«Лекарство»

Содержит жемчужины русского языка и сцены любовных утех! 18+

Обложка с иллюстрациями сгенерированы нейросетью «Dream».

Аннотация:
«Мальчик, после героического спасения незнакомки становится калекой с серьёзными увечьями. Но его жизнь не только продолжается, но и начинает бить ключом. А всё потому, что после тяжёлой операции и длительного восстановления он вдруг быстро привыкает к новой реальности и вскоре заводит такие знакомства, которые развивают в его жизни события удивительного и будоражащего рода. Они-то и вовлекут несчастного в опасный круговорот не самых подростковых дилемм и страданий».

Выходных мальчик Валера ждал сильнее своего дня рождения. А именно — встречи с привлекательной девочкой, которая соблазнила его в момент душевного упадка… А впрочем, об этом позже.

День рождения этот, которого мальчик не ждал, оттенился для него новым днём рождения, произошедшим почти два месяца назад. Это второе событие, которое и является одновременно очередным появлением на свет и не является таковым, стало для школьника Валеры определяющим в его мировоззрении.

Именно со дня тяжелейшей операции, которая и спасла ему жизнь, мальчишка отсчитывал свои годики, часто забывая о дне первого появления на этот опасный свет. Валерина жизнь разделилась на «до» операции и «после». Но второй день рождения, казалось, помнил только он один, что школьника серьёзно огорчало.

И даже когда с неожиданным торжеством и подарками, что принесли утром в комнату папа с мамой, а вечером, после рабочего дня то же самое сделали родственники в его первый, настоящий день рождения, мальчик удивлялся до самых поздравительных слов.

Пока они не были произнесены, Валера не понял, к чему все эти обнимания, поцелуи и пожелания в его адрес в, казалось бы, самый обычный летний день. А потом вспоминал, что да — сегодня день рождения. Но только потом, когда взрослых в доме собиралось много, торт нежно делился на половинки, а детки родственников и друзей донимали мальчика игрой в лего.

И всё же, Валерка удивлялся так сильно и так неподдельно, что ещё долго держал врученные подарки, которые несомненно, сиюминутно под гогот тёток и дядек с большими грудями и животами должны быть освобождены от красивых бантов, должны быть безжалостно распечатаны перед ними немедленно.

И обязательно с характерным и оглушающим скрипом, каковой издаёт широкий, в мальчиковую ладонь, скотч. И всё равно, когда приходят гости, Валерке уже давненько кажется, что не открой он эти подарки, гости возьмут да отберут их. И уйдут, хлопнув дверью. И никогда больше не придут поздравлять Валеру, который совсем недавно пережил трагедию и второе рождение.

Но если день прошёл и на утро мальчик не помнил почти ничего праздничного и светлого, то подарки оставались. Хотя и были позабыты примерно к полудню следующего дня. Такой забывчивости память Валеры обязана страшному ЧП, что безвозвратно сломало его жизнь. С тех пор школьник утерял как радость, так и возможность полноценно жить. После операции немецкие врачи предупредили родителей, что у сына могут быть серьёзные провалы в памяти и один из таких пришёлся насчёт его дня рождения.

Уже поздно вечером, перед отходом ко сну в свой первый день рождения, мальчик вновь думал о том, какое несчастье его постигло и какой ничтожный день был отпразднован. Валера хотел отмечать свой второй день рождения, когда врачи спасли ему жизнь. Но Валерку никто не понимал — все хотели забыть о той дате, доставившей всем столько страданий.

Значимость этой трагедии и последовавших за ней событий стало краеугольным камнем, вокруг которого почти уже старшеклассник возводил свою модель жизненного устройства. Прошлая жизнь была ему скучной, а новая ровно такой же, какую видят своими глазами новорождённые, коих заботливо выносят на ручках из роддома мамочки с папочками.

До несчастного, но самого героического случая, Валерка жил обыкновенную для небогатого паренька жизнь. Подарки только на день рождения, далёкие путешествия только раз в году. Для Валерки таковыми являлись и выезды на родительском гольфе за город.

Такими поездками были путешествия к бабушкам на их иссечённые грядками дачи. Причём одинаковыми были как грядки, так и бабушки. Между прочим, мальчику всегда казалось, что если бы вместо земельных борозд осталась бы травка, мир был бы зеленее, а значит добрее.

В общем, изо дня в день повторялись школа, потом всяческие игры во дворе и немножко компьютер перед сном. И всегда под строгим маминым надзором. А когда в нём сидел папа и играл в танки, сын занимался рисованием. Он жил такую же мальчишечью жизнь, какую живут его одноклассники и дворовая детвора с соседних панелек.

До ЧП, а точнее до обрушения старого балкона, Валера был если не призраком в жизни сверстников, то серым пятном уж точно. Неприметным пятнышком, которое слезинкой в глазу мельтешит на фоне более важных жизненных событий снующей вокруг детворы.

Валерий был красив, хоть и тихоня. «Голубок», «голубочек» нежно ворковали полные училки только завидев Валерку в школе. Им он нравился, особенно молодой учительнице, которая называла его «цветочком». Ольга Витальевна была высокая, худая, хотя мама всегда поправляла сына, когда речь заходила о строгости учителей и последующем описании их внешности. «Стройная девушка, практикантка» — говорила мама, как бы науськивая сына в правильном описательном слоге.

Когда-то Надежда Мирославовна тоже была учительницей и после этих её «стройная» и «практикантка» сразу бралась вспоминать, какой стройненькой и она была. «Помнишь, Вить, а?» — игриво обращалась мамочка к мужу, заливаясь гортанным смехом. А тот ел борщ и улыбался. Витя помнил хорошо, всё время кивая. И после того, как отправлял в рот розовую, потому что в сметане, жидкость, тут же целовал руку уже не такой стройной, но ещё и не толстой жёнушке.

А ещё родители любили предаваться воспоминаниям о «былой молодости», как любит мамочка выражаться. Она вспоминала свою «фигурку-фигурочку», а папа «чёрный, как смоль “Чезет”», который эту фигуру «по-разведчески ночами вылавливал и катал по близлежащим деревням», многие из которых уже безвозвратно обезлюдели. В том числе из-за того, что местный завод по производству стройматериалов более ста лет отравлял округу своими выбросами, накрывая километры вокруг себя белой пеленой цементной пыли.

После воспоминаний о молодых годах, родители рассуждали о том, что если бы не этот шумный завод, не эти уютные в прошлом деревушки, никогда б они и не встретились. И это было правдой, потому что родители Ярослава Михайловича приехали сюда ещё в начале двадцатого века.

Прибыли в восточную Беларусь, как и сотня других работников из Сибири, с одной целью — работать на молодом цементном заводе. Родители мамы, в свою очередь, были местными крестьянами из соседней деревни вот уже много столетий. Так что, да — завод этот, что своими трубами резал облака, соединил два молодых сердечка и стал связующим ядром новой ячейки общества, продуктом которой, спустя недолгое время, стал Валерий Ярославович.

В школе, на уроках, мамины стройные ноги, которые Валера видел на немногочисленных бежевых фотографиях из семейного альбома, мальчику напоминали «длинные и аппетитненькие ножки» учительницы-практикантки, как любил с тихим смешочком, потирая ладошки, говаривать его друг и сосед по парте Малёх.

У Малёха было и вполне нормальное имя Валентин, но как только он перевёлся в их класс, тут же был исковеркан одним хулиганом как Валёх, который «вэ» произносил как «эм». Так и получил друг своё прозвище. И если этот Малёх для себя определился с описанием этих ножек, «сдобных булочек» и «спелых персиков», то Валерка с этим не спешил, отводя долгие дни на придумывание словесных обозначений. Мальчик привлекательную своей юностью Ольгу Витальевну попутно сравнивал с мамочкиной «фигуркой, точёной и манящей», как любил вспоминать папа. Но кто симпотичней Валера решить не мог.

Малёх же не скрывал своего восторга и всегда оживлялся, веселел и на глазах, не скрываясь ничуть, широко лыбился Ольге Витальевне, успевая делать быстрые комплименты не всегда этического свойства. Он заявлял, что «вырос мужчиной» и имеет заслуженное право живописно обращать внимание на «олькины прелести», отчего та покрывалась румянцем и тут же отворачивалась к окну, прося Малёха не отвлекаться и читать «Мёртвые души».

Но Малёха было не так просто словить, потому что его мама работала библиотекарем в этой же школе и носила домой любую литературу, какую только желал ненасытный Малёх. «Однопартиец», как мальчишки условились обращаться друг к другу из-за постоянного нахождения за одной партой, давно прочёл всех русских авторов и потому беспардонно заявлял, пока класс проходил книгу Николая Васильевича, что «красивее произведения, чем вы, Оленька Витальевна, в жизни не видывал!».

Класс же то вздыхал от очередных словесных выкрутасов малолетнего ловеласа, то хихикал, когда шутка действительно удавалась. Друг был очень нагл, начитан и потому не стеснялся того обилия красноречий и путаного художественного слога, который и составлял букет комплиментов для Ольги Витальевны. Девушка учила подростков литературе недели две и очень много про неё знала, что нравилось не только соседу.

Валера, её «цветочек», из-за чего, кстати, Малёх завидовал другу, что любимая его Оленька-очи-красные с ним так нежилась в обращениях, начинал ценить её профессиональные познания следом за другом. Однажды из-за этого её «цветочка» друзья поругались и Малёх отсел на заднюю парту, скрывшись на целую неделю под комнатной пальмой, которую поставили в угол из-за огромных листьев.

В тот период «холодной войны», как однажды сказала историчка, были одни контрольши и Валера, не получив по литературе, в которой не особо преуспевал, дружеской помощи, разозлился на книгочея ещё больше, не разрешив ему вернуться. Малёх же был зол на друга из-за плохих оценок по рисованию и истории, которые бы он не получил, пустив бы его друг обратно и подсказав что нужно. Так друзья не общались ещё одну неделю. И Валера даже не жалел, потому что в тишине мог завершить свои визуальные исследования насчёт Ольги Витальевны.

С каждым уроком молоденькая практикантка нравилась ему больше, как и преподаваемый ею предмет. Однажды она дала мальчику прочесть отрывок и Валера дрожащим, стеснительным голосом прочёл его, по пути съев половину букв. Малёх, остававшийся в немиловании, громко загоготал, за что получил в свой адрес не только замечание от носительницы аппетитных ножек, но и средний палец от былого товарища.

В один пятничный день Ольга Витальевна пришла к шумным детишкам в укороченной юбке, белой рубашке с ещё более распахнутым верхом и замечательных чёрных колготах, которые украшали сердечки и цветочки. Ну, юбка не то что была по самые бёдра, нет.

Просто до этого она всегда приходила в юбке ниже колена, а в пятницу та начиналась выше сантиметров на семь и облегала чересчур плотно. Валера ещё заметил новую причёску девушки — распущенные волосы, бывшие слегка подкрученными. До этого он любовался «игривым» хвостиком.

И вот, встретивший учительницу круглыми глазами, влюблённый подросток воспринял её раскованный вид как личный, только ему адресованный знак. Малёх уже вернулся за парту и был в восторге, шепча Валере на ухо свежепридуманные комплименты, попутно обрызгивая друга слюной. Ненасытный в словоблудии Малёх уверял, что вскоре возьмёт их на вооружение и друг нисколько в этом не сомневался.

Потому Валерка, насмотревшись военных фильмов и шахматных побед своего папы над соседом, решил сокрушить своего соперника по школьной любви и действовать немедленно. Мальчик знал, что играет белыми, потому что сам был блондином. А Малёх, очевидно, играл за чёрных, будучи смуглым брюнетом. Все пять уроков подряд в тот ответственный день Валера придумывал слова, которые должен сказать Ольге Витальевне.

Такое дело нельзя было откладывать ещё потому, что учительница в ту пятницу давала последнее занятие. И пока Малёх нарочно дразнился насчёт её «золотистых локонов», Валера старательно придумывал речь о признании в любви, которую успешно завершил в школьном яблоневом саду, куда смылся с матемши. Валерка, уходивший в числе последних с уроков, не был замечен в подозрительности, когда собирался медленнее обычного. Малёх, кинувший последний комплимент Оле-очи-красные, довольный выбежал из класса.

— Он тебя не подождёт? — спросила Ольга Витальевна.

Валерка опешил. Его застали врасплох.

— Э-э… Мы сегодня ещё встретимся. — только и успел придумать мальчик.

— Ох уж этот Валентин, нет от него покоя! — весело сказала девушка и стала собирать сумочку, погружая в него большую стопку тетрадей.

— Передашь, что сочинения я проверю на выходных и выставлю оценки в понедельник. Хорошо, Валер?

— Хорошо. — быстро ответил ученик, дрожавший как осиновый лист. — Ольга Витальевна, вот моя тетрадь.

Валера медленно подошёл к ней и протянул полуобщую.

— Чуть не забыл сдать, Валерий.

Девушка прищурилась и попыталась взять тетрадь, но Валера не отпускал. Он не отступал от намеченного плана.

— Я держу, Валер. — она улыбнулась.

— Ольга Витальевна, я… вы… — мальчик скривился, — вы мне нравитесь, очень сильно. Я… вас люблю! Пойдёмте сегодня же в «Каскад».

