Несколько дней до экзамена, но еще многое можно успеть. Еще раз поразмышлять над темами, подумать, какой литературный материал надо вспомнить, чтобы сочинение получилось и полным, и интересным.
1. Герои и антигерои в отечественной истории
Во-первых, тему можно раскрыть, опираясь на понятие «двойник».
У многих героев литературных произведений есть двойники – персонажи, объединенные на основании внешнего и/или внутреннего сходства, в основе «союза» которых лежит сущностное подобие или душевное сродство. Один – герой, другой – антигерой. Чацкий и Репетилов, например. Чацкий – свободолюбивый человек, четко выражающий свою позицию («Чины людьми даются,/А люди могут обмануться», «Служить бы рад, прислуживаться тошно», «А впрочем, он дойдет до степеней известных,/Ведь нынче любят бессловесных»). Репетилов – это карикатурный двойник Чацкого, который способен только повторять его слова, но не может осознать их. Задача Репетилова – завоевать вес в аристократическом обществе. Задача Чацкого – это общество обличить и исправить.
Гринев и Швабрин (А.С. Пушкин «Капитанская дочка»)
Сотников и Рыбак ( В. Быкова «Сотников»)
Во-вторых, можно проанализировать понятия «герой» (персонаж положительный, способный на героический поступок, персонаж, который может быть примером) и «антигерой» (отрицательный персонаж).
Герой или антигерой Раскольников? А Печорин?
2. Человек и «братья наши меньшие» в литературе.
Взаимоотношения человека и животного. В основу рассуждений можно положить высказывание Антуана де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приучили».
Н. Краснов «Адель и Человек»
Л. Суздалева «Снежок»
Л. Андреев «Кусака»
Истребление животных, браконьерство показано в романе Ч. Айтматова «Плаха».
Прочитайте отрывок из романа.
В том утраченном мире, в далекой отсюда Моюнкумской саванне, протекала великая охотничья жизнь - в нескончаемой погоне по нескончаемым моюнкумским просторам за нескончаемыми сайгачьими стадами. Когда антилопы-сайгаки, обитавшие с незапамятных времен в саванных степях, поросших вечно сухостойным саксаульником, древнейшие, как само время, из парнокопытных, когда эти неутомимые в беге горбоносые стадные животные с широченными ноздрями-трубами, пропускающими воздух через легкие с такой же энергией, как киты сквозь ус - потоки океана, и потому наделенные способностью бежать без передышки с восхода и до заката солнца, - так вот когда они приходили в движение, преследуемые извечными и неразлучными с ними волками, когда одно спугнутое стадо увлекало в панике соседнее, а то и другое и третье и когда в это поголовное бегство включались встречные великие и малые стада, когда мчались сайгаки по Моюнкумам - по взгорьям, по равнинам, по пескам, как обрушившийся на землю потоп, земля убегала вспять и гудела под ногами так, как гудит она под градовым ливнем в летнюю пору, и воздух наполнялся вихрящимся духом движения, кремнистой пылью и искрами, летящими из-под копыт, запахом стадного пота, запахом безумного состязания не на жизнь, а на смерть, и волки, пластаясь на бегу, шли следом и рядом, пытаясь направить стада сайгаков в свои волчьи засады, где ждали их среди саксаула матерые резчики, - то звери, которые бросались из засады на загривок стремительно пробегающей жертвы и, катясь кубарем вместе с ней, успевали перекусить горло, пустить кровь и снова кинуться в погоню; но сайгаки каким-то образом часто распознавали, где ждут их волчьи засады, и успевали пронестись стороной, а облава с нового круга возобновлялась с еще большей яростью и скоростью, и все они, гонимые и преследующие, - одно звено жестокого бытия - выкладывались в беге, как в предсмертной агонии, сжигая свою кровь, чтобы жить и чтобы выжить, и разве что только сам бог мог остановить и тех и других, гонимых и гонителей, ибо речь шла о жизни и смерти жаждущих здравствовать тварей, ибо те волки, что не выдерживали такого бешеного темпа, те, что не родились состязаться в борьбе за существование - в беге-борьбе, - те волки валились с ног и оставались издыхать в пыли, поднятой удаляющейся, как буря, погоней, а если и оставались в живых, уходили прочь в другие края, где промышляли разбоем в безобидных овечьих отарах, которые даже не пытались спасаться бегством, правда, там была своя опасность, самая страшная из всех возможных опасностей, - там, при стадах, находились люди, боги овец и они же овечьи рабы, те, кто сами живут, но не дают выживать другим, особенно тем, кто не зависит от них, а волен быть свободным...
