Начало
Где-то позади мы услышали треск, быстрые шаги и немецкую речь. Я ухватил Егорку в охапку, Иринка бросилась следом, прямо со щенками в подоле. Мы едва успели спрятаться за вывороченным корнем.
Из-за деревьев появились солдаты. Немцы прочёсывали лес. А я вдруг вспомнил про те усики, торчащие из травы…
Три взрыва грянули почти одновременно. На несколько секунд в воздухе будто повисли комки земли, хвоинки, травяной мусор, а потом удушливой лавиной всё это обрушилось на нас, забивая глаза и уши.
Я прикрывал собой Егорку и Иринку, пока на спину мне не перестали сыпаться комья земли. Потом едва смог поднять голову.
- Уходим, - прошептал я, не слыша своего голоса. Забрал у Егорки гранату и заткнул её за пояс. Ребята, вероятно, тоже не слышали ровным счётом ничего, кроме гула и шороха в ушах, но меня поняли.
Гуськом мы перебрались меж двух пеньков на край поляны, потом до сосны с отломанной верхушкой. За жиденькой завесой сосёнок ворочались раненые, к ним осторожно подходили остальные.
- Хальт! Партисан! - донеслось до слуха словно через подушку.
- Бежим! Бежим! - прочитал я по губам Иринки.
Я ухватил Егорку за руку, и мы помчались по лесу вслед за чёрной тенью крыльев, мелькающих среди стволов. Егорка прижимал за пазухой банку тушёнки, а мы с Ириной крепко держали по двух кутят в одной руке. Второй - то и дело приходилось откидывать ветки и придерживаться за стволы.
Мы выбежали на поле, рванули к телеге. Махали и кричали на бегу, чтоб они трогались. Я достал гранату, выдернул то, что, вероятно, и было чекой и бросил в сторону машины.
Вслед нам, где-то за ржавыми стволами, неслось: «Хальт!!! Их верде шиссен!!!»
Ага, вы сейчас не стрелять будете, а поджигать. Уж я-то знаю. Вот, оказывается, где мы друг на дружку нарвались. А я всё голову ломал, за что они нас так невзлюбили... А мы их минами да гранатами. Только что-то у машины слишком тихо.
Я уже отчаялся и смирился с мыслью, что затея с гранатой не удалась, и тут прогремел оглушительный взрыв. Я обернулся и увидел, как на месте, где стоял их автомобиль в небо поднимается чёрный столб дыма.
Теперь у нас, наверное, есть совсем немного времени.
По ухабистой дороге мы скатывались с горы. Щенки наши притихли, мы закопали их в сене. Они даже скулить перестали, словно чувствовали, что беда идёт за нами по пятам. А Егорка, наклонившись над ними, шептал: «Не бойтесь, мои маленькие. Теперь я о вас позабочусь. Я вас скоро покормлю. У меня тушёнка есть».
Внизу под горой уже виднелась брошенная сожжённая деревня.
Чёрт, очень знакомая деревня...
Лошадь билась в упряжке из последних сил. Старик непрерывно цокал и тряс поводьями. И детям казалось, ещё чуть-чуть, и мы будем спасены, разбежимся, спрячемся по пустым, недогоревшим дворам.
Но я-то помнил, кто мы и что сейчас будет.
Нас догнали у околицы нашего Михайловского, только старого, но легко узнаваемого.
И керосинка оказалась на месте.
Они не стали тратить пули на старика. Просто прикладом по затылку. Я видел, как он повалился в траву и спокойно закрыл глаза. Будто кивнул мне: «Не волнуйся, ты все правильно делаешь».
Я почувствовал, как резким рывком меня поставили на ноги. Но ноги меня не держали, а у горла плескалась горько-кислая желчь.
Нас повели к погребу, под конвоем, всё как в том видео. Под ногами жёстко шуршала трава, солнце не давало поднять взгляд, и оглушительно билось сердце. Я обернулся. Хотел ободрить мою девочку улыбкой, но не получилось, лицо вдруг свело странной судорогой, а в спину резко уткнулся холодный ствол автомата.