Учительница посмотрела на Валеру как мама, смотрящая на сына после того, как тот признался, что первый раз поцеловался. С нежностью и пониманием, не лишённой озорства.

— Валера, Валера. Ты ведь маленький ещё, мальчик совсем.

Она погладила ученика по голове и взяла тетрадь. Это было нетрудно — рука смельчака дрожала как у паралитика.

— И что? Я же расту. Недолго осталось…

Валера не смотрел Ольге Витальевне в глаза, стеснялся и чувствовал, как слёзы наворачиваются неименуемо.

— Ах, милый мальчик. Какой ты всё таки хороший цветочек!

Она взяла ученика за руку, поглаживая пальцами.

— У тебя тоже будет девочка, которую ты будешь любить. Совсем скоро, ведь ты уже почти старшеклассник. В таком возрасте многие находят свою первую любовь. И ты найдёшь, я уверена.

Покатились слёзы, дрожь начала сотрясать тело и Валера с трудом боролся с самим собой, чтобы не всхлипнуть как девчонка.

— Как вы — не найду, я вас люблю.

— Но у меня уже есть кавалер, цветочек. Ты же не хочешь стать яблоком раздора?

Тут любимая учительница ущипнула влюблённого, но почти не ощутимо из-за плотности пиджака и Валера честно и зло ответил:

— Хочу.

Ольга Витальевна смотрела на него, наклонив голову на бок. Девушка вкусно пахла и находясь очень близко, мальчик не думал отступать и уж тем более уходить. Смельчак смотрел в её зелёные глаза и видел в них любимое цветочное поле, в котором так обожал резвиться возле бабушкиной дачи.

— Разве вы не для меня так нарядились?

Валера указал на колготы и в тот же момент случайно дотронулся до колена учительницы — оно оказалось острым. Но не извинился, вспомнив наглый порыв Малёха.

— Нет, миленький цветок.

Она выждала паузу решая, рассказывать ли. Решила рассказать:

— Сегодня у меня свидание. Сразу после этого урока.

— В «Каскаде»?

— Нет, милый. Советую тебе не вести девушку в «Каскад» в твоём возрасте — дорого.

— Я откладывал…

— Вот и сводишь кого-нибудь. Юльку, например.

— С ней Серый тусуется. — быстро парировал Валера.

— Но любит она тебя. Поверь мне. Так смотрит, хоть картину пиши.

Любовь всей валериной жизни сидела и качала ножкой не особо спеша на свидание. Ножка эта была упрятана в чёрные, с большим носом, туфли. И когда на них падал свет, те отражали его ослепительным блеском на самом кончике. Слёзы вновь покатились по румяным щекам мальчика и Ольга Витальевна вытерла их длинными пальцами, каким-то чудом на задев яркими ногтями влажных глаз.

— Ну, не плачь, милый. Ты ведь большой уже. Найдёшь ещё свою любовь.

Учительница вновь хотела взять его руку, но не успела — Валера рванул из класса, громко стуча каблуками. Про себя мальчик ругался страшно и тихо, шипя проклятия тому дяде, который опередил признаться Ольге Витальевне в своих чувствах.

Мальчик обежал первоклассников, потом грузную уборщицу с полным ведром, отчего та кудахтнула и жменька грязной воды выбралась наружу. Затем Валерка, не сбавляя скорости, больно толкнул заучку с параллели и пролетел школьные ступени. Потом ещё одни и ещё, и оставив после себя стучащие от резких рывков входные двери, покинул проклятое место.

Валера бежал не останавливаясь даже для очередного завязывания вновь болтающихся шнурков. Он увидел их, длинных и чёрных, ещё на лестничных пролётах трёхэтажной школы и желал там же наступить на них, чтобы рухнуть на ступенях. Причём так, чтобы сразу разбиться, чтобы никогда больше не встать.

И всё таки, несмотря на мальчишечью злость, день был хорошим, даже замечательным. Солнышко светило ярко и не пряталось за облачками, лёгкий ветерок играл с юлькиными косичками, которую уже спотевший Валера нагнал и мгновенно перегнал, напугав девочку до матерного слова. А ещё бедняжка взвизгнула, её повторили подружки и Валера, радостный, что всех пугает, гнал что есть мочи.

Школьник пробежал остановку и бежал ещё долго, пока действительно не наступил на шнурок, от чего кубарем покатился по земле и охнув, нырнул в канаву. Прохожих в момент падения рядом не было, потому мальчику подняться никто не помог. А ему не очень то и хотелось, если честно.

Рядом сначала пробежала мимо, а потом вернулась полудохлая собака, в которую Валера с Малёхом и другими школьниками кидали камни на прошлой неделе. Худая и чумазая пёсья морда нехотя подсунулась к мальчику, понюхала его, лизнула и чуть не получив по пасти от всё ещё злого ребёнка, убежала, виляя хвостом. Мальчик настолько обессилел, что едва поднял руку. А ещё ему всё болело, но это «шкодника», как любила говорить мама, волновало мало.

Так Валера лежал и смотрел вверх — на ясное и голубое небо. Оно было как в его рисунках, за которые он получал сплошные десятки. Ему сильно захотелось, чтобы резко пошёл дождь. Чтобы разъярилась гроза и чтобы улицы так затопило, чтоб аж уличные туалеты вспенились и освободились от своей ноши. Он жаждал такой бури, которая могла бы сорвать свидание любимой Ольги Витальевны и её трудно вообразимого хахаля.

Но тут же Валерка подумал вот о чём: он не хотел, чтобы Ольга намочила тонкие ножки, от которых мальчик не мог оторвать взгляда. Валера никак не хотел, чтобы чёрные колготочки промокли. Чтобы они, если настанет буря, намокли и ей от этого стало холодно. Мальчик испугался, когда подумал, что любимая учительница от этой его жестокой прихоти может заболеть.

Валера слышал о том, что люди умирают от простуды и вдруг решил, что пусть на неё лучше нападёт сон, который не допустит сегодняшней романтической встречи. «Да, сон! Он полезен, приятен и безболезнен». На этом Валера и завершил свою мысль о расправе над чужим свиданием и стал думать о болях, что захватили его тело. Справа проезжали машины и мальчику вдруг захотелось, чтобы какой-нибудь грузовик над ним опрокинулся и песок засыпал его тут же, прямо в этой канаве. Так ему болели конечности, спина и рёбра.

«Так бы я стал песочным человеком» — подумал Валера.

— Ну и чего разлёгся? — вдруг прервал мысли чужой скрежет.

Голос рваный и старческий послышался сверху слева, где был тротуар. Валера повернул голову и увидел дачника с велосипедом, вёдрами на руле и привязанными к раме тяпками.

— Проверяю уровень воды. — равнодушно сказал Валера.

И быстро встал, но тут же пожалел, так как всё тело крутило нестерпимо.

— Судя по твоему костюмчику, воды там отродясь не было! — хохотнул старикан и что-то ещё замямлив, поехал себе дальше.

Валера осмотрел себя и понял, что костюм спасёт только мамина стирка. Потянулся, покрутился и определив, что переломов нет, побрёл домой. Вредина не хотел возвращаться на автобусную остановку в таком виде. Тем более спокойные, размеренные движения рекомендованы после несерьёзных травм. Об этом Валера тоже где-то слышал.

Пройдя по тротуару, максималист обогнул корчму «Три колеса», над входом которой красовались те самые три колеса чужой старой телеги. В тёмных переулках со старыми деревянными домами он растворился вместе со своими тёмными мыслями и такими же чёрными пятнами на костюме.

Домой Валерка пришёл вечером, но ещё было светло. Родители смотрели телевизор и не поворачиваясь к сыну одновременно спросили: «К Вальке заходил?». Ответив лживо и утвердительно, мальчик пробрался в ванную, где снял весь костюм и затолкал в стиралку. Потом умылся и лёг на кровать сразу осознав, что спать ему будет также непросто, как ходить.

Следующий день стал для «шкодника» днём ругательным. Такие бывали в его жизни, но редко. Ругали сына даже не за костюм, как предполагал себе развитие событий Валера, сколько за ссадины и синяки непонятно откуда взявшиеся. Соврав родителям о причине их появления кратким рассказом о драке с Малёхом, мальчик отвязался от их внимательных глаз лишь спустя несколько дней, в которые его мусолили после падения волнующиеся папа с мамой.

В школе заметили, что Валера стал хмурым и что ходит он теперь не с ровной спиной, впрочем как и сидит, а сутулясь и сильно хромая. Любопытство одноклассников мальчик утешил историей о драке с бешеной собакой, которая напала на него и чуть не сожрала. Больше всех его жалела Юлька — известная трусиха по части дворняг, прежде не решавшаяся подойти к нему.

Малёх, сразу разглядев враньё своего друга, снова обиделся на него, не простив Валере такую театральность и измену самому себе, всегда спокойному и серьёзному. Такой шанс Валерка решил не упускать и быстренько пересел к Юльке, выгнав новенького очкастого Павлика, долговязого, с дурацкой чёлочкой отличника, которого посадили вместе с хорошисткой Юленькой, чтобы он тянул её на свой недосягаемый уровень.

Этот Павлик не нравился Валере. По какой причине он точно не знал, но правильность отличника, которую Павлик проповедовал в своей учёбе и поведении, раздражал и Валеру, и Малёха, и других хулиганов. Но Павлика не били, потому что «заезжий» был высок. Переросток, каких поискать. Да и смотрелся он старше. Новенький раньше учился в другой школе, но семья его переехала и потому Павлик оказался за юлькиной партой.

И так как в учёбе долговязый преуспевал хорошо и метил в «красные дипломы», то основным объектом своего внимания на уроках он выбрал юбку Юлии Андреевны, которую как бы ненароком поправлял, когда она дотрагивалась его ног под партой. «Девчонка-девчонка, короткая юбчонка!» — кричал Малёх, передразнивая и Юльку, и Павлика одновременно. Но Павлик всё трогал её юбку и трогал, что и стало для Валеры определяющим мотивом зависти и злости к долговязому.

Шли недели. Синяки да ушибы Валеры заживали как на той собаке, что уже не отличала очередной град камней от дождя. Словом, очень скоро Валера стал ходить здоровой походкой как прежде. Получалось даже с какой-то естественной величавостью, что мальчика очень красило. Малёх, из-за долгой обиды и ещё от того, что Валера как-то соврал насчёт поцелуя, коим мальчика перед уходом якобы наградила Ольга Витальевна, вовсе порвал с другом, сравнив этот окончатльный разрыв с ссорой Тургенева с Толстым.

Валера, решивший заиметь себе в девушки Юльку, как того хотела Ольга Витальевна, и скоп её «интеллигентных» друзей в придачу, что играли с ней во дворе в бадминтон, решил не возобновлять отношений с «драной собакой» Малёхом. Именно так Валера как-то обозвал бывшего приятеля после информации от подружки Марго, которая докладывала Валере о свяких поползновениях к Юльке со стороны друг мальчишек, в ряду которых Малёх был первым. Происходило это на переменах, пока Валера бегал за смаженками своей Юльке, с которой он очень сдружился. Та кушала всё, что приносил Валерка и мило ему улыбалась.

Но дружба эта длилась недолго. И в отношения их никто не влез, нет. Даже зазнайка Павлик, у которого для этого была весомая причина и который однажды снисходительно назвал Валеру «молоденьким кобелём», теперь перебрался на первую парту и учил уму-розуму низенькую, но не менее симпатичную Вику. Потом у Валеры наступил хворый период, во время которого мальчик болел гриппом и не ходил в школу. А придя после выздоровления узнал, что с ней снова сидел паскудник Павлик и даже делал ей комплименты.

А ещё, если верить всё той же Марго, не только нюхал её волосы, но и целовал в бледную щёчку. Самая перспективная любовь класса распалась совершенно неожиданно и не по зависящим от Валеры обстоятельствам. Хотя мальчик, порой, дразнил девочку очень грубо. Но искренне думал, что проявляет дерзкую игривость, каковой насмотрелся в нуарных боевиках.

Так получилось, что Юлька, в которую он почти окончательно влюбился, когда начал засматриваться на золотистые кудри и маленькие ушки с блестящими серёжками, уехала жить то ли в Польшу, то ли в Америку. Не одна уехала, а с семьёй. Точных причин Валера не знал, но ходили слухи, что Лапауховы уехали к родственникам, которые им и помогут обосноваться на новом месте.

Тогда у Валеры снова настала серая полоса в таком же бесцветном бытии. Не помирившись с Малёхом, школьник ощущал не только одиночество и вину перед другом за едкие оскорбления, но и отсутствие всякой надежды на новые приятные впечатления от походов в школу.

И когда уже Валерка приелся учителям и одноклассникам со своей напускной, как учителя думали, депрессией, когда он стал получать первые плохие оценки по истории и рисованию и когда уже родители хотели завести сыночка к психиатру по совету классной руководительницы, случилось «то, что случилось», как позже говаривали пожилые соседи. Произошла трагедия.

