И пошло-поехало…
Гриппа одна, без мужика, тянула лямку с пятью девчатишками. На свою беду или на счастье она прижила к имеющимся четверым Иосифовым дочерям: Мавре, Татьяне, Марии и Раисе еще и Дуню, а позже и Маню. Причем ,отца Мани она сама на себе женила. В отчаянье, не имея сил справляться с землей, пахотой, уборкой, пришла к бобылю, жившему на том же хуторе, и сказала: «Жанись на мне!» Его звали Илья, он почему - то не сопротивлялся, не испужался пятерых деток! И она в благодарность ему родила Маню. Она одна была по отчеству Ильинична, а остальные Иосифовны, в том числе и «нагулянная» Евдокия… Но по иронии судьбы Маня всю жизнь проносила фамилию Синяпкина, хотя кровное право на нее не имела –просто досталась она ей от матери. А как фамилия Ильи, ее отца, история умалчивает.
Хутор Георгиевский (та самая Ягоровка) находился на восточной стороне, не доезжая Леоновки. Сейчас там мост через балку проезжаешь, смотришь налево и видишь остатки пребывания людей на этой земле: одичавшие сады- левады, какие-то разрушенные строения. Земля там – жирный чернозем, хоть на хлеб намазывай и ешь. А грязюка- по колено, особенно весной, когда распутица.
Флигилек, в который отделил сноху с внучками Абрам, был ветхий. Бабушка вспоминала, что зимой замерзали стены, инеем покрывались, и волосы к подушке примерзали. Такая была холодина. Но возможно, эта бедность и спасла Агриппину и ее дочек от красного террора. Многих хуторян сослали, дом деда Абрама конфисковали, все хозяйство его растащили ярые сторонники коллективного хозяйствования, в основном голь перекатная, голоштанники, как называла их бабушка. Яйца с - под курей попили сырыми, залезая в курятник, прямо там же. Живность растащили по домам голодранцы, у которых курицы отродясь не водилось.
Мне рассказывали, что прапрадеда Абрама "сдала чекистам" местная активистка Гриппа Бабкина. Знают ли ее потомки о таких подвигах их родственницы?
гл.4. Курень Василия Попова
Я не знаю, где в Егоровом или Леонове стоял дом Синяпкиных. Скорее всего, его уже не было к моменту моего рождения. А курень, в котором жила моя прабабушка Агриппина, ей достался от родного брата Василия Ивановича Попова. Он работал в колхозе главным бухгалтером, и его несправедливо обвинили в растрате. Кто-то его предупредил о возможном аресте, и он тайно ночью ушел с семьей в Донецк на шахты. Тогда многие так спаслись, затерявшись среди многочисленного пришлого люда. Василий пришел поздно вечером и сказал: «Переходи, сеструшка, в мой курень, а то люди займуть».
И Гриппа с девчатами так же под покровом ночи переселилась в новый, большой, теплый дом. Вернее, «куренишко» также был старый, но еще добротный, и много лет послужил ей верой и правдой. И даже я его застала: помню высокое крыльцо с перилами, любила бегать по круглой веранде- галерее. Потом он пришел в такую негодность, что родня, собравшись гуртом, перестроила его в двухкомнатный флигиль с «комнАткой»-кладовой, тесным холодным коридорчиком, стряпкой и горницей. В нем и я жила, приезжая в гости к бабуне. И по сей день стоит этот флигилек на том же самом месте, под горой, на которой находится хуторское кладбище.
Маня, бабушкина сестра, продала флигилек дагестанцу. Он его не разрушил, живет в нем. А соседский дом Новиковых-Воронковых новые хозяева разобрали. На той улице таких больших домов было всего три: еще на повороте к леваде стоял дом Журавлевых. Помню его, обмазан был глиной с соломой и побелен мелом. Там стоял колодезь, куда все ходили за водой с коромыслами.
У меня перед глазами из детства картинка: огороженный частоколом дворик, цветочки в палисаде...Особенно любила бабуня кустистую зарю, чахранку(бархатцы), ноготки-календулу, уголь-жар- циннию, петунью и кочетки-ирисы. Все это я выращиваю в своих цветниках в память о своей прабабушке. Вспоминаю, как иду с мамой по утоптанной стежке к леваде, вниз, где копанка - неглубокий колодец для полива воды. А за сараями –заросли сирени, и такой аромат! А по капусте бабуня сажала чахранку, которая отпугивала капустную муху. И я так делаю до сих пор. Почему-то хотелось мне продлить хоть как-то память о прабабушке, которую в нашей семье называли «бабуня». Я выпросила ее икону у ее дочери Мани, когда та переехала в Морозовск, чем-то икона им помешала в доме, и они ее забросили на чердак. Я хотела забрать, но мама перебила мне, сказав, что сначала она у нее побудет. Теперь все иконы у меня. От бабуни у меня осталась на память четвертинка головного покрывала, венчальный платок, который бабуня разорвала на 4 части своим дочерям. Одна часть, принадлежавшая бабушке Татьяные, досталась маме, а потом и мне.