Весна прогоняла зиму стремительно. Уже в начале марта зажурчали ручьи, а капель выбивала звенящую музыку. Не свойственная спешка для Сибири. Старики качали головами - ранняя весна, как и все несвоевременное, не бывает благом. Надо насторожиться и быть начеку - майские заморозки будут крутыми.
Начало.
Шурка сновал по двору и выполнял посильную мужскую работу с новой силой. Солнце пригревало его вихрастый чуб, а свежий ветерок обдувал высокие скулы. Тепло прогоняло из души, накопленные за первую военную зиму горести и давало надежду на будущее.
Ближе к концу мая, парень заявился к председателю с просьбой взять его на посевную. Михаил Григорьевич в задумчивости почесал затылок и дал свое согласие, скрепя сердце. Мужчине было жаль пацана, как и других детей, вынужденных заниматься мужским, совсем недетским трудом. Но и председателю деваться некуда: нужны любые свободные руки, а кроме женщин и детей брать было некого.
Шурка радостный шагал по улице и улыбался: он теперь мужчина, опора семьи. Подходя к дому, заметил сгорбленную фигуру. Фигура подпирала забор и никуда не торопилась. Шурка приблизился и узнал своего неродного деда Егора. Уже за шестьдесят перевалило Безрукову, но он еще держался. Насобирал букет болезней - тяжелый изматывающий труд давал знать о себе в старости.
- Здравствуй, дед Егор, - поприветствовал Шурка пожилого мужчина.
Егор поднял свои внимательные глаза и посмотрел на внука.
- Вон ты какой стал, высокий да нескладный, - вместо приветствия в задумчивости ответил Безруков. - Но это ничего, выправишься. Я тебя давно поджидаю, думал не дождусь. Задохнулся малесь пока шел.
- Пойдем во двор, - указал мальчик на калитку.
- Пойдем со мной, дело есть к тебе, важное.
Шурка пожал плечами и покорно кивнул.
Дед Егор привел Шурку на берег Берлы и задумчиво остановился недалеко от воды. Мальчишка молча стоял рядом. Егор слушал журчание воды и тоже молчал. Река весело бежала, закручиваясь в танце. В ее ледяной воде водили хороводы прошлогодние листья и веточки деревьев. Где-то шла война, где-то погибали люди, а здесь, в тени ивняка и вербы начиналась новая жизнь. Просыпалась природа, сбрасывая с себя зимнюю дремоту. Возвращались к жизни жуки и бабочки, под ногами весело сновали трудолюбивые муравьи. Щучки выплывали на отмель погреться на солнышке. Егор долго молчал, наслаждаясь весенним гомоном вокруг. Молчал и Шурка. Молодой и старый. Полный сил и отживающий последние деньки. Внук и дед.
- Отец твой должен был тебе передать, но не успел. Видишь, брат, как жизнь пошла. Не знаешь чего еще от нее ожидать. - дед крякнул, прокашлялся, а затем помолчав, продолжил. - Ты Шурка, сам знаешь, внук мне, пусть и не родной. Мать твою я честно вырастил, дал что требовалось, мог и больше, но уж как есть. Ты у меня один мужик, потомок мой, пусть и не по крови. С девок какой спрос? Выпорхнула из гнезда и стала жить на чужой стороне, в чужом домУ. Мы с бабкой одни, сам знаешь. Бабка сдала сильно, уже не встает. Скоро мой час придет.
Старик говорил медленно, каждое слово смакуя. Иногда речь его обрывалась и он тяжело закашливался, а потом долго молчал, приводя дыхание в спокойствие. Шурка обладал огромным терпением и знал, что надо ждать и иметь уважение к пожилому, не перебивать и слушать внимательно.