Из всех версий, которую обсуждал целый двор и даже двора близлежащие, ближе всех к правде подобралась следующая: школьник Валера, тихий малый, вместе с другими детишками играл во дворе, прыгая по строительным пескам. В ходе игры он заметил, как один из балконов на третьем этаже ближайшего к мальчику дома начал обрушаться.

В этот момент под ним как раз проходила девушка и Валерка, не теряя драгоценных минут, бросился к ней. Он успел оттолкнуть её в сторону, чем и спас от балконной громады из бетона, прутьев и тяжёлой мебели. Сам же школьник получил кирпичом по голове, отчего упал без сознания.

На деле же, и Валера помнит это очень хорошо, нелепое и страшное в своих последствиях ЧП разнилось в деталях: он вместе с местной детворой действительно бегал по пескам. Те образовались посреди двора из-за ремонта подземного водопровода, который в тот день шёл чересчур оживлённо. Видимо, рабочие не успевали в срок. Но увидеть с этих песков падающий балкон где-то там, на высоте какого-то этажа, да ещё в доме напротив, почти нереально. И уж тем более услышать характерные звуки его обрушения.

Но по этим горам песка мальчик с друзьями прыгал не из-за какой-то детской игры, а из-за конкретной взрослой цели: они хотели закопать сорванца по кличке Крыса, который не только обидел их общего пухлого друга, но и плюнул ему в лицо. Но так и не догнав длинного и худого «крысёныша», который умудрялся перепрыгивать по несколько труб за один прыжок, Валера бросил гоняться и стал спускаться с песочной горки вниз.

Оказавшись на детской площадке, малец посидел на качеле пару минут и вдруг вспомнил, что хотел пораньше сесть за уроки, из-за чего пошёл вдоль соседнего дома к подъезду своей этажки. Проходя под фронтоном со старыми балконами, Валерка нагнал незнакомую девушку в чёрных наушниках и неспешно пошёл за ней, чтобы изучить гостью.

В один момент, мальчик услышал скрежет железа по стене, увидел боковым зрением осыпающиеся ломаные кирпичи, громкий звук чего-то отломавшегося и среагировал мгновенно, даже не задирая головы по поводу любопытства, что это там наверху ломается.

Двумя длиннейшими прыжками Валера вытолкнул девушку из опасной зоны, но сам отскочить не успел и потому получил бетонной плитой по голове. Приземлился герой тоже неудачно — лицом о высокий бордюр, отчего потерял сознание на месте. Валера, только что ставший героем, лежал так ещё долгие минуты в обломках, мебели и пыли, обильно истекая кровью, пока очевидцы пришли в себя и вызвали скорую.

Но почему случилась такая абсурдная трагедия? Не падают ведь балконы когда им заблагорассудится! Они вообще не имеют привычки падать на головы проходящим внизу людям. Однако в этот раз виноват был даже не сам балкон, будь он тоже неладен, а жильцы квартиры, к которой этот старый балкон примыкал. Жильцы эти были люди глупые, если не сказать тупые. Именно так их и начал за глаза обзывать всякий, а некоторые и похуже, кто знал следующие детали ЧП.

Дело оказалось не столько в старом доме с дряхлым балконом, хотя это и было больной для всех местных правдой. Весь двор знал, что всю пятиэтажку пора ремонтировать. Однако многочисленные жалобы парировались ответом «денег в бюджете на капремонт нету». О плачевном состоянии всего строения знал и Валерка, давно договорившийся с дворовыми ребятами возле этой «пятки» и близко не играть.

Так семейка, невольная виновница обрушения, что поселилась на третьем этаже, по безответственности своей решила не учитывать возраст своего балкона и в наглую завалила балконное пространство старой мебелью. Да так завалила, что если бы кто из членов этой неразумной ячейки общества курил на нём, то каждый раз бы слышал, как балкон этот скрежечет прутьями в стене — балкон просто-напросто вываливался.

Он был в самом аварийном состоянии и даже выходить курить было категорически нельзя. Однако в семье никто не курил, что, конечно, в этом случае сыграло злую шутку. На балкон вообще не ходили, сделав из него вторую кладовку. В тот печальный день глава горе-семейства привёз новую мебель, а старый шкаф с антресолью выдворил голубям на смех. Таким вот набором, вместе с удочками, креслом и парой стульев балкон и упал на голову маленькому мальчишке.

В тот вечер Валера, будь он в сознании, услышал бы первые восхищённые возгласы о своём поступке, который очень быстро квалифицировали как подвиг со всеми полагающимися при этом похвалами и уважением. Сначала он стал знаменитым спасителем в больнице, потом в собственном дворе, на следующее утро — на свой район, а уже днём о «мальчике, спасшим девочку», знала вся страна.

Первыми о подвиге узнали очевидцы в лице нескольких бабок, что дежурили у подъезда и одного деда, что безрадостно курил на балконе — они то и вызвали скорую помощь. После о ЧП узнали родители, из-за чего папе пришлось бросить заводскую печь на произвол судьбы и лететь к сыну, которого уже увезли в больницу.

После узнали одноклассники. Малёх восхищался другом направо и налево, гордясь своей дружбой с Валерой всякому, кто в школе интересовался о здоровье мальчика. Говорят, узнала даже Юлька, которая в момент подвига грела своё беленькое тельце на море.

Но до этого всего мальчику не было дела — Валера лежал в палате с бирюзовыми стенами, без сознания и с редким пульсом, который норовил оборваться в любой момент. Как сказал папочке и мамочке хирург, шансов на родине у мальца почти нет. Настоял немедленно брать кредит, увозить Валеру в Берлин, а про долг думать потом, ведь каждая секунда на счету.

Родители очень любили сына и сделали всё исправно, без раздумий и нервов. Уже на следующее утро специальным рейсом, с которым отцу подсобил директор со своими крайне обширными связями, Валера летел в столицу бывшего фашистского государства.

Валера никогда не хотел в Берлин, не любил он этот город и эту страну, что величаво зовётся Германией. Зато герой-подросток уважал своего прадеда-фронтовика и очень любил слушать редкие воспоминания бабушки касательно эпизодов военной биографии Тимофея Леонидовича. Валерка заслушивался ими и ещё долго ходил очарованный, будто узнавал о боевых подвигах прадедушки впервые.

Так, заботливый внук часто заезжал на раскладике к нему на кладбище — привозил дедушке полевых цветов. Тот при жизни, казалось, любил их больше своей бабки. И потому, хорошо зная всемирную историю и яркие события фронтовой жизни орденоносца Тимоши — так фронтовика звали товарищи, Валерка отзывался о жителях этого самого Берлина как о виновниках десятков миллионов убитых советских людей, чей грех значится как самый ужасный поступок в истории, которому срока давности нет и быть не может.

С ним соглашались почти все, но всегда поправляли, что нынешние немцы другие, что они раскаялись и потому относиться к ним следует как ко всем ныне живущим гражданам любой страны. Но Валера стоял на своём и не допускал в уклад собственных представлений об иностранцах ни одного мирного немца, который сейчас радостный разгуливает по своей проклятой Германии и даже, о ужас, по Москве! И вот, решивший если и прибыть в германскую столицу, то точно даже близко не в сознании, Валера впал в кому. Немецкий асфальт встретил шасси борта с сыном земли белорусской тепло, потому что лето в Германии мало отличалось от лета на родине.

Примерно в это же время, далеко, в условной тысяче километров от Берлина, Ольга Витальевна, цветущая и радостная, вышла замуж, вспоминая, почему-то, между тостами, её бывшего ученика Валеру. Её цветочка, который оказался настоящим мощным дубом, совершив волевое решение спасти девочку. Но и этого Валера не знал.

А папа и мама, в свою первейшую очередь, всегда были с сыном в трудные времена. И в очередное такое время, в самое трудное, почти сошли с ума, узнав о неожиданной коме. Родители с самой новости о подвиге младшенького сыночка выпили с десяток валерьяновых баночек и всяческих успокоительных, наелись таблеток, выплакали вёдра слёз, их выплакал даже отец, жалевший о мало проведённом времени с любимым Валеркой — почти вся родня готовилась к валеркиной смерти.

Они, не меньшие герои, сделали всё то, что сделали бы другие родители в подобных случаях. Но не сделали одного — не разругались, не сбрасывали вину на друг друга и не просили денег у входа в магазины. В этом они отличались от многих других.

Валеру очень скоро вернули с того света владельцы «уродливого языка», мгновенно взялись за операцию, пока мальчик был в сознании и спустя почти двое суток утвердили жизнь маленького белоруса. Но до этого момента, пока операция шла полным ходом, где-то в глубинах бессознательного у Валеры, пока его лицо делили на части острейшим маленьким ножиком с миллиметровой чеканкой «made in Deutschland», промелькнули образы, которые иной бы спутал со снами.

Валерка увидел Юльку, которую безобразный рыжий поляк увлёк за памятник Пилсудскому и под возгласы польских националистов лишил девочку девственности. Почти сразу, после мерзкой ухмылки Юзефа, это преступление сделалось Ольгой Витальевной, которая страстно целовала своего хахаля в место, которое у всех здоровых людей принято называть губами. Однако хахаль не был таков и его затянутое кожей лицо не имело ни глаз, ни носа, ни губ.

И хотя Валера готов был поклясться, что ненормальный кавалер давит несуществующую лыбу на зло испуганному очевидцу, он понял, что любимая Ольга в беде и её надо немедленно выручать. Паскудство это творилось за школьным столом и когда Валерка сделал шаг к страстной парочке, Ольга Витальевна отмахнулась от ученика белой от мела тряпкой, которой вмиг сотворила непроходимую стену из твёрдого и потому неразрушимого мела.

Во сне Валера не мог вынести такого «лишь ему адресованного жеста» и попытался броситься в окно, но вдруг его удержали — это был Малёх, внезапно появившейся на месте её любовника. Бывший друг одной рукой держал Валеру, другой за талию Олю-очи-красные.

Гад Малёх показательно чмокнул учительницу, после чего ухватился за «булочки» и дал такого пендаля другу, что тот, словно советская бомба «ФАБ-5000» грохнулся посреди Александерплац. На этом Валера окончательно сдался и снова впал в кому, из которой «преемники нацистов» достали мальчишку опять.

Пролежав без сознания почти месяц, сын встретил родителей большими слезливыми глазками. Он ещё не понимал, что с ним произошло и происходит, потому страх больничного окружения отражался в сердце, что своей частотой билось в опасных пределах. Но папа с мамой не отходили от Валерки и иногда, когда спина не болела, ночевали возле сынишкиной койки.

Когда Валера пришёл в сознание, он увидел расплывчатый контур гипса, в котором был вырезаны два глазных кружочка-отверстия. Такая «маска Дарта Вейдера», как вспоминали позже в семье, была нужна для того, чтобы лобовая, верхнечелюстные и особенно носовая кости срослись после обширного перелома, на что врачи дали пару месяцев как минимум.

Это была одна из тяжелейших операций на памяти немецкого хирурга, который со своими коллегами у несчастного русского мальчика-героя доставал осколки как из глазных отверстий, так и из передней части мозга. Во время интервью медицинскому новостному ресурсу он не упомянул, что у него ещё день тряслись руки мелкой противной дрожью — настолько он контролировал свои мельчайшие движения, пока скраивал лицо школьника. Хирург ненавидел эти свои содрогания, случающиеся крайне редко. Потому что не считал их чертой профессионала, каким врач, безусловно, являлся.

Реабилитация Валеры проходила там же, в Берлине, в центре города, который ему противен. Когда состояние мальчика стабилизировалось настолько, чтобы было можно не волноваться за него, папа и мама гуляли по немецкой столице, напрасно пытаясь представить этот вынужденный отпуск радостной поездкой, что была выиграна в рекламной игре от крупнейшего гипермаркета.

Однажды Надежда Мирославовна даже громко зарыдала, увидев на улице первого немецкого инвалида, которого за руку вела пожилая маменька. Тогда она ещё долго не могла прийти в себя, потому людные места пара обходила стороной, пытаясь отдыхать в лавках и крытых садах. Родители всячески избегали колясочников и прочих с костылями, но как только встретили безногого даже в душной оранжерее, ушли и оттуда. Больше «в люди» иностранные супруги не ходили.

Перед отъездом врач ещё раз напомнил родителям о вероятных осложнениях и тех последствиях, которые неминуемо станут для их сына обыденностью, что будет давить на его жизнь тяжким грузом. А именно о том напомнил, что мальчик будет практически слеп, а если и будет видеть, то лишь смазанные силуэты и только при хорошем освещении. Другим недугом станет пострадавшая память и деформированное развитие сына.

И если второе подразумевает умственную отсталость и шансов на возвращение к нормальной жизни обещает небольшие, то с памятью могут быть выкрутасы в виде глубоких провалов и резких прояснений даже тех событий, которые ни один здоровый человек не вспомнит даже под дулом пистолета.

Доктор рассказывал папе и маме ещё много нюансов и сложных медицинских определений с их подробным описанием, но родители усвоили лишь одно и самое главное — Валерка теперь даун. Или умственный инвалид. Или бог знает кто ещё! Ведь в последующей ругани, что зачастила в дом их семьи после приезда на родину звучали самые привычные диагнозы типа дебила, имбицила и прочих детских оскорблений, которые теперь в их квартире заиграли вспышками обиды и жестокости.