Люди, люди - человекобоги! Люди тоже охотились на сайгаков Моюнкумской саванны. Прежде они появлялись на лошадях, одетые в шкуры, вооруженные стрелами, потом появлялись с бабахающими ружьями, гикая, скакали туда-сюда, а сайгаки кидались гурьбой в одну, в другую сторону - поди разыщи их в саксаульных урочищах, но пришло время, и человекобоги стали устраивать облавы на машинах, беря на измор, точь-в-точь как волки, и валили сайгаков, расстреливая их с ходу, а потом человокобоги стали прилетать на вертолетах и, высмотрев вначале с воздуха сайгачьи стада в степи, шли на окружение животных в указанных координатах, а наземные снайперы мчались при этом по равнинам со скоростью до ста и более километров, чтобы сайгаки не успели скрыться, а вертолеты корректировали сверху цель и движение. Машины, вертолеты, скорострельные винтовки - и опрокинулась жизнь в Моюнкумской саванне вверх дном...
Обратите внимание, как описывает развитие «охотничьего дела» писатель. На что похожа современная охота? Как Айтматов называет людей? Почему?
3. Какого исторического деятеля Вы бы назвали подлинно выдающимся? Или: Кто из реформаторов прошлого интересен Вам и почему?
Прежде всего, надо отметить, что не каждый исторический деятель – реформатор. Тот же Кутузов (Л.Н. Толстой «Война и мир») – полководец, но не реформатор.
Реформаторы – Петр Первый, Сперанский – они же и исторические деятели.
Конечно, хорошо бы раскрыть эти темы, опираясь на исторические романы
А.Н. Толстой «Петр I»
Вал. Пикуль «Фаворит», «Слово и дело»
Можно вспомнить школьную классику.
Образ Петра Первого. А.С. Пушкин «Медный всадник», «Полтава»
Образ М. Сперанского. Л.Н. Толстой «Война и мир» (князь Андрей работал в комитете Сперанского)
Поскольку времени осталось совсем мало, обратимся к рассказам детского писателя Сергея Алексеева «Исторические повести»
Читаются рассказы легко - все-таки рассчитаны на детскую аудиторию, образ царя-реформаторы предстаёт цельный, выпуклый. Нарисован он не сам по себе, а на фоне самых обычных людей - выдуманных автором, - оттого фигура Петра становится образной и полноценной.
«Понял Галларт, что Петр нарочно не отзывается: ждет, когда барон подойдет ближе. Набрался генерал храбрости, сделал несколько шагов вперед. А в это время грянула с крепостной стены шведская пушка, просвистала в осеннем воздухе неприятельская бомба, шлепнулась в лужу недалеко от Галларта. Бросился барон на землю ни жив ни мертв. Лежит ждет, когда бомба разорвется.
Однако бомба не разорвалась. Приоткрыл тогда Галларт глаза, приподнял голову, смотрит – рядом стоит Петр. Улыбается Петр, подает генерал-инженеру руку.
Покраснел Галларт, поднялся с грязной земли, говорит царю:
– Ваше величество, да царское ли это дело под пулями ходить!
– Царское не царское, – отвечает Петр, – а приходится. Видать, помощники у меня плохи. Не те помощники. А дело – оно военное. Тут кто трусит – ступай в обоз».
Сергей Алексеев представляет Петра Первого настоящим правителем - не идеальным, просто хорошим, которого интересуют не только дела государственные, но и благополучие людей. Показателен, например, эпизод с некачественной формой солдат
«Солдаты рыли рвы, ползали на брюхе, ходили в штыковую атаку. Ученье прошло хорошо. Однако, когда солдаты построились, Петр посмотрел и ахнул. Оборвались совсем солдаты. У одного пола отвалилась, у другого дыра через всю спину, у третьего вместе с пуговицей клок выдран.
Подбежал Петр к солдатам, схватил первого попавшегося за мундир, дернул – сукно, словно вата, так и поползло. Подбежал к другому – то же самое. Сукно на мундирах оказалось гнилое.
Налились кровью Петрова глаза, забегали по рядам. Содрал Петр с одного из солдат кафтан, подбежал к генералу, в нос тычет, кричит:
– Кто сукно поставлял?»
Петр Первый - реформатор. При нём начало развиваться и печатное производство.
«Пора бы нам и свою газету иметь, – не раз говорил Петр своим приближенным. – От газеты и купцу, и боярину, и горожанину – всем польза.
И вот Петр как-то исчез из дворца. Не появлялся до самого вечера, и многие уже подумали, не случилось ли с царем чего дурного.
А Петр был на Печатном дворе, вместе с печатным мастером Федором Поликарповым отбирал материалы к первому номеру русской газеты.
Поликарпов, высокий, худой как жердь, с очками на самом конце носа, стоит перед царем навытяжку, словно солдат, читает:
– Государь, с Урала, из Верхотурска, сообщают, что тамошними мастерами отлито немало пушек.
– Пиши, – говорит Петр, – пусть все знают, что потеря под Нарвой есть ничто с тем, что желаючи можно сделать.
– А еще, государь, сообщают, – продолжал Поликарпов, – что в Москве отлито из колокольного чугуна четыреста пушек.
– И это пиши, – говорит Петр, – пусть знают, что Петр снимал колокола не зря».
Главное - радел царь за развитие всего русского – своего:
«Нашел чем удивить – в немецком городе Гамбурге. Сам знаю: лучше, да чужое. Чай, и у них не сразу все хорошо было. Дай срок. Радуйся малому, тогда и большое придет».
