Московский музыкант идет по творческой жизни с фортепиано и флейтой
Центральным художественным событием в календаре XXII Ижевского джазового фестиваля музыкальные эксперты заранее называли выступление трио Леонида Винцкевича с приглашенным пианистом и флейтистом Владимиром Нестеренко. И этот концерт, в котором желанные гости столицы Удмуртии разделили сцену с Государственным симфоническим оркестром республики под управлением Николая Роготнева, подтвердил ожидания специалистов и привел в восторг многочисленную публику. В герои очередной публикации Удмуртской филармонии с фестивальной площадки IzhJAZZfest’22 мы выбрали Владимира Нестеренко.
Третий долгожданный визит
Прежде в своей артистической карьере Владимир Нестеренко дважды приезжал в Ижевск. Сначала – в октябре 2001 года – в большом российском гастрольном туре Даниила Крамера в формате его авторского абонемента «Джаз в филармонических залах», а через ударную пятилетку – в марте 2006 – Владимир Нестеренко побывал в столице Удмуртии с проектом московского бас-гитариста Аркадия Овруцкого.
Тогда под броским титулом Harlem Big-band вместе с Владимиром Нестеренко, барабанщиком Давидом Ткебучавой (выступил в третий день IzhJAZZfest’22 с маэстро Крамером и Дарьей Чернаковой) и кубинским перкуссионистом Йоэлем Гонсалесом Аркадий Овруцкий собрал великолепную семёрку афроамериканских ребят.
Большинство из них были выпускниками New School – джазового крыла нью-йоркской «Школы джаза и современной музыки» в Колледже исполнительских искусств, а также сессионные музыканты, игравшие по многочисленным джаз-клубам на Манхэттене, в Бронксе или Бруклине.
Но если в предыдущие два раза Владимир Нестеренко выходил на ижевскую сцену исключительно как пианист, то в третьем по счету и долгожданном визите на родину Чайковского он предстал сразу в двух творческих ипостасях – клавишника – пожалуй, джазового органиста number one в России, и флейтиста. Вне всякого сомнения, техничного и одновременно чувственного и интеллектуального.
Моменты музыкального дыхания
С духового инструмента и начался наш разговор с московским музыкантом.
– В моей жизни флейта появилась благодаря Евгению Николаевичу Анисимову. После окончания Петрозаводской консерватории, которая тогда ещё была филиалом Ленинградской консерватории, мои родители по распределению приехали работать в Нальчик, где я и появился на свет. Постепенно в столице Кабардино-Балкарии у них сформировался дружеский круг общения с очень интересными людьми, среди которых как раз и был Евгений Николаевич. В какой-то момент, когда я учился в пятом классе музыкальной школы по классу фортепиано, Анисимов предложил моим родителям: «Давайте я вашего мальчика поучу играть на флейте?! Второй инструмент музыканту очень может пригодиться в будущем». Так, собственно, и получилось. В разные периоды жизни у меня менялся баланс интересов между двумя специальностями. Например, сначала я окончил Академию музыки имени Гнесиных именно как флейтист, а когда по-настоящему увлекся джазом, то выучился в «Гнесинке» уже как пианист. В моей профессиональной жизни флейта и фортепиано вовсе не противоречат друг другу. Скажу больше, необходимость брать дыхание, неизбежная при игре на любом духовом инструменте, помогает, «прочищает мозги», когда ты играешь на фортепиано или органе. Ведь у пианиста в распоряжении огромное количество «кнопок», которые можно нажать, и нередко это приводит к «перебарщиванию», к появлению нот, которые не являются необходимыми. Именно чтобы не поддаваться этому искушению, важно уметь «пропеть», «продышать» свою игру, в чём как раз и помогает владение духовым инструментом.
Линейка поэтичных инструментов
Известно, что флейта издавна вдохновляла поэтов на стихи и метафоры. Сначала к ней обращались античные пииты, затем средневековые, а в Серебряном веке для русского искусства пиетет перед флейтой испытывали не только Цветаева, Ахматова и Мандельштам, но даже «железный» Маяковский. Даже не глядя на его же признание, что с музыкой он «находится в древних контрах».
– А в чём состоит поэтика флейты для флейтиста? Чувствуешь ли ты какое-то особое художественное состояние? – задался первым вопросом наш журналист.