Автором таковых стал папа, который однажды проснулся и осознал окончательно не только инвалидность сына, но и такую сумму долга, от которой и петля не спасёт. Мама лишь горевала и лила слёзы, пытаясь защищать бедного Валеру, когда папа слетал с катушек.

Валерка же лежал на диване и как мог смотрел на эти скандалы через два отверстия в маске, но не до конца понимал их причину. И если лицо его заживало, то этого нельзя было сказать о мозге мальчика и его глазах. Так, резко похудевшая от нервов мама стала ухаживать за сыном, располагая калеку на диване в зале, до которого было ближе, если что, бежать из спальной.

Сначала тахту сына вместе с ним самим думали поставить рядом с кроватью родителей в их спальне, но потом отказались от этого решения только потому, что мать не могла видеть Валеру долгое время — не привыкла она. К тому же её здоровье было подорвано убитыми нервами и безутешная Надежда Мирославовна подолгу лежала на кровати и помногу плакала, когда Валера спал.

Шли недели, месяцы и Валера вдруг стал жить почти нормальной жизнью. Говорил он плохо, но соображал на уровне бытовых нужд: медленно, но верно ел сам, осторожно ходил в туалет, топорно огибая углы квартиры, старался не наклонятся, дабы избежать сильных головных болей. По прошествию двух месяцев, как и предполагал доктор, Валеру освободили от «намордника», как сказал в шутку Малёх, навестивший друга-героя по приезду от бабушки — ведь были летние каникулы.

Валера не узнал бывшего друга и мама рассказала Малёху, что с памятью у сына отныне не лады. Больше Малёх не приходил, обидно бросив напоследок фразу о том, что обязательно придёт ещё. И не мудрено, что не пришёл! Ведь и сам Валера старался не смотреться в зеркало по утрам, чтобы не видеть швы от операций, составляющие хитросплетённую паутину.

Валера вспомнил орков из «Властелина Колец» и понял, что теперь-то он сможет попасть в фильм. Правда, лишь в роли орка. Мальчик не очень-то убивался по поводу шрамов, ведь у него было полно времени представить их вид и более тех страданий, что он испытал за последние месяцы, больше не способно преподнести ему ничто на свете. По крайней мере, так он всерьёз думал, пока лежал и креп.

«Шрамы украшают мужчину!» — успокаивала мать сына. «Да уж, — думал Валера, — эти так украшали, будто до них я был натуральным уродом, которого несколько раз роняли в роддоме, прежде чем отдать в твои счастливые материнские руки». Надо сказать, что временами Валерка думал ловко и охотно, но лишь в коротком моменте.

Но и это не радовало — выразить устами многие вещи у него не получалось. А то, что выходило, было корявым и выглядело болезненно, «по-даунски», как размышлял инвалидный герой. При всём желании, в беседе Валера не мог скрыть своей умственной неполноценности, что его больше всего угнетало.

Заканчивалось лето, но тепло ещё царствовало на градусниках жителей страны. Папу повысили в должности, так как всё к этому шло, а инвалидность сына лишь ускорило это событие. И хотя зарплата стала больше, её всё равно не хватало даже чтобы покрыть и четверть той баснословной суммы, которую родители взяли в кредит в центральном банке.

Папа стал угрюмым, озлобленным и будто недобитым, а мама без конца ревела и пила валерьянку. Былые гости перестали захаживать, а если и навещали в прошлом жизнерадостную семью, то приходили без детей, которые всегда просили Валеру построить робота из конструктора. Теперь же надоедать было некому и Валерка временами скучал по жизни, что царила раньше в их доме.

С тех встреч особенно ему запомнились яркие коробки от подарков, которые мальчик подолгу освобождал от больших бантов. Но ни самих подарков, ни поздравлений на прошлые дни рождения школьник совсем не запомнил. И всё же первые валялись по углам, коробкам и стояли на полках в виде разных игрушек.

Вторые же были надёжно закреплены в открытках витиеватым шрифтом. Но Валера и раньше быстро забывал и о первом, и о втором из-за быстро меняющихся увлечений, а уж после ЧП и вовсе в этом плане обнулился, сохранив в памяти лишь яркие, хоть и малые мозаики былых празднеств.

Пришедший к пониманию трагедии и её последствий через психолога, мальчик пытался возвращаться к прежней жизни насколько это было возможно. Дома Валера уже всё переделал, что только мог и скука вместе с головными болями, от которых не спасала даже стопка таблеток, начала донимать мальчика. Родители запрещали ему покидать квартиру и долгое время даже не брали к бабушкам: те сами приезжали к внуку, который искренне был рад их видеть.

Чего не скажешь о старших братьях, которые ещё долго не навещали младшенького. А потом вдруг как приехали вместе с капризными и размалёванными жёнами, уселись за стол и так не поговорив с братом, умотали в свой Минск. Тогда Валера и заплакал в первый раз после второго рождения. Больше он не желал видеть братьев и в своей болезненной головке убил обоих в автокатастрофе.

Когда к своему концу подходил реабилитационный период, в семье пошли разговоры о переводе сына в спецкласс. Валерке долго не говорили, что вернуться в прежний класс к своим друзьям и недругам теперь невозможно. А когда он всё-таки услышал тихие разговоры мамы и папы на кухне, то они сказали ему, чтобы сын не волновался, потому что там будут такие же как он — особенные дети.

Валера это понял как то, что его поселят к таким же сумасшедшим, какие бегают в фильмах в белых рубашках. И почему-то не обиделся, хотя с досадой понимал, что теперь он другой. А значит, друзья у него должны быть такие же как он — больные.

Когда Валера начал чувствовать себя стабильно лучше и даже хорошо, когда голова не ныла и не болела острыми болями и тупыми ударами, когда глаза стали видеть отчётливей и когда героический мальчик уже быстрее начал передвигаться и соображать в беседах, его решили выпустить на свет божий.

Сначала болезненный школьник гулял во дворе под присмотром мамочки, будто ему пять годиков. Солнце нещадно слепило, заволакивало обозрение белоснежной пеленой и не давало видеть разбитый тротуар под ногами. Если бы не мама, Валера бы не раз вспомнил каково это, бить колени. И это спасительная мамина ручка, потная от тёплой погоды и чрезмерного хождения вокруг детской площадки, держала сыновью руку крепко, боясь, верно, того, что Валера в один момент броситься под проезжавшую машину.

Потом Надежда Мирославовна садилась, печальная и тяжело вздыхала. Черт её лица мальчик не видел, но знал, что когда мама, обычно задорная и весёлая с ним, молчит, то она несомненно печальная и думает о чём-то грустном. И если бы Валера спросил у жильцов соседних домов, возле которых они уже наворачивают третий круг, то они бы сказали также грустно: «Да, мама твоя печальна».

От этого Валерке было не лучше и ему так стало жаль маму, что он бросился на шею с янтарным ожерельем и горько заплакал. А она заплакала в ответ. Казалось, что только они плакали в этот светлый и тёплый день, сидя на лавочке и подъезда в дом по номером два.

Так проходил не один день, а после мама начала ходить с ним в магазин. Шрамов Валеркиных взрослые не боялись и от этого мальчик зауважал их больше обычного. Но очень боялись дети и даже ровесники. Валера замечал, как смутные пятна его роста тут же отходили от него, когда он сближался с таким подростками.

Некоторые и вовсе охали, отругивались и убегали. Валера запомнил грозную, горбатую фигуру одного алкаша, который сплюнул перед ним, как только Валера подошёл поближе к прилавку, что развидеть конфеты. Мама тогда взяла его под руку и тихо увела, решив не ругать страшного ублюдка.

Гулял Валера и с папой, но только по выходным, потому что папа и так много работал, а в новой должности работы прибавилось. И вот шли они однажды, папка держал сына за руку и вдруг им повстречался горбатый. Валера поднял голову и увидев горб громко сказал:

— Пап, это тот самый горбатый ублюдок, который хотел на меня плюнуть!

Папа, не ожидавший такого от сына, переспросил того, о чём говорит мальчик. Валера рассказал отцу о случае в магазине и Ярослав Михайлович, в юности занимавшийся каратэ, подскочил к горбатому и взяв того за грудки, спросил, правда ли то, что он хотел плюнуть в сына?

Тот взволнованно сказал, что всегда плюётся, что он болен и что сын его не причём. Тогда Валерка подумал вот о чём: он ведь не уверен наверняка, что горбатый сплюнул из-за него. Но почему мама в той ситуации так быстро ушла из магазина, спешно взяв его под руку?

Когда папа завёл речь об этом вечером за ужином, мама рассмеялась, впервые за долгое время. Оказалось, что в тот момент они убегали не от горбатого ублюдка, а от одного мужчины, который во времена маминой юности предлагал ей руку и сердце.

Этот джентльмен после случая с балконом предлагал большие деньги на операцию, но так как мама не очень хорошо разошлась с ним в молодости, то старалась впредь избегать его компании. Когда Валера гулял с папой в очередной раз, он снова повстречал горбатого и поравнявшись с ним извинился, что назвал его горбатым ублюдком в прошлой встрече. Тот лишь ответил:

— Ты не сильно и ошибься, маленький Пью, я не самый красивый и хороший персонаж. Но и ты меня прости, что напугал. Выздоравливай, малый, всего хорошего!

Потом папа, придя в очередной будний день с работы рассказал, что горбатый отмучился наконец и что его, одинокого и без людей, понесли в конец улицы к кресту. Валере стало очень жаль горбатого и он подумал, что умрёт также — с мучениями и в одиночестве.

Настало пора осени. Тёплое солнце перестало быть частым гостем на небосклоне и Валере разрешали чаще выбираться во двор, «чтобы посидеть на лавочке и не играть с детьми, потому что опасно». «Немощным сделался — немощным и умру!» — отчаивался про себя мальчик, отворачивая голову от входящих и выходящих из подъезда.

Вскоре Валера полностью окреп и даже умственная отсталость, о которой предупреждал берлинский врач, будто бы сошла на нет. Вероятно, этому чуду поспособствовали дорогие уколы, которые продолжали колоть бедняге после операции. Вскоре, сыну разрешили выходить на улицу одному. Убедили родителей в такой самостоятельности слова Валерки о его достаточном физическом выздоровлении, что, конечно, было не совсем так.

Но больше всего папу с мамой убедили очевидные успехи в уверенной ходьбе Валеры, а также почти вернувшийся разговорный навык, которые мальчик подтверждал в чтении вслух. А ещё спустя энное количество времени сыну почти ничего не болело. За исключением лицевых мышц, которые при оживлённой мимике всё ещё напоминали о шрамах.

И вот, чтобы не пугать народ, Валера надел купленные отцом огромные солнечные очки, которые скрывали почти всё небольшое лицо «малолетнего крутана». В них Валерка более полно стал постигать визуальный мир своего дворика со всеми его детишками и взрослыми. Песчаных гор и оврагов с оголёнными трубами больше не было, как и ровесников с бабками на лавочках.

Валера посидел в беседке и ему захотелось забраться на рябину, где он любил раньше прятаться от девчонок с дома напротив. Но не решился лезть и не знал, сможет ли когда-нибудь сделать это вновь. Валера не осмелился даже сесть на качелю, низку и скрипучую.

Мальчик помнил, как ею чуть не убило его самого несколько лет назад, когда он выпал из неё и сразу поднял голову. Валере сбило кепку и он ещё минуту лежал прижавшись к песку, пока она полностью не остановилась — остановить поздно вечером её было некому.

Понаблюдав спокойно за пожилой четой из его подъезда, которые кормили местных блохастиков словно своих деток, мальчик пошёл обратно в беседку, где и улёгся. Ему нравилось слушать щебет птиц и провожать ещё более туманные и расплывчатые облака за крыши домов. Но теперь, в новом амплуа инвалида, делать это стало неудобно.

Вскоре донеслись маты — это «козлы с соседнего двора» шли в беседку играть в карты и лузгать семки. Валера не любил тех козлов и поспешил было уйти, как на выходе его бортанули плечом, отчего Валерку подкосило и он чуть было не упал, задержавшись о цветы из стальных прутьев, что составляли стены этого «логова».

Валера замычал, пытаясь выругаться, но с него лишь посмеялись. Потому что ничего не получилось. Почему-то не вышло сказать даже обычных слов, которыми он радовал родителей дома. Он стоял кривенький, словно крутой подстреленный ковбой и пытался выйти, но ему не давали «козлы».

— Да харош, оставь его, он же даун.

— Ты глянь, какие у него шрамы. — добавил другой. — Это ж трындец! Ну его нахер…

Только этот его недуг да шрамованное лицо и спасли Валеру от унижений и возможной драки, если бы он «рыпался». Зайдя в подъезд, в который его впустил маленький мальчик с таксой, Валера заплакал. Он понял, что не может ответить даже тогда, когда это необходимо, не может даже нормально убежать.

Так мальчик понял ещё одну гадкую вещь, которую он обрёл с героическим именем в заголовках уже всеми забытого газетного номера. Вытерев слёзы, Валера напоролся на велосипеды и хотел было ещё раз заплакать, так как теперь он не сможет проехаться с ветерком по стадиону, как любил делать это прежде. Теперь Валера не гонщик номер один среди нескольких близлежащих дворов.