Соню крепко держал один их НИХ. Но она уже не плакала, она вытянулась в струнку, напряжённо следила за полетом ворона над нашими головами. И она теперь и в самом деле выглядела ровесницей моей Иришки. Той Иришки, из восемнадцатого года. Как быстро дети от горя и страха взрослеют…
Под ноги мне свалился мой рест. Я успел поднять его. На секунду вспомнил истерику Санька, по поводу пугания самого себя. Да, ещё каких-то полтора часа назад, я удивлялся Митиной сообразительности, не подозревая, что это я сам.
Дальше страха не было. Я в прямом смысле доверился сам себе. И когда прятался в кирпичном кармане, вовремя догадавшись вдохнуть поглубже, и когда принимал из рук в руки Санькину винтовку, и когда поднимался наверх.
Рест я бросил на пол, чтоб без фокусов. Пять метких выстрелов сквозь непроглядный для немцев дым. Пять тел, лежащих в пыли.
Подбежал к Иришке, сидящей на коленях, обнял её.
- Ира, что мне делать дальше? - шептал я тихо-тихо ей в шею, - Я не знаю, как нам вернуться. Помоги...
Я боялся посмотреть в сторону того меня - будущего. Я помнил, как та Иринка лежала на моих руках, и с краешка рта медленно стекала струйка крови.
А здесь она живая, маленькая, худенькая, дрожит в моих объятиях.
- Где браслет? - едва шепчет моя принцесса.
Я встаю, передаю винтовку Славке, пусть теперь он здесь старший, спускаюсь в погреб. На ещё не остывшей, почему-то влажной земле валяется мой рест.
Иришка спускается за мной. Подходит близко-близко. В темноте погреба я слышу ее спокойный шёпот:
- Я пока позаимствую эту штуку, - она забирает браслет, - Теперь я должна показать нам, как все будет. И старика на дороге, и сентябрьский соломенный костер, и этот погреб. Саша должен сфотографировать меня. Я тогда ещё не научусь правильно держать браслет. Потом мне нужно оставить яблоки на наших лавочках, - она как-то грустно усмехнулась, - у меня ещё много дел. Сгореть в машине, полежать в криоцентре... И понять, что я чувствую к тебе.
- Что? - выпалил я против воли.
- Мить, ты всё уже сделал правильно. Но я должна заставить тебя действовать. Прости за фантомные ожоги...
- Ира, нам надо вернуться, вместе, - шепчу я в ответ, и слышу нотки паники в собственном голосе.
- Ты вернёшься, совсем скоро.
- А ты?
- Я тоже вернусь. Чуть позже…
- А мы, которые там, - я кивнул наверх, - что будет с нами?
- Не переживай об этом. Это наши изображения на экране телефона. Ты здесь. И я здесь.
- Обещай, что вернешься!
- Да, Мить. Я вернусь, обещаю. К тебе… - отвечает моя девочка и, пока я не успел сказать и слова, подносит к моим глазам камеру «Госта», - смотри внимательно.
Через голограмму я вижу, что на противоположной стене в нише аккуратно пристроен Санькин смартфон. Я протягиваю руку, чуть касаюсь маслянистых кирпичей, но уже через секунду под пальцами оказывается гладкая поверхность экрана.
- Пока, Мить, - слышу я голос любимой, и она пропадает. Пропадает вместе с душным запахом горелой земли и керосина. Стены на глазах покрываются трещинами, осыпаются кирпичной крошкой. Исчезает полка с мутными бутылями, запечатанными сургучом. С минуту я стою в старом керосиновом погребе, сжимая в руках привычную, тонкую пластинку Санькиного смартфона.
Она сказала, что вернётся… ко мне? Мне не послышалось?
На негнущихся ногах поднимаюсь к выходу.