– Тут не стоит забывать об одной очень важной вещи, – акцентировал внимание собеседник Удмуртской филармонии. – Я думаю, что поэты смотрели на флейту именно как слушатели, и флейтовый звук рождал в их воображении различные художественные образы, ассоциации. Я же – человек, что называется, «профессионально деформированный» – смотрю на флейту как на музыкальный инструмент, как на средство для выражения своих мыслей и эмоций. Поэтому, на мой взгляд, вся эта флейтовая поэтика – в первую очередь в головах тех, кто слушает. И потом, те же гобой с саксофоном и кларнетом ничуть не менее поэтичны, чем флейта.
– Тогда уж и фагот в одном ряду с ними – Моцарт, «наше всё» в родниковом крае – Петр Ильич Чайковский, Мусоргский, Стравинский и Шостакович включали в свои партитуры партии сольного фагота! – поспешил продолжить ряд интервьюер.
– Безусловно, – с улыбкой откликнулся Владимир.
«Сдувая пенку с горячего молока»
Несмотря на это филармоническому представителю пришлось, как ему казалось, «достать козырь из рукава» и привести сюжет из своего разговора с заслуженным артистом России, профессором Московской консерватории Олегом Худяковым, который в марте этого года работал в Ижевске в составе жюри VI открытого марафона искусств «НА РОДИНЕ ЧАЙКОВСКОГО». Тогда именитый флейтист поведал о том, что «еще в 1909 году Мандельштам совершенно нечаянно написал самый прекрасный учебник игры на флейте…»
– Имею в виду стихотворение, в котором есть строчки: «На стекла вечности уже легло/Мое дыхание, мое тепло…» – Олег Валентинович прочел отрывок из сочинения Осипа Эмильевича и рассмеялся. – Именно так и надо играть на флейте. Впрочем, как и на любом другом духовом инструменте. Выдыхать тепло, но никак не дуть резко и сильно! Духовой инструмент – это не ветер, и надо играть не ветром, а дыханием.
Процитировав эту профессорскую фразу, обозреватель филармонии во все уши настроился слушать музыканта.
– В игре на флейте есть своя специфика – откликнулся Владимир Нестеренко и провел мини-мастер-класс для неискушенных людей. – Нечто похожее происходит, если попробовать извлечь звук, дуя в горлышко бутылки. Поток воздуха разбивается о кромку, при этом примерно половина его уходит, что называется, «в утиль». Мой педагог в «Гнесинке» Владимир Леонидович Кудря говорил и, думаю, продолжает говорить студентам, что самое простое средство достичь правильного звука – это представить, что сдуваешь пенку со стакана с кипяченым молоком. Наше выразительное средство, звук – это такая сложная и абстрактная материя.... Какой звук назвать «правильным»? Есть стереотип, что звук должен быть «тёплым». Не соглашусь с этим. Бывают музыкальные образы, когда необходима, наоборот, холодная, «леденящая душу» звуковая краска. Задача профессионального музыканта – считывать такие моменты и быть готовым реализовать их на своём инструменте. А уж джазовый музыкант, более того. Будучи, прежде всего, композитором-импровизатором, такие разноплановые и эмоционально насыщенные моменты он должен уметь создавать!
Разговор с великими на одном джазовом языке
На заре этого века Владимир Нестеренко вместе с Сашей Машиным, Макаром Новиковым, Дмитрием Мосьпаном и Евгением Соколовским по совместной российско-американской программе «Открытый мир» выезжал на стажировку в New School – нью-йоркскую «Школу джаза и современной музыки». В когорте заокеанских коучей в качестве ансамблевого наставника с ними плотно работал саксофонист и профессор музыки Джимми Хит, а тромбонист и преподаватель из колледжа Беркли Хэлл Крук, контрабасист Реджи Уоркман (игравший с самим Джоном Колтрейном) и другие именитые музыканты делились с молодыми россиянами собственными наработками.
– Ко всему прочему тогда мне посчастливилось взять частные уроки у знаменитого джазового пианиста, композитора и писателя Кенни Вернера, – Владимир Нестеренко дополнил список еще одним знаковым именем. – Ну а после занятий в учебных аудиториях каждый вечер мы шли на концерты или джемы в культовые джаз-клубы Манхэттена – Blue Note, Smalls, Smoke Jazz, Fat Cat etc. Причем на выступление в Blue Note с нами сыграли двое легендарных музыкантов – пианист Кенни Баррон и трубач Кларк Терри. Вспоминая сейчас эту поездку, я ловлю себя на мысли, что именно тогда я утвердился в правильности своего решения заниматься джазом. А еще в тот момент я испытывал потрясающие ощущения от того, что приехал в Нью-Йорк уже относительно подготовленным, «заряженным», и получил возможность играть и общаться с «грэйтами» (от англ. great – великий). Это был настоящий кайф!
Интервью провел и подготовил Александр Поскребышев