Мальчик с поистине кислой миной стал осторожно подниматься по лестнице, держась за специально сделанные для него поручни дядей Петей — хорошим мужиком с золотыми руками, который одиноко жил сверху и вечерами, в абсолютном неведении, сбрасывал пепел в мамины цветы, растущие в рядок на балконе их кухни. Далее лифт поднял Валерку на девятый этаж, где находилась квартира родителей.

Но в неё он не зашёл. И не потому, что двери железного ящика на стальных тросах не открылись, нет. То была другая причина, вполне живая и говорящая. Перед лифтом сидела та самая девочка, которую Валера спас от гибели несколько месяцев назад. Но во мраке лестничной клетки он её не разглядел. Лишь увидел жёлтенькую точку сигареты и успел подумать о соседе, что внезапно вышел покурить в подъезде.

— Спасибо за спасение.

Голос её был тихий и будто бы с озорством. Валера не понял, что она обращается к нему. Потому не остановил робкого шага и уже было схватился за ручку двери, как она повторила:

— Мальчик, спасибо, говорю, за спасение!

Благодарность эхом помчалось на нижние этажи и тут Валера отпустил ручку. Он был в шоке. Мальчик не знал, что ответить. А когда повернулся и хотел спросить, неужели это та самая девочка, он не смог. Лицевые мышцы заболели и Валера прикрыл губы рукой. Он стоял, сутулый и кривенький, чуть качая головой в сторону, будто кивком указывал на кого-то перед той, которой он даровал жизнь. Перед той, которая забрала его собственную.

— Наконец ты пришёл. Я тебя уже час жду. Хотела, вот, поблагодарить. Где ты был? Во дворе тебя не увидела, вот сижу под дверью, дымлю.

Валера видел, как мутные искорки осыпаются на пол.

— В беседке.

Валера говорил с большим трудом не только из-за боли тех мышц, что отвечают за движение губ, но из-за сложности построения даже простых предложений. Теперь ему придётся учиться быстро говорить по-новому.

— Понятно. А ты садись, не стесняйся, поболтаем.

Валера сел рядом, хотя мама всегда ему говорила не сидеть на холодном. Но что может быть хуже его инвалидности?

— Меня Лерой зовут. Как ты, Валера?

— Уже лучше. Начал гулять, привыкаю.

— Это хорошо, рада за тебя. Очки крутые.

Её голос был взрослее и она, как представилось Валере, была старше.

— Шрамы прячут.

— Это правильно. Я вижу, с каким трудом тебе стоит отвечать… болят, наверное.

— В том числе.

— В общем, я слышала про твоё здоровье и очень хочу помочь, но не знаю как. Я ведь тебе обязана жизнью теперь. Как в фильмах, понимаешь?

Она говорила медленно и отчётливо, словно училка по географии, что рассказывает о далёких странах с таким волнением, словно вот-вот поедет в одну из них в ближайшие выходные. Валерка думал, что ей лучше ответить. Теперь это занимало гораздо больше времени, с чем мальчик ещё не смирился. Но она безэмоционально продолжила:

— Могу предложить свою компанию, если хочешь. Будем общаться. Как видишь, я разговариваю не быстро, для тебя в самый раз. Можем встречаться где тебе будет удобней. Мне всё равно, хоть на крыше.

Валера чувствовал, что она смотрит на него, пытается разглядеть. Сигарета всё никак не заканчивалась и дымом уже заволокло весь пролёт. Валера неожиданно закашлялся.

— Ой, извини, я не подумала, прости.

Она оживилась и потушила сигарету, бросив окурок между лестницами вниз.

— В общем, я приду завтра вечером. Встретимся… так где тебе удобней?

— На крыше. Поможешь залезть?

Валера не знал, откуда в нём появилась такая смелость соваться туда, куда никому нельзя лезть. Мама много раз предостерегала сына, что на крыше появляться нельзя, там опасно, потому что можно разбиться. «За это штрафуют и наказывают всю семью» — говорила она. Раньше Валера верил в столь суровые предостережения, но теперь нисколько. Ему уже было всё равно, потому что Валера был убеждён, что ещё более жестоко судьба поступить с ним не может.

— Замётано. На крыше так на крыше. Там хоть накуриться можно. Завтра жди.

И она сбежала по ступеням вниз, не воспользовавшись лифтом. Валера этот бунт против логики и комфорта оценил. Он, ставший лучше слышать, уловил мягкие шарканья девичьих сандалей и тут же представил летнюю, цветущую Ольгу Витальевну в чёрных колготах и блестящих, чёрных, словно смоль, туфельках.

Валерке вдруг пришло осознание, что теперь эти тонкие ноги, эти манящие девичьи ноги и сандалии на них могут попасть к нему на колени. Мальчик вдруг понял, что может ощущать их небольшой вес и гладить безупречную кожу. И, наконец, инвалида потрясла мысль, что он может обрести девушку.

Первую и единственную любовь, что будет с ним всегда. Всю его болезненную несчастную жизнь. Для Валеры это была судьба, мысли о которой взволновали мальчика и возбудили в нём не только мужские инстинкты, но и желание во что бы то ни стало сделать эту судьбу реальностью.

Уже дома, лёжа на зелёной тахте, Валера пришёл к мысли, что говорить с Лерой легко. Находиться рядом тоже. Потому она обязательно должна стать его девушкой. Ведь даже если мальчик ей не симпатичен, если Лера и старше его, то она ведь ему по гроб жизни обязана. Сама ведь сказала. И Валера, знавший, что с такой мордой и такой соображалкой весёлой жизни с обилием красавиц ему не светит, решил удержать спасённую им бунтарку-Леру при себе.

Мальчик был рад, что первые благоприятности в жизни начинали появляться. Герой верил, что при должной настойчивости, силе воле и наглости сможет заставить Леру быть рядом и полюбить его. Даже если девочка об этом и не думала. Валера не хотел, чтобы она только из-за приличия и человечности погуляла с ним пару раз и потом пропала, словно сладостное наваждение. Нет. Валера железно решил сделать Леру своей и завтра же он начнёт воплощать это желание в жизнь.

Родителям сын не сказал о встрече с Лерой, хотя мама как-то спрашивала, не приходила ли «взрослая красавица» поблагодарить. Потом матушка рассказывала, что Лера хоть и странная девочка, на своей волне, но очень симпатичная и выглядит взросло. Мама ещё называла Леру «готкой», потому что та любила одеваться «по-чёрному», как уже подкалывал мамины рассказы папа.

Он снова пришёл с работы поздно и принёс сыну другие крутые чёрные очки, но уже с увеличительными стёклами. Сказал, что хорошие знакомые привезли из Германии, в подарок. Очки эти были специального штучного производства и не были куплены семьёй в Берлине из-за их высоченной цены.

Выяснилось, что за этими хорошими знакомыми висел большой должок, который они вернули отцу этими очками спустя почти тридцать лет. Что такого особенного в далёких девяностых для них сделал папа в семье не знали. Но Валера уверил себя, что он спас их жизни в какой-нибудь бандитской перестрелке, случайно проезжая мимо на своём красненьком гольфе.

Цену «немецких окуляров» папа так и не назвал, но Валера нашёл их в интернете с ценой в несколько тысяч долларов. Сверхпрочный карбоновый корпус, тонкие универсальные линзы с защитой от всевозможных излучений и прочие технологические тонкости гордо объясняли цену этого «уникального решения для вашего зрения», к внешнему виду которого приложились дизайнеры из «Порше».

Очки были модными, квадратными и потому отличить их от других, даже более премиальных моделей солнечных очков, было невозможно. Валера был очень рад подарку, потому что тот практически вернул зрение больному мальчику, отчего сын не сдержался и заплакал, горячо поблагодарив отца.

Погуляв с ними по дому, Валера пришёл, как ему казалось, к гениальной мысли — следует и дальше продолжать строить из себя почти слепого, чтобы использовать это скрытое преимущество в общении с Лерой. Главным образом он хотел наслаждаться известной маме взрослой красотой девочки, делая вид, что долго пытается разглядеть её внешность из-за утраченного зрения.

Так, Валерка пол ночи не мог уснуть из-за жгучего желания увидеть завтра эту готку с чёрной помадой, чёрными ресницами, чёрными туннелями в ушах, чёрными волосами и ясными, как его новый взгляд на мир, глазами. Завтра настало быстро, но Валера, проснувшись по привычке рано, вновь постарался уснуть, чтобы приблизить долгожданный вечер.

Настал и он и Валерка, не забывший свои новые очки, вышел за дверь примерно в это же время, в которое вчера оказался перед Лерой. «Вчера» повторилось — Лера, не изменяющая своей моде была во всём чёрном. Это было очевидно, так как она предстала перед ним в виде тёмного силуэта. Но в чём именно, мальчик пока не разглядел. «Ничего, — подумал он, — у меня ещё будет время».

— Готов?

Валера кивнул.

— Тогда полезли, только тихо.

По ступеням пара поднялась этажом выше, потом Лера ловко залезла на лестницу, открыла люк, чуть спустилась, чтобы подать руку инвалиду и затянула того наверх, в жилище голубей. Валера увидел тушки нескольких птиц так чётко, что чуть ли не сосчитал количество беленьких личинок, роющихся в трупиках подсохших пернатых. Не задерживая взгляд на противном зрелище, мальчик следом забрался по лестнице из ржавых прутьев наверх и таким образом оказался во власти солнечных лучей, которые ещё могли согревать.

Сначала Леры не было видно, она будто исчезла. Валера обернулся вокруг и не увидев девочки, учуял духи, каковые нельзя было унюхать у знакомых школьниц. Они, такие особенные, привели «слепого» к краю, на котором готка сидела и смотрела вниз. И тут Валера чуть не выдал себя, потому что хотел сказать, чтобы она была осторожнее. Валера прикусил язык и медленно ворочался, изображая невидящего.

— Ты когда-нибудь хотел прыгнуть?

— Я никогда не был на крыше.

— Даже так? Что ж, теперь ты тут. А теперь?

— Что теперь?

— Ну спрыгнуть, дурачок, не хочется?

Её «дурачок» прозвучало не злобно, не издевательски, а радушно. Валера даже сказал бы, что нежно.

— Если бы я видел самый край, то может и задумался. — пошутил инвалид.

— А ты подойди поближе и увидишь. И не только край, но и то, что никогда не дорастёт до него.

Но Валера видел всё очень чётко не подходя к нему. Этим всем, что «никогда не дорастёт» до края, была не панорама двора, а дорога с небольшими деревцами, за которыми виднелся камышовый пруд. С этой стороны дома было невозможно увидеть школьников, если специально не задирать голову, гуляя по прилегающему внизу тротуару.

Соседняя пятиэтажка была далеко. К тому же этажей у неё было поменьше, поэтому увидеть нарушителей с её крыши было нереально. Разве что какой-нибудь житель выйдет на балкон и с помощью бинокля заметит странную парочку, гуляющую наверху.

Валера медленно пошёл в сторону пригласившей к краю девочки, удачно имитируя походку слепого, которая до недавнего времени стала его основной манерой передвижения. Она не дождалась, пока спаситель упрётся в неё. Лера взяла его за руку и легонько посадила рядом. Валера дрогнул — ему было страшно сидеть так высоко, на самом краю.

— Не бойся, Валера, я рядом.

Валере стало неловко и он с улыбкой сказал:

— Если начну падать, ты вряд ли меня удержишь.

— Тогда мы упадём вдвоём.

Только сейчас мальчик смог разглядеть Леру. Она была стройна, словно ласточка, и потому казалось лёгкой, воздушной. Этот возникший образ подчёркивал чёрный цвет, заполонивший одежду девочки. И мама оказалась права — Лера совсем взрослая.

Лицо с острыми краями, на котором уместились худой подбородок и малый носик с пирсингом. Такой прокол мальчик для себя называл «бычьим». Большие голубые глаза украшали худое лицо. Скулы утемнялись впалостью, отчего Валера сглотнул: от таких скул он сходил с ума. Как, впрочем, и от глаз большого размера.

Волосы, лежащие в карэ, были такие же чёрные, крашенные. Две белых пряди заслоняли брови. Обе бровки были также пробиты, только по-разному: где-то колечек было больше, где-то меньше. Слишком много «железа» Валере на девочках не нравилось.

Это касалось как украшений, так и проколок. Но на Лере всё это смотрелось уместно и привлекательно. Ушей он не увидел и подумал, что и те, вероятно, проколоты. Валера не отводя глаз сказал, словно в оправдание своей раскованности:

— Мне нужно время, чтобы тебя разглядеть.

— Я понимаю. Можешь рассматривать.

Она смотрела ему в глаза. По крайней мере пыталась увидеть их вблизи, сквозь глухую черноту стёкол. Но через минуту, так и не взяв стёкла без бликов штурмом, девочка полезла за сигаретами. Для Валеры это был хороший предлог, чтобы опустить голову и начать разглядывать юное тело. Его верхнюю часть украшал и одновременно прятал чёрный топ, который открывал белые плечи восхищённому мальчику.

