Безусловно, лучшая повесть сборника. Читал, помнится, ее детям перед сном в несколько приемов между Новым годом и Рождеством, и сам веселился не меньше детей. Сейчас подходит время читать ее и внукам.
Все традиционные сказочные гоголевские персонажи в наличии: влюбленная парочка, голова, ведьма, черт, дьяк, сварливые бабы, сорочинский заседатель, ленивые казаки, пьяные кумовья и прочие завсегдатаи шинка, запорожцы, пузатый Пацюк; есть даже Екатерина Великая и Григорий Александрович Потемкин; и все они перемешаны рукою гения в какой-то волшебнойной, веселой, юмористической и необыкновенно приятной гармонии.
Все действующие лица находятся в непрерывном движении: бегают, веселятся, поют, дерутся, ходят в гости, колядуют, сталкиваются, разбегаются, попадают в нелепые ситуации и выпутываются из них с грехом пополам, укрощают чертей, летают на них верхом в Петербург за царициными черевичками и благополучно возвращаются с ними в родную Диканьку; словом сказать, совершают миллион тех нелепостей, зачастую смешных, а, нередко, и грустных, что совершаем и мы, грешные, совершенно их не замечая, в своей повседневной жизни. Нарочно для педантов отмечаю: выключая, разве, полеты верхом на черте. Хотя, возможно, кто-то из наших и летал.
Все без исключения персонажи наделены своими, им только присущими, чертами; для каждого щедрый автор нашел именно то меткое слово, которое пристало к своему герою, как родимое пятно к телу.
Как хорош, как колоритен Пузатый Пацюк: «Сначала он жил, как настоящий запорожец: ничего не работал, спал три четверти дня, ел за шестерых косарей и выпивал за одним разом почти по целому ведру; впрочем, было где и поместиться, потому что Пацюк, несмотря на небольшой рост, в ширину был довольно увесист».
В уста посторонней старухи, случайно увидевшей бегущего без пути Вакулу, вложена самая для нее подходящая фраза: «Пропадшая душа! Пойти рассказать, как кузнец повесился!»
О кумовой жене: «Она была такого рода сокровище, каких немало на белом свете. Так же как и ее муж, она почти никогда не сидела дома и почти весь день пресмыкалась у кумушек и зажиточных старух, хвалила и ела с большим аппетитом и дралась только по утрам со своим мужем, потому что в это только время и видела его иногда».
О самом куме: «Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не любил уступать ей и оттого почти всегда уходил из дому с фонарями под обоими глазами, а дорогая половина, охая, плелась рассказывать старушкам о бесчинствах своего мужа и о претерпенных ею от него побоях».
Не буду испытывать ваше терпение, и распространяться об остальных персонажах. Просто поверьте, что для каждого из них нашел автор проникновенное и ласковое слово. А для верности, чтобы исключить сомнения, перечитайте повесть. Ибо даже в мыслях не могу предположить, что есть на белом свете люди, выучившиеся грамоте и при том добровольно лишившие себя такого лакомства.
А вот прекрасный образчик авторской (под автором здесь мы подразумеваем пасичника, Рудого Панька) «философии»: «Чудно устроено на нашем свете! …Прежде, бывало, в Миргороде один судья да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а все мелкое чиновничество носило просто нагольные; теперь же и заседатель и подкоморий отсмалили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою. Канцелярист и волостной писарь третьего году взяли синей китайки по шести гривен аршин. Пономарь сделал себе нанковые на лето шаровары и жилет из полосатого гаруса. Словом, все лезет в люди! Когда эти люди не будут суетны!»
А какая сочная брань исходит из уст малороссийских поселян! «…Чтоб тебе, собаке, не довелось поутру рюмку водки выпить!» Лучше, в смысле, хуже, и не скажешь.
А вот как отвечает Оксана на ухаживания кузнеца: «Чего тебе еще хочется? Ему когда мед, так и ложка нужна!»
Во время тревоги Солоха ловко рассаживает по мешкам своих ухажеров. В одном сидит Чуб верхом на дьяке, в другом голова, в третьем – черт. В результате различных пертурбаций происходит вот что: на черте уезжает в Петербург кузнец Вакула; Чуб, незадолго до этого сам выбравшийся из мешка не без помощи кумовой жены и самого кума, в свою очередь обнаруживает в другом мешке, к своему удивлению, голову. И вот какой между ними происходит содержательный диалог.
«Должно быть, на дворе холодно?» – говорит, вылезши из мешка голова, обращаясь к Чубу.
«Морозец есть. А позволь спросить тебя, чем ты смазываешь свои сапоги, смальцем или дегтем? – отвечает Чуб. Он хотел спросить: «Как ты, голова, залез в этот мешок?», но сам не понял, как выговорил совершенно другое.
«Дегтем лучше! Ну, прощай, Чуб!» – сказал голова и, нахлобучив капелюхи, вышел из хаты.
«Для чего спросил я сдуру, чем он мажет сапоги!» – произнес Чуб.
Все действие, как и принято у Николая Васильевича, разворачивается на фоне волшебной малороссийской природы, которая очаровывает читателя картинами зимней рождественской ночи. Как вкусно, любовно нарисована эта ночь.
Вот украденный месяц возвращается на свое законное место на небе. «Все осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. Мороз как бы потеплел. Толпы парубков и девушек показались с мешками. Песни зазвенели, и под редкою хатою не толпились колядующие.
Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться в такую ночь между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовыми на все штуки и выдумки, какие только может внушить весело смеющаяся ночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а на шалости сам лукавый подталкивает сзади».
Не волнуйтесь, пересказывать чудесную сказку не намерен: это занятие при наличии такого великолепного текста не имеет смысла. Скажу лишь, что помимо художественного великолепия текста, еще и интрига так закручена, что все сюжетные нити рукою автора свиты в толстенный канат, и при этом ни одна ниточка не порвалась.
Вся сказка – весьма эффективная прививка от дурного настроения. При первых признаках последнего немедленно хватайтесь за эту повесть, как за спасательный круг, она не даст вам утонуть.
Вот вам для возбуждения аппетита: «В Диканьке никто не слышал, как черт украл месяц. Правда, волостной писарь, выходя на четвереньках из шинка, видел, что месяц ни с сего ни с того танцевал на небе, и уверял с божбою в том все село; но миряне качали головами и даже подымали его на смех».