личная. Все вокруг постоянно твердят, что нам западают в душу те произведения, в которых наши туманные, не имеющие форму мысли облачаются в слова. Я уже писала, но повторюсь: я до сих пор не верю, что другой человек, живший черт знает сколько лет назад, смог дословно описать всё, что когда-то забрело, нагло обжилось и теперь уютно проживает у меня в голове. Поэтому эту книгу хочется спрятать и никому не показывать. Поэтому и потому, что эго тихим голосом змея нашептывает: они не поймут. Для них будут ветром искренние мысли верного слуги Красоты и Любви. Понять его смогут только такие же верноподданные муз Искусства.
Но о красоте и служении ей, пожалуй, в другой раз.
Какой книжный персонаж очень сильно на вас похож?