Ключицы девочки сильно выступали, натянув кожу до самых синеньких вен. Тонкую шею украшал чокер с металлическими бусинками. Грудь девочки была небольшой, но и сказать, что её не было совсем, было нельзя. Валера не разбирался в размерах женских грудей и теперь гадал, второй это или почти второй. Крупные соски с пирсингом в форме сердца врезались в тонкую ткань и мальчику казалось, что они вот-вот прорвуться к нему.

Девочка не сильно озаботилась скромностью полагая, что пойдёт на прогулку со слепцом. Она, вероятно, думала: «Что он увидит или разглядит такого, что может смутить или заставить меня броситься в краску?». Но Лера просчиталась и Валера видел все просчёты. Он видел всё в таких подробностях и деталях, каковые не могли дать ни эротические фотки, ни ролики в самом наилучшем качестве. И мальчик не упускал момент и смаковал всё.

Готка закурила причудливые жёлтые сигареты и стала смотреть вдаль, подогнув одну ногу под себя, а другою раскачивала на весу. Валера с детства привычен к дыму, потому что папа курил сколько себя помнил. Для него это не стало помехой, а придало зрелищу определённый шарм.

Мальчик чувствовал себя героем фильма. Вот он на крыше, с роковой красоткой, что вскоре отдастся ему, такому храброму и потому мужественному. Внизу их ждёт «Роллс-Ройс», который увезёт парочку туда, куда он только захочет, а сейчас — время наслаждений…

Чёрный макияж соблазнительницы в виде стрелок подчёркивал пышные ресницы. Валера вернулся к ним и оценил старания девушки выглядеть превосходно. Но ему тут же не терпелось облюбовать её всю, так что мальчик вернулся к плоскому животу с пирсингом.

Талия готки была как в мультиках у феечек — очень тонкая. Ширина таза держала чёрную, в сиреневую клетку юбку, которая была выше колена. Чёрные колготы с розовыми сердечками переливались на свету, а кроссовки с розовыми вставками выглядели хоть и громоздко, но стильно.

— Может без очков будет лучше видно?

Она поинтересовалась шёпотом и Валера, смотрящий на горизонт и переводящий дух, краем глаза увидел, как рука девочки скользнула под юбку. Лера стала гладить себя, медленно и уверенно набирая темп и Валерка, возбуждённый, не смог совладать со своей ролью и резко бросил взгляд вниз, дёрнув головой — он успел увидеть скрывающуюся за подолом игривую кисть.

Но Лера тут же убрала руку, сев боком к мальчику. Настала тишина. «Заметила! Или же нет? — воскликнул вопрошая в уме самого себя инвалид. — Чтоб мне провалиться со своей несдержанностью!». Несколько минут Валера смотрел на неё и думал, разгадала ли девочка его подлость. Продолжая играть слепого и наконец, чтобы развеять подозрения с неловкостью, сказал:

— Ты очень красивая. Не зря я тебя спас.

— Спасибо, Валер. Хочешь?

Она протянула ему пачку сигарет, что лежала рядом.

— Сигареты? Не курю.

— И правильно.

Она будто обиделась и отвернулась.

— Скажи мне, Валера, у тебя была девушка?

Слепой в кавычках задумался, что ответить. И решил солгать, чтобы возвести свою трагедию в квадрат:

— Да, была. Была да сплыла.

— Бросила после этого случая?

— Ага, как только я перестал видеть. Она не могла выносить моих попыток увидеть её, её глаза… Всё время ревела и в один момент не навестила меня. С тех пор ни слуху ни духу. Родители говорят, что девочка напугана и что ей нужно время. А я считаю, что если твоя девка не может разделить все твои горести, то грош цена такой бабе.

Валера вошёл в образ и сказал это с такой злостью, что поверила бы даже родная мать.

— Её не остановило даже то, что ты спас мою жизнь?

— Она видела лишь мой недуг, а не мой поступок.

— Бедненький.

Лера обняла Валеру, но так как в сидячем положении это было неудобно, она спрыгнула с кирпичного края, подошла к мальчику и обняла снова. Её запах опьянил инвалида и он погрузил лицо в её шею. Руки сами собой оказались на бёдрах и если бы не рабочие, поднявшиеся на строительной платформе на далёком соседнем доме, то Валера бы себя не остановил.

— Строители поднялись, могут заметить.

— Где?

Она шарахнулась и стала оглядываться.

— На том доме.

Дом напротив был хоть и далеко, однако тёмные фигуры на светлом небе были хорошо заметны. Мальчик не хотел оказаться обнаруженным, чтобы родителям не прилетело.

— Надо уйти. — прошептал он.

— Хочу на тебя посмотреть.

— Ещё будет время.

— Сейчас хочу.

Лера сняла очки и увидела лицо, которое ещё недавно было детским. Теперь оно было уставшим, суровым и совсем взрослым. Прищур мальчика устрашал, делая взгляд увечного уродским.

— Не буду врать, Валера, ты уродлив. Но я тебя полюбила и думаю, что готова встретиться снова.

Её слова были подозрительно взвешены, но казались правдивыми из-за особенной интонации, которую можно было назвать по-взрослому понимающей и заботливой.

— Очень неловко, необычно это слышать. И очень приятно, что честна со мной. Спасибо.

Девочка поцеловала его в бледную щёку.

— Завтра, здесь же.

Он просто кивнул и прижал Леру к себе. А потом его новая любовь помогла спасителю спуститься и сбежала по лестнице быстро-быстро, как в прошлый раз. Вечер и ночь тянулись для Валеры мучительно долго. Он не помнил другого такого тяжёлого ожидания, кроме последних дней перед снятием фиксирующей маски с лица. Следующий день повторил предыдущий — Валерка сидел дома один, а родители допоздна трудились.

Почти сразу после приезда из Берлина, чтобы быстрее выплатить спасительный кредит, мама стала брать уроки репетиторства и часто выезжала к ученикам преподавать на дом. Что днями напролёт делал Валера? Много читал. Теперь мальчик делал это без очков, чтобы глаза снова привыкали читать бесчисленные чёрные рядки из букв и символов.

Школу никто не отменял, пускай только в октябре он начнёт ходить в спецкласс для инвалидов. Учительница, осведомлённая о своём новом ученике, уже звонила маме и порекомендовала начинать читать заранее, чтобы на уроках Валерке было легче. Вот мальчик только и делал, что лежал и читал, совсем позабыв про выведенную мамочкой норму в несколько страничек.

«Золотой храм» известного японского автора, про которого Валера ещё ничего не слышал, читался на удивление легко. Возможно потому, что почти весь роман состоял из рассуждений главного героя. Мальчик хотел узнать, кто такой этот Юкио Мисима, но погружённый в книгу забывал уделить интернету минутку на раскрытие тайны. Валерка уже долгое время перестал посещать всемирную паутину. Раньше он не мог долго сидеть на стуле и яркость монитора резала глаза, а в смартфоне мама после операции разрешала сыну сидеть только полчаса в день.

Так бы Валера и провёл вечер, зачитываясь судьбой таких же несчастных японских детей писателя Мисимы, если бы в дверь не постучали. Мальчик сперва неосознанно пропустил мимо ушей глухие, но настойчивые удары. Мало ли какая бабка поднимается по ступеням с трёхногой тростью. Через минуту звуки усилились и до Валеры дошло, что стучаться именно в дверь родительской квартиры. Ясно было, что оба родителя не могли потерять ключи в один день, поэтому Валерка надеялся, что пришёл паскудник Малёх.

Встречи с Лерой придали мальчику мужества и готовясь высказать бывшему другу всё, что о нём думает, отложил книгу. В глазке показались силуэты двух мужчин, которые пока что тщетно пытались достучаться до хозяев. Малёха среди них не было, а мужчины не уходили и продолжали тарабанить.

— Кто там?

— Здравствуйте. — раздался громкий голос. — Мы из милиции, хотели бы поговорить с Валерием Ярославовичем.

У Валеры ёкнуло сердце. Что он такого натворил, чтобы к нему пришли менты? Ничего, абсолютно ничего криминального. Неужели из-за крыши?

— А по какому вопросу я нужен?

Смысла делать взрослый вид с соответствующим голосом не было, потому что Валерка никогда не отличался грубой или басовитой манерой разгаваривать.

— Валерий Ярославович, не бойтесь, мы правда из милиции.

Мужчина стал показывать удостоверение, но в темноте коридора был виден лишь размытый прямоугольник.

— Если не хотите пускать в дом, можем поговорить в машине. Разговор серьёзный, так что подождём вас здесь.

Валере сами силуэты в гражданском не внушали доверия. Но слова говорящего были терпеливыми и интонация, с которой к Валере обращались, не была подозрительной.

— Заходите.

Валера открыл дверь и в прихожую вошли двое мужчин средних лет, гладко выбритых, с ничего не выражающими глазами.

— Спасибо. Мы из наркоконтроля.

Валера внутренне выдохнул — значит не из-за крыши.

— Меня зовут Никита Игоревич, а моего коллегу Александр Михайлович.

Они снова показали корочки и там действительно значились их имена, а в углу — эмблема с каким-то грифоном.

— Можно пройти в комнату?

— Да, конечно.

Оказавшись за Валериным столом, мужчина продолжил:

— Можно на «ты»?

— Без проблем.

— Итак, Валера, мы уже разговаривали с твоим отцом и он в курсе того, зачем ты нам нужен. Он скоро приедет домой — по нашей просьбе папу отпустили с работы пораньше. Думаю, что приедет с мамой. Так что не волнуйся, ты с наркотиками дел не имеешь, так что расслабься. Как приедут твои родители, я продолжу.

— Хорошо, я не волнуюсь.

И хотя это было ложью, потому что Валера заметно напрягся и сидел как деревянный.

— Может, хотите чаю?

— Нет, спасибо. Мы не голодны. А чай и так целыми днями гоняем.

Мужчина улыбнулся и глянул на часы. А потом неожиданно сказал:

— Ты герой, мальчик, большой молодец. Спас девочку, не заботясь о своей жизни. Сейчас на такой подвиг мало кто способен.

Он улыбнулся Валере, отчего напряжение начало уходить. Тут входная дверь отворилась и вошли родители.

— Так, мы на месте. Можно начинать. — заявил папа.

Мама часто дышала, волновалась. Отец же был серьёзен, от него сильно пахло сигаретами.

— Хорошо. Итак, Валерий Ярославович и уважаемые родители, вот по какому делу мы пришли к тебе, Валера. Ты ведь знаешь девочку Леру, верно?

Валера удивился, что заговорили о ней.

— Э-э, да, знаком. А что такое?

— Дело в том, что она подозревается в распространении наркотических веществ.

Родители удивились не меньше сына, но слушали молча. По маминому лицу промелькнул отсвет печали — она подняла брови, уголки рта опустились, а с ними голова и большие глаза, которые мигом заслезились. Валера понял, что она подумала о своём крестнике и его двоюродном брате, который был гораздо старше мальчика и который несколько лет назад сторчался так, что последнюю неделю перед смертью лежал засохшим огурцом, будто его забыли сорвать с грядки в жаркое лето. Тяжёлое детство из-за ранней безотцовщины сказалось на Иване пристрастием к наркотикам.

Валерка слабо помнил брата в здравии, потому что разница в возрасте и проживание в другом городе так и не дали двум родным людям возможности проводить время вместе. А может виной всему была зависимость Вани? Тогда понятно, почему семья Валеры ездила к родственникам крайне редко.

А когда всё-таки собирались ехать, все долго не решались и были угрюмы. Потому у младшего брата в памяти осталась лишь тощая предсмертная фигура старшего, мутные глаза которого недвижно смотрели в потолок, пока веки под последний слабенький выдох несчастного медленно не опустились.

Из воспоминаний о покойном Валеру вырвал холодный голос сотрудника:

— Она тебе говорила что-нибудь такое, что может быть связано с наркотиками? Что-нибудь странное может рассказывала?

— Нет, — сходу ответил Валера, — ничего об этом не говорила.

— Лера Андреевна Сычёва, согласно нашим источникам, уже почти год работает оператором в составе международной ОПГ, которая занимается незаконным оборотом наркотических средств. Информация эта новая и потому пока не проверенная. Поступила она от одного паренька, который указал на неё как на важного человека в иерархии их преступной группы. По словам её подельника, Лера занимается организаторской деятельностью в регионах, а иногда и сама передаёт наркотик важным клиентам. В общем, девушка курирует закладчиков и находит новых клиентов. Этот паренёк попался нам с поличным — пытался спрятать пакетик с веществом в подвале. Через него мы вышли на Леру и хотим её, как у нас говориться, взять с поличным.

— Для этого нужен я?

— Именно, Валера. Всё схватываешь на лету. Вам родители волноваться не стоит, мы будем контролировать ситуацию. От вашего сына нужно лишь участие. Мы хотим сделать из Валеры приманку, на которую Сычёва обязательно попадётся.

Тут мама не выдержала:

— Но почему её просто не арестовать и не выведать то, что вам нужно? Зачем втягивать в это моего сына?

