Глава 6.
Я снова начал учиться.
В 1926 году в деревне Паниковец, в 4-х км от нас, был открыт третий класс. Мы с братом Петром начали снова учиться.
Я учился охотно. Кроме учебников, книг никаких не было.
Хотя по хозяйству дел было много, и лапти себе плели чуть не ежедневно, все же время оставалось, и я все уроки делал наперед. Учитель объясняет, а у меня уже эти задачи решены.
Закончился учебный год. Куда пойти дальше учиться? Решаем с отцом.
В 15 километрах, в деревне Мякишево, есть ШКМ (школа рабочей молодежи). Туда принимали детей бедняков.
Мы с братом Петром поехали в Мякишево. Сдали экзамены, но нам отказали в приеме, заявив: у вас в Паниковце будет открыт 4-й класс, закончите его, и тогда можете поступить.
Но 4-й класс в начале учебного года открыт не был, так как не было учителя. Отец отдал меня в Кокино, в 7 км от нас.
Недели три я ходил из дома в школу, а потом отец нашел мне квартиру. Проучился здесь 3 месяца. Затем был открыт 4-й класс в Паниковце, и я его закончил в 1928 году.
Здесь я вступил в комсомольскую ячейку. Секретарь наш находился в Выгоничах, в волости. Приезжал к нам, проводил собрания, давал задания.
Особенно мне запомнились задания по борьбе за грамотность. Если кто-то не являлся в школу, то мы, комсомольцы, ходили на дом узнавать причину.
В основном пропуски были из-за того, что не во что было одеться. Одна одежда на всех. Если отец одел фуфайку или тулуп и поехал в лес за дровами, то сын-ученик сидит дома на печке.
Если отец дома, то сын может пойти в школу. Да, так ведь было!
Нам, комсомольцам, поручали обучать неграмотных женщин. Мы хотели обучить и свою мать, но она категорически отказывалась. Она обычно говорила: «А, мои детки, я уже слепая и ничого не бачу».
В самом деле, причина была другая. Нас в семье было десять человек, и всех надо было одеть; и она в зимний период дни и ночи сидела за прялкой.
К весне из пряжи на кроснах ткала холсты, а на последнем мартовском снегу эти холсты отбеливала. Она просто не могла выделить время для учебы. Так и осталась неграмотной.
Закончился учебный год, и я закончил 4-й класс. Теперь снова моя мечта поступить в ШКМ (других школ не было), и я снова поехал в Мякишево сдавать экзамен.
Экзамен сдал, но от меня потребовали налоговую справку. Я ее представил, но мне в приеме отказали, так как по налоговой справке я относился к середнякам, а в ШКМ принимали только бедняков.
Снова проходит год. Я занимался дома по хозяйству: пахал землю, боронил, занимался прополкой, окучиванием, косил, убирал сено, возил, молотил и так далее. То есть, вместе с родителями и братьями принимал участие во всех работах по хозяйству.
А учиться хочется! Книг никаких нет. О художественной литературе я и понятия не имел.
В свободное время собирались у соседей, ходили на хутор Ново-Никольск, играли в лапту, в бабки, в похоронки, а иногда собирались вместе с девочками и играли в фанты, в судьбу.
Отец мне говорил: «Ничего, Андрюша, на следующий год обязательно определим в школу».
Наступил 1929 год, начали организовывать колхозы. Мать, наслушавшись различных кулацких слухов, никак не соглашалась вступить в колхоз.
Отец был другого мнения. Он собрал нас, детей, и решил посоветоваться. Мы, братья, отца очень уважали, и знали, что он лучше знает жизнь, чем мать, и поддержали его. Вступили в колхоз. Но в колхозе грамотных было очень мало.
Председателем колхоза стал неграмотный Дегтярев, а отца избрали счетоводом.
В августе я снова пошел в Мякишево и снова держал экзамен. Наконец-то был зачислен, и 1 сентября приступил к занятиям.
Радости не было конца, но она оказалась кратковременной. В это время был распределен налог, и от меня потребовали налоговую справку. Налог был нашему хозяйству 80 рублей. Эту злополучную цифру я запомнил на всю жизнь. Я проучился две недели, и меня, как середняка, снова отчислили из ШКМ. И снова я не учусь.