- Скоро придет мой час, я чувствую. И должен я тебе открыть тайну, которую ты никому не должен доверять. Ни другу, ни сестре своей. Когда родится у тебя свой сын, когда войдет в возраст он, приведешь его сюда, на реку. Здесь стоит мельница. Ты знаешь ее. Полячкиной называют. Сейчас мельница, а через время может не остаться ничего. Но это не должно тебя смущать. Под этой самой мельницей, когда придет время, когда сменится власть, когда ты сам поймешь что пора: все, что было у меня в жизни материального, все здесь, в земле. Все, что смог я заработать, все здесь лежит и ждет своего часа. Сейчас не время доставать, и может на твоем веку это время не наступит, но передашь сыну своему: это мой дар вам, потомкам. В этой стране не ценят капиталлов, пусть и заработанных честным трудом, все общее, но ты поймешь, что не бывает так, против природы это. Общим может быть воздух, которым все дышат, а каждый работает по своему, и знать, по своему живет. Не приравняешь всех к одному, да и не следует этого делать. Когда придет время, и ты поймешь что власти нет дела до тебя, тогда сможешь взять наши богатства. А теперь ты должен молчать, и думать забудь, что знаешь что-то. Если не послушаешь меня и начнешь языком трепать- не сносить тебе головы. Я все тебе покажу, а ты храни это глубоко в памяти и пока не придет время, помни, не доставай на поверхность, не испытывай судьбу.
Дед Егор замолчал, а Шурка растерялся. Получается, что старые сплетни не из воздуха появились, получается что и правда Егор все нажитое прибрал до лучших времен. А поговаривали, что там целый сундук монет золотых, царских еще, и украшения, и иконы. Это, и правда, целое состояние. Но прав дед, при нынешней жизни, нельзя и вздохом дать понять что тебе что-то ведомо, а то поедешь, в лучшем случае, в дальние дали породу добывать.
Долго еще дед Егор водил Шурку по берегу, пока привел к мельнице. Что-то пошептал мальчику в ухо и кивнул на мельника, который вышел им навстречу.
- Ну, а теперь беги до Кузьмича, скажи ему что пусть мне муки даст от остатков моего зерна. Заберешь домой, нам пока с бабкой хватит того, что есть. А я здесь присяду на солнышке, подожду тебя. Ну, беги.
Дед Егор опустился на бревно посреди небольшой полянки, на которой не осталось и следа от снега. Вокруг уже зеленела сочная трава, и майские цветы стелились ковром. В них копошились трудолюбивые пчелки и порхали с цветка на цветок беззаботные бабочки. Егор смотрел на свою мельницу, которая теперь и не была его. Смотрел с грустью и болью. Сколько сил вложил он в нее и все напрасно. Теперь и не его это вся красота. Любимая Лиза любила сидеть здесь, когда изредка приходила к Егору на мельницу. Все осталось в прошлом, все убежало как талая вода. Дымка воспоминаний осталась только где-то в глубине души. Жизнь пройти - не поле перейти. Жизнь любит стойких, робких она ломает, а сильный гнется под тяжестью и становится только выносливее. Егор не сломался. Смог оставить внутри себя гибкий стержень. Жизнь прошла и оставила Егору лишь воспоминания. Разные они, как и дни в году. Но от этого только милее от них. Егор на мгновенье зажмурил глаза и будто физически ощутил как рядом с ним сидит еще молодая его Лиза и поет красивую песню своим чудным голосом. А он еще крепок и молод, слушает эту песню и сердце его пропускает удары от счастья.
Когда Шурка вернулся на полянку, то застал деда лежащим в траве. На его лице замерла блаженная улыбка. Улыбка ушедшей молодости и счастья. Ушла с Егором целая эпоха, огромный пласт знаний и умений, мудрости и воспоминаний. Шурка поднял глаза в небо, чтобы жгучие слезы не катились из глаз. А небо голубое, как Шуркины глаза, и высокое как летом, бескрайнее как вселенная. И где-то в небе уже Егор смотрит на своего внука Шурку и легко улыбается.
..Когда Ульяна прибежала в дом родителей, то узнала еще одну печальную новость. Мать ее, Лиза, ушла вслед за Егором. В один день. Прожили много лет Егор и Лиза, и дальше жить друг без друга не смогли бы.
Села Ульяна на краешек кровати мамы, и провела натруженной рукой по седой голове. Лиза лежала умиротворенная и на губах ее играла легкая улыбка.
- Спи спокойно, мамочка. - одними губами прошептала женщина. По щекам ее бежали жгучие слезы, оставляя мокрые дорожки.