— Во-первых, Валера знаком с ней. Во-вторых и к большому сожалению, сразу арестовать её нельзя. Потому что мы не знаем точно, действительно ли она работает курьером и куратором. Повторюсь, её сдал парниша, что сейчас привлечён как один из преступников. Под подозрением у нас целая международная сеть, с пешками в виде закладчиков, как этот пойманный паренёк. Однако главари или другие важные лица пока нам неизвестны. Мы решили, что будем брать их начиная с рыбки поменьше и пока такая работа приносит результат. Поэтому его слова надо проверить — вдруг она следующая в иерархии? А пугать её пустыми разговорами нельзя, она не местная. Предположительно — россиянка. Да и закрыть её, что называется, без вещественного доказательства невозможно. Сдаётся нам, что если мы спугнём её понапрасну, она захочет умчатся на родину. А это лишние сложности и телодвижения, которые очень нежелательны.

— Хорошо, что именно вы задумали?

Папа не любил долгих рассказов, особенно когда это были не юморные истории.

— Мы хотим, чтобы Валера снова встретился с Лерой и примерил на себя роль заинтересованного в наркотиках парня. Он должен отыграть покупателя и когда Лера принесёт товар или скажет, где или у кого его можно будет забрать, мы возьмём её.

Настала пауза, гнетущая и долгая. Милиционер не выдержал.

— Вы можете отказаться, это не запрещено законом. Но думаю, что вам известно сколько в районе, да и стране в целом, малолетних наркоманов, которые безвозвратно поломали свои жизни.

Мама, не выдержав, ушла в ванную.

— Мы не откажемся. Валера согласен.

Папу нервировала эта ситуация, потому он решил сделать выбор за сына.

— Валера, ты согласен?

Милиционеру нужно было услышать ответ от него. Тихого «да» было достаточно, чтобы радостные милиционеры засуетились и показали родителям документ, в котором говорилось, что пустая графа с ФИО добровольно выступает помощником в следствии по такому-то делу. Нужное охотники за нариками вписали быстро, а Валера свои строчки заполнял медленно и когда дело было сделано, товарищи милиционеры продолжили:

— Итак, где и во сколько ты с ней обычно встречаешься?

— Было лишь две встречи. Обычно днём, до пяти вечера.

Валера не хотел при родителях говорить, что дело было на крыше. Пришлось включить дурачка и пропустить первую часть вопроса в надежде на то, что она пропадёт в ворохе следующих, более важных.

— Так где ты с ней встречался?

«Чёртов настырный мент!» — подумал мальчик.

— На лестнице сидели.

— Хорошо… Когда ты договоришься встретиться с ней в очередной раз, набери по этому номеру и скажи, где и во сколько. Мы приедем заранее и прицепим к тебе прослушку. Тогда ты пойдёшь играть роль. И ещё важный момент: никуда с ней не иди. Даже если она пообещает стопроцентный товар где-нибудь здесь, за углом. Это может быть опасно. Всё понятно?

— Да, всё понятно.

Валера отвечал в состоянии лёгкого шока и до сих пор не верил, что скоро придётся сдать Леру в руки закона. Помочь упечь девочку, в которую он успел влюбиться. Спустя несколько минут, в которые папа расспрашивал милиционеров об опасности, которая грозить сыну по их словам не должна, те ушли. Следом посыпались вопросы по поводу знакомства Валеры с уголовницей, на которые мальчик с болью в голове нехотя отвечал, что Лера приходила благодарить за спасение.

— Но откуда они знают, что ты с ней знаком? Разведчики, ей богу!

Мама не переставала дивиться осведомлённости внутренних органов и не успев завалить сына ещё кучей вопросов, по своей сути уже не важных, отпустила любимого калеку в комнату. Сын слышал, как родители начали вспоминать Ваню и его печальный исход.

Валере сильно болела голова и он был уверен, что это менты виноваты в его нервном возбуждении. И хотя это было в самом деле так, однако же мальчик сам был виновником своего самочувствия не меньше прочих — он думал, стоит ли вытаскивать Леру. И если «да», то как?

Встреча с девочкой была назначена на завтра. И об этом Валера милиционерам не сказал, хотя должен был сделать это сразу. Но Валера находился в глубоком смятении, потому решиться выложить всё был не готов. Мальчик пребывал в состоянии замешательства ещё долгое время и весь вечер, в котором он сверлил слабыми глазами потолок, думал, как ему поступить.

И хотя выбора у него никакого не было — следовало сдавать и дело с концом, но Валера наедине с собой с этим согласен не был. Он не спал всю ночь думая, что скажет девочке. Под утро в больной голове мальчика вызрела мысль вовсе прогнать девку, включив настоящего имбицила.

И, возможно, это было правильнее с точки зрения не сыграть кому-либо на руку: так и ментам не заложишь, и девку не спугнёшь, то есть соучастником не станешь. И на вопросы законников, почему новостей нет, можно было сказать, что она не объявлялась. Но Валера представлял это себе откровенно по-дурацки, театрально, словно он маленький бяка, который больше не хочет играть с девочкой в песочнице.

Позвонить? Наилучший способ, чтобы предупредить о хвосте и не бросить тень на себя — сотрудникам будет сложно подкопаться. А вдруг менты и его прослушивают? Но Валера же не преступник! Однако среди подростков ходит молва, что гэбисты слушают всех без исключения.

Хотя, с такими мыслями о спасении он в шаге от очередного скандального титула. И всё равно есть риск, даже если не прослушивают. Вдруг Леру всё равно поймают и уж тогда обязательно залезут в телефон и увидят там входящий от… кого? Валерки-спасителя, Супермена, Слепого урода? Тогда героический в прошлом инвалид мигом станет простым увечным уголовником.

«Хотя нет, — потом обмазговывал мальчик, — всё равно решат, что я рассказал ей о слежке и посадят меня. Ведь защитить меня будет некому, потому что свидетелей нет». А просить родителей обманывать милицию Валера не хотел. И после таких долгих рассуждений Валера ругался в подушку, что и так нельзя сделать — они же следят за ней!

Увидят, что она заходила в его подъезд. Ромка ещё долго злился на себя, на Леру-наркоманку, на родителей, на всех, потому что невольно стал заложником опасной ситуации, как в детективе, в которой нельзя сделать и шага в сторону, и слова лишнего сказать нельзя!

Валяясь в кровати, корчась от злости, сминая одеяло с подушкой, мальчик вновь подумал о Ване и решил, что чёрта с два он станет спасать дуру. «Так ей и надо!». А потом взбешённый начал придумывать, как какая-то ссыкуха охомутала бедного Ваньку и начала скармливать ему самую палёную в мире наркоту, от которой тот и загнулся.

И вот, солнце озарило валерин город тёплым сиянием и мальчик со слипающимися глазами, из которых текли слёзы, уже всё про себя решил — заложит он Лерку, забудет, если сможет и больше никогда не вспомнит. Утро и день мальчик провёл за книгой Мисимы, которая не развеяла его, не отвлекла никоим образом и что самое горькое — не дала лучшего решения, противному и единственному тому, который выбрал несчастный инвалид.

Бросив книгу недочитанной, потому что волнение не давало сосредоточиться, Валера набрал обычный мобильный номер. Громкое «Слушаю, Валера» раздалось почти мгновенно, Валера сказал, во сколько придёт Лера и Никита Игоревич пообещал приехать за час до момента встречи.

Отряд милиционеров приехал минута в минуту, за порог вместе с уже знакомыми Никитой и Александром ступили и другие милиционеры, которые несли чёрные чемоданы. Без лишних слов они стали открывать их, доставать оттуда прослушку, ноутбук и под постоянные вопросы «так удобно?» искали под одеждой мальчика потайное место. Валера до приезда гостей оделся в мешковатую одежду, а именно в белую с чёрной паутиной-принтом байку и широкие милитари-штаны.

Легавые с практической точки зрения оценили выбор мальчика и после проверок микрофона пожелали мальчику удачи на ответственной поступи. Эта неуверенная поступь была, с одной стороны, поступью спецагента, а с другой — натуральной шестёрки.

Кем всё таки был Валера он ещё не решил и отдал это на откуп времени, а сам, ощущая лёгкий дискомфорт из-за провода, поплёл в сторону зазвеневшего дверного звонка. Лера была всё также по-взрослому привлекательна. Без лишних слов специальный агент Валерка быстро вышел, закрыл дверь, но не на ключ и потому тут же напоролся на вопрос:

— Ты не один? Дверь не закрыл.

— Э-э, да-а, совсем из головы вылетело.

Валера сделал неуклюжий оборот и быстро провернул скважину, отрезав ментов от себя и преступницы двумя быстрыми движениями. Зачем он это сделал? Ведь можно было соврать, что дома мама. Очевидно потому, чтобы девочка смогла убежать. Но неужели Валерка, инвалидный мальчик с плохим зрением и ослабевшим умом, захотел в тюрьму? И тут очевидно, что даже убийца не хочет в тюрьму, но дело своё тёмное, однако, делает.

Так и Валера, почему-то засомневавшийся в своём решении помочь поимке юной преступницы, в последний момент склонился к измене государству и его внутренним органам. И хотя он думал, что отдал здоровье ради этой Леры не для того, чтобы она сгнила за решёткой, он и в этом своём решении не был уверен. Но милицию всё равно закрыл, словно бы на всякий случай.

Страдающий мальчик с наркоманкой-девочкой забрались по всё той же лестнице, прошли ко второй по всё тому же пыльному чердаку со скелетами голубей и оказались на уже привычной крыше. Как и в прошлый раз, никого кроме них не было. Валера заметно нервничал и если бы выспался, то этого заметно бы не было.

— Тебе не идёт такая одежда. — игриво сказала Лера.

Она, оборачиваясь на увечного храбреца, прошла к краю, вся с иголочки наряженная, словно дорогая куколка на витрине магазина коллекционных фигурок.

— Что с ней не так?

— Ты выглядишь как мешок. Тем более сегодня жарко.

Лера была права. Погода была на её стороне, но сегодня поддаваться соблазну было нельзя. С неподдельной горечью Валера сказал:

— Мне последние дни не хорошо. И сегодня ночью я плохо спал. А ещё в холод бросает. Потому буду мешком.

— Странно, вчера ты был очень даже хорошеньким. Меня возбудил, да и сам был не прочь…

Она оборвала фразу, предлагая мальчику завершить начатое. Но Валерка помнил о прослушке и старался отвечать так, чтобы не краснеть перед ментами.

— Послушай, Лер, меня штормит эти дни. То в горячку бросает, то в холод, как сегодня. Это от лекарств.

Валера стал бы хорошим актёром, не стань он инвалидом. Мальчик подошёл к своей роковой девушке и сел рядом, состроив кислую мину. Она искренне спросила:

— Надеюсь, со мной тебе становится лучше?

Лера проговорила это томным голосом и приблизившись вплотную, начала гладить зашитое лицо. Валера убрал руку.

— Только ты и даришь мне радость, а с ним и самочувствие улучшается. Это правда. Только на душе мне плохо. Когда мы расстаёмся, я удерживаюсь от того, чтобы не заколоть себя ножом.

— Неужели настолько влюбился, дурачок?

Лера смеялась, но мальчик продолжал игру.

— Не смешно, Лера. Мне очень плохо. Вот бы что-нибудь скрасило наши перерывы…

Он задумался, она не встревала.

— Когда я лежал после операции, то мне кололи какую-то чудную хрень, от которой я не только отдыхал от болей и болезненного утомления, но и видел яркие сны. Долгие, словно фильмы. Это было чудесно. А потом мне запретили его колоть и мама отдала средство врачу, хотя было очевидно, что оно идёт на пользу.

— Почему запретили?

Она начала гладить Валеру по колену и медленно, словно кошка, круговыми движениями пробиралась к паху. Валера старался держаться, но у него плохо получалось. Чтобы отвлечься, он продолжал сказку:

— Оно вызывало привыкание. Это было тяжёлое средство, что-то типа медицинского наркотика. Его прописывают в особых случаях, как у меня. А без него мне не так хорошо, как раньше. Даже плохо, я бы сказал. И хотя я почти в норме, всё равно хочется вернуться в прошлое, лежать и смотреть сны. Думаю, если бы я принимал его до сих пор, то быстрее бы выздоровел.

Девочка молчала и с вожделением гладила бугор, что образовался между ног её героя. Нечеловеческих усилий стоило сохранять ровное дыхание и чтобы не доводить до «беды», Валера взял тонкую руку, поцеловал и словно взмолившись, сказал:

— Лера, мне нужна замена лекарству.

Она непонимающе захлопала глазами и ответила:

— Я и хочу дать тебе лекарство, глупенький, хочу дать себя.

— Ты мне нужна, здесь и сейчас. Но мне надо то, что скрасит скучную и томительную жизнь дома.

— Но, Валер, я же не могу дать большего.

— Может ты знаешь того, кто может?

Лера поменялась в лице.

«Ну же, — думает Валера, — выдай себя и закончим с этим фарсом».

— Если ты про траву, то могу разузнать.

— Мне нужно что-то посерьёзнее.

Почему Валера стал играть по-крупному он сам не знал. Но как только услышал про траву понял, что менты оказались правы — Лера связана с наркотой. Ему тут же захотелось упрятать её надолго, чтобы отомстить. Мальчик разозлился на весь белый свет, что ему так не повезло с первой любовью, с жизнью в целом и, наконец, с девушкой.

— А тебе можно? Ну, то есть, ты уверен, что твой организм выдержит?

— Выдержит. Я выдержал долбанный балкон, потом операцию и теперь пора отдохнуть от всего этого. Ну что, подсобишь?

— А деньги есть?

— А сколько надо?

— Смотря что хочешь.

— Я же сказал, потяжелее надо.

— Тогда неси пятьдесят баксов.

— Лады. Только хороший достань.

— С хорошим посложнее будет… Но для тебя попытаюсь достать. На когда?

— Чем раньше, тем лучше.

— Дай номер, завтра наберу. Но ничего не обещаю, понял?

— Понял. Мне просто надо на пару затяжек, чтобы понять, моё ли.

Валера продиктовал свой мобильный. Лера записала его в свой допотопный кнопочный телефон.

— Это верно. Но тебе-то чего хочется? То есть, ты уже нюхал?

— Было дело, до балкона. Спайс не понравился, палёный какой-то оказался. Меня тогда неделю штормило, думал свихнусь или сдохну. Хорошо, что родители не посекли. После долго не нюхал. И вот теперь хочу вернуться.

— Я и не думала, что у тебя такой опыт.

— Опыта нет, а попытки были. Не успел подсесть, да и не хотелось… боялся.

— А сейчас не боишься?

— Сейчас мне уже нечего бояться. Поздно.

Лера была удивлена. Он посмотрел на неё и протянул:

— Внешность обманчива.

— Ладно, найду тебе что-нибудь получше и покрепче. Только на несколько маленьких затяжек. Не больше, понял? Мне не нужно, чтобы ты сдох.

— Лады, Лера. Только не тяни, пожалуйста. Не могу больше терпеть…

— Всё обойдётся, скоро тебе станет лучше. Я позабочусь об этом.

Она спустила топ. Это было легко сделать, потому что кроме него упругую грудь ничто не сдерживало. Солнце заиграло на белоснежных холмиках, пирсинг в сосках блеснул и чокер с кулоном поддержали его на солнце. Валера понял, что девочка достаточно наговорила, чтобы упечь её хотя бы на время следствия. И поэтому он, захваченный апатией ко всему, решил наплевать на всё и всех.

Он наклонился к груди девочки и поцеловал. Облизал соски. Валерка видел, как это делают в фильмах. Смотрел их часто в последнее время, пока родителей не было дома. Потом увлёкся шеей, талией, волосами, что пахли цветами, словом всею ей, вплоть до ушных мочек.

Она еле слышно стонала, когда мальчик играл с её нижними губами, намокшими от возбуждения. Другой рукой Валера гладил её чёрные колготы, щупал сердечки на них и вдруг вспомнил Ольгу Витальевну, до коленки которой когда-то неловко дотронулся.

Лера неожиданно встрепенулась и ловким движением пробравшись в трусы мальчика, схватила его юное достоинство. Она почти дотронулась до провода микрофона, но из-за полусогнутого положения Валеры этого к счастью не случилось. Он быстро снял штаны и отдал во владение то, что Лере так давно хотелось испробовать на вкус.

Девочка недолго, но со всем старанием доставляла ему неописуемое удовольствие и Валера совершенно забылся о своей миссии. И только когда она отпустила обмякший орган, Валера вспомнил о ментах и о том факте, что его первый секс наверняка стал известен. Тут он залился краской и заплакал.

— Я сделала тебе больно?

В слезах, мальчик помотал головой и соврал, что ему сильно заболело в области глаз. Настолько, что слёз было не сдержать. Лера, полная печали, обняла его, приговаривая утешения так, словно говорила их своему сыну. От этого Валере стало ещё хуже на душе и он, боясь дальнейших горячих обниманий, поцеловал Леру и криво-косо убежал прочь. Перед дверью Валера вытер слёзы, хотя знал, что менты прослушали его плач и вошёл в квартиру. На пороге несчастного актёра встретили с холодной похвалой, а Никита Игоревич давил кривую улыбку.

— Молодец, Валера, так держать. Благодаря тебе всё подтвердилось — она напрямую связана с наркотиками. А по поводу ваших отношений… ты не беспокойся, никто этого не услышит, всё не нужное мы вырежем.

— Угу. — только и промямлил мальчик.

— В следующий раз мы её арестуем, как раз с поличным.

— В следующий?

— Да, она ведь принесёт наркотик.

— То есть я буду снова нужен?

— В последний раз, Валера. Я понимаю, как тебе тяжело. Нам жаль, что так получилось, но сам видишь — она преступница. Ты взрослый и сам всё понимаешь. Сейчас ты делаешь большое дело, важное дело. Так что следующий раз будет последним, когда ты нас увидишь.

— Надеюсь. — зло выдал Валера.

Главный мальчишечью злость пропустил мимо ушей.

— Деньги тебе дадим, эти пятьдесят долларов. Ну и про остальные нюансы поговорим, но уже перед операцией, чтобы тебя сейчас не грузить. А теперь отдыхай, ты большой молодец.

Никита Игоревич похлопал мальчика по плечу и скомандовал своим собираться. Менты проверили запись на брак и не обнаружив его, молча ушли. Валера напился успокоительного и лёг читать «Золотой храм». Наконец, спустя большое количество страниц мальчик, как ему показалось, стал понимать его сияющие стороны.

Вечером пришли родители, которые предсказуемо завалили сына вопросами о том, как всё прошло. Сын коротко ответил, что успешно, что всё подтвердилось и в следующий раз Сычёву точно возьмут. За ужином мама сетовала, мол, «как же так, такая красивая, взрослая девочка и на те — наркотой промышляет!». Валера на ночь принял успокоительного, отчего спал хорошо, но не долго. Ему повезло, что родители ушли на работу, потому что позвонила Лера.

— Нашла. Сегодня, как обычно.

И бросила трубку. Валера не успел и слова сказать. Видимо, она привыкла общаться с клиентами сугубо по делу и как можно скорее завершать разговор.

— Ну что же, сегодня так сегодня. — про себя прошептал мальчик.

Он умылся, поел и набрал Никите Игоревичу. Он, как и в прошлый раз, пообещал приехать загодя, что и было сделано.

— На этот раз мы ещё прицепим камеру. Нам надо заснять её с порошком и, собственно, сам момент передачи. Это главное. Так что никаких объятий. Как только отдашь баксы и возьмёшь товар, мои товарищи выбегут из-за стенки и повяжут её. Тогда-то всё и закончится, Валер. Но руки в моменты передачи и принятия старайся держать на уровне пояса, чтобы камера всё записала. Мы также будем вести съёмку с другого края крыши, для подстраховки. Всё понял?

Привычное «да» уже звучало эхом в пустоту, настолько Валера был в потустороннем возбуждении. Мальчик был вроде тут, на яву, но одновременно находился где-то вдали, будто во сне. Всё заволокло туманом… И час икс пробил. Звонок в дверь. За ней — Лера. Всё такая же притягательная, глаз не оторвать. Но уже с сумочкой, в которой пряталась заказная наркота.

Снова ступени, голуби — живые и мёртвые, ещё лестница и наконец крыша. К краю они не подходили, а остановились у дверцы будки, что вела обратно вниз. Где-то за углом выжидали наркоохотники, как назвал про себя Валера матёрых ментов. Любимая сразу перешла к делу:

— В сумке пол грамма героина. Деньги давай.

Валера полез за купюрой и медленно, перед самой камерой, передал её девочке. Та её вырвала и сунула в нагрудный корман кожанки. Затем достала из сумочки прозрачный пакетик, в котором было чуть-чуть порошка.

— Тут на затяжек семь-десять, сильная хрень. Тебе точно понравится.

Валера положил пакетик в карман байки.

— Я просил не так много.

— Скажи спасибо, дурачок, что не шмаль принесла! Он сейчас в цене знаешь как прыгнул?

Валера посмотрел в её глаза — они бегали по сторонам, девка нервничала.

— Дура ты. И сука.

Лицо девочки исказилось и большие красивые глаза уставилась на него.

— Может ещё ебёшься за деньги, м?

— Что? Что с тобой, Валера?

Лера недоумевала и глотала воздух.

Рассвирепевший взял любимую за плечи, стал трясти и кричать.

— Всю жизнь сгубила, блядь конченная! Свою и мою загубила! Зачем, а? Зачем?!

Готка ударила спасителя по лицу и корректирующие очки ретировались от второго возможного удара, который не последовал. Валера видел размытое и содрогающееся пятно. Послышалось резкое шорканье ботинок, крики: «Полиция, ни с места!» и Леру, как тряпичную куклу, скрутили несколько мужиков. Она не сопротивлялась, лишь в последний раз обернулась на Валеру и крикнула:

— Предатель! Ты покойник, слышишь, ублюдок! Покойник, урод!..

— А я любил тебя, дура! Любил!

Валера сполз по стене на чёрный рубероид и заплакал. Пойманная с потрохами кричала что-то ещё, но остальные угрозы и проклятья съело пред чердачное пространство с голубями. К тому же, поднялся ветер, который шквальной волной хлопнул дверью.

Он же собрал над головой героического калеки тяжёлые тучи. Голос Никиты Игоревича, его крепкие руки стали утешать мальчика добрыми словами и привычными похлопываниями. Но лишь дождь отвлёк Валеру от горя и вместе они спустились в квартиру.

— Я не знаю, сколько дадут ей. Это решит суд. Если хочешь, я позвоню тебе и сообщу, как только станет известно.

— Буду благодарен.

Несколько месяцев Валера не слышал ни о Никите Игоревиче, ни о Лере, ни о наркотиках. В семье это стало второй темой после несчастного случая, которая стала запретной. И только звонок, который был обещан мальчику ещё летом, известил того о пяти годах лишения свободы, которые Лера проведёт в местной исправительной колонии.

Позже, в обильных подробностях о группе лиц, связанных с международной преступной сетью по обороту наркотиков, написали в газете и рассказали по ТВ. Главной героиней как самого репортажа, так и местной группы преступников, являлась Лера Андреевна Сычёва. У неё даже была кличка — Ведьма. Она и вправду работала оператором на пока неустановленных лиц за границей — курировала сложную сеть по доставке наркотических средств многочисленным клиентам в нескольких странах.

Ещё ведущие сказали, что восемнадцатилетняя девушка также созналась в проституции, которой занималась последние несколько лет. Предпосылками своего, уже преступного прошлого, девушка назвала сиротство и преждевременную беременность, которая закончилась выкидышем.

Главным же мотивом незаконной работы в ОПГ Сычёва назвала быстрый заработок, который должен был пойти на оплату своей свободы. Оказалось, что преступница последние несколько лет находилась в рабстве у гражданина России, из которого выбралась менее года назад.

Именно этот гражданин обязал девушку выплатить большую сумму за свою недавно обретённую свободу, которая ей, якобы, вовсе не полагалась. В противном случае негодяй грозился убить девушку. На данный момент мужчина также задержан и даёт показания.

Если бы не эта программа про молодых преступников, Валера бы никогда не узнал о том, что пережила Лера. Что именно она хотела пережить полностью и забыть, начав новую жизнь. Но Валере от этого знания легче не стало. Напротив, он ушёл в себя и только и думал о том, как хитро и жестоко усадил девку на пять лет.

Мальчик надеялся, что девочка, которую успел полюбить, образумится и выйдет добропорядочной девушкой. Но сам в это герой не особо верил — он слыхивал о множестве юнцов и девушек постарше, кто по своей натуре мог исправиться после отсидки, но снова сел на ещё более долгий срок преступив очередную, но уже последнюю красную черту.

И всё таки, Валере не хватало тепла этой девушки, её макияжа, пирсинга и чёрных колгот. Не хватало её нежного голоса. Но что значили последние слова Леры? Угрозы? Неужели она хотела бы, чтобы его убили? Неужели готка не полюбила его всерьёз? Ему оставалось гадать обо всём этом и о той жизни, которая у него могла быть с девочкой, которую он спас и… погубил.

Но всего этого Валера уже никогда не узнает. Да и о приключениях на крыше тоже не вспомнит. Ведь спустя несколько недель после телепередачи мальчик, здоровье которого подкосилось из-за мучительных переживаний о Лере, совершенно забыл о своём «предательстве» и «благе» для общества.

На этот день, когда девочку с не менее трагической судьбой повязал наркоконтроль, пришёлся очередной провал в памяти, оставивший в сознании Валерки лишь странное дежавю и загадочную тягу к крыше, на которой он будто бы раньше бывал. Так, в минуты горькой печали и обострённого одиночества, Валере, героическому инвалидному шпиону только и оставалось, что сидеть на крыше, болтать ногами и мечтать: какого это — ходить с любимой девочкой по самому краю и смотреть в небеса.

Сентябрь-октябрь, 2022 г.

#писатель #рассказ #новелла #малаяпроза #проза #современнаяпроза #современнаярусскаяпроза #чп #инвалид #восстановление #чудо #любовь #романтика #преступления #наркоконтроль #наркотики #следствие #отрочество #мальчик #подросток #ответственность #тяжёлоедетство #искусство #творчество #история #приключение #драма #детектив #германия #беларусь