Время остановилось. Я сидела в приемном покое детской больницы и прижимала к себе двухлетнюю дочь. Даже сквозь одеяло, которым я ее прикрыла. приходили ко мне волны тепла от маленького тела. Спала девочка у меня на коленях или была в забытьи от высокой температуры, я не знала. Бесконечно повторялся один и тот же диалог:
– Отдайте ребенка! Ей нужна капельница, укола, который сделала «скорая», недостаточно!
– Положите меня с ней! Она же совсем маленькая и никогда не была одна в чужих стенах. Испугается! У нее будет шок…
– Нет такой возможности! Иногда мы кладем ребенка с мамой, но сейчас заведующая запретила.
– Позовите заведующую!
– Ну, вот еще! У нее что, других дел, кроме вас нет?
– А у меня нет другой дочери! Позовите.
Сначала ко мне выходила постовая медсестра, потом старшая, потом врач появилась… Но говорили они одно и то же. Мы обменивались такими короткими фразами, что даже в сумме все эти диалоги заняли совсем немного времени, но я перестала его сознавать. Мне казалось, что время не движется, что все застыло в этом абсурде. Ну, не могу я отдать им ребенка — одного…
Тогда я не сумела бы объяснить того, что чувствую, а сейчас понимаю вот что: мать и ребенка связывает не только та пуповина, которую перерезают при его рождении, но и незримая, духовная, которая сохраняется еще долго после родов, причем у всех это по-разному. У нас с дочерью пуповина была настолько крепка, что ее внезапный и насильственный обрыв мог плохо закончиться. Да, подозрение на пневмонию, да, лечиться лучше в стационаре, и мы будем лечится, будем, но… Положите меня с ней!
Этот возглас был рожден не упрямством, как думал тогда персонал, это был крик, даже вопль моей души. Уже потом, много позже, по распоряжению Министерства здравоохранения, детей в возрасте до 7 лет стали госпитализировать только с родителями, видимо, и мой вопль и много-много других таких же, были услышаны.
А тогда я все же дождалась заведующую отделением.
– Я вам верю, что девочке тяжело будет на новом месте, и твердо обещаю: завтра утром вы будете вместе! Откроется палата, которая сейчас на дезинфекции, всех новеньких будем туда класть. А на каждую палату и одну из мам кладем – санитарок-то не хватает! Вы согласны помогать в кормлении остальных детей, пол протирать?
Ну, еще бы! Согласна, конечно, согласна! Только как дожить до утра? Заведующая успокоила: дочке сделают такую капельницу, которая и уснуть поможет. А утром, уже к 7 часам, я смогу прийти.
Домой я вернулась в слезах, металась по квартире, места себе не находила. Была уже поздняя осень, темнело рано, но я не могла лечь спать. Уговорила мужа съездить в больницу. Он удивился: зачем?! К дочке ведь не пустят, сейчас карантин. Да, не пустят, но мне хотя бы через окно, одним глазком, на нее посмотреть! Как она – одна-то?
Палата находилась на первом этаже, свет там горел яркий, куцые боковые шторы позволяли мне видеть все, что происходит в комнате, а дочка, даже если посмотрит вдруг на окно, меня не увидит, только отражение кроватей и прочего… Муж нашел какой-то большой ящик, сделал мне подставку. И я, взобравшись на этот ящик, прячась за стену, заглянула осторожно, сбоку…
Девочка не спала. Сидела в кровати, согнувшись, низко наклонив голову к своим рукам, что-то перебирала пальцами… Я смотрела долго, пока муж с ящика не прогнал, но дочь ни разу не шевельнулась. Застыла в этой согбенной позе, и такую тоску я читала в ее фигурке, такую тихую безнадежность, что слезы сдержать не могла. А у нее слез не было. Зачем? Все пропало. Мама тут оставила. А тут – какая уж жизнь? И слезы не помогут.
Ночь я не спала. Собрала вещи – свои и детские, дочкины игрушки, какую-то еду… Хорошо помню, что взяла баночки с томатным соком для детского питания. А потом лежала и считала минуты… Очень боялась: а вдруг заведующая обманула?
Не обманула. В приемном покое спросили мою фамилию и сразу отправили в гардероб – переодеться в халат и тапочки. Я спешила, руки не слушались: одна из баночек с соком выпала из сумки, разбилась… Пришлось вытирать красную лужу, собирать осколки, отчаянно ругая себя за нелепую задержку.
И вот, наконец, палата. Господи, как будто и ночи не было! Дочь сидела в кроватке в той же позе, как и вечером. Так же безнадежно склонившись к своим рукам, складывая пальчики в какую-то непонятную фигуру. По сторонам не смотрела, на скрип двери голову не подняла. И я почему-то тоже застыла на пороге, как и она, шаг не могла сделать. Потом тихо-тихо окликнула ее по имени.
– Мама?!!
Это прозвучало тоже тихо, будто она еще не верила своим глазам, но с огромной надеждой, с затаенной радостью, готовой вырваться наружу, если вдруг… если правда… если мама все-таки пришла.
Я схватила ее на руки, начала что-то говорить, объяснять… Но нас прервали: медсестра попросила снять с кроватки постель, перенести в новую палату и устраиваться там нам обеим, а то скоро начнут прибывать новенькие – без мам, плачущие, утешать придется…
Тихое и такое неожиданно емкое слово «Мама?!» до сих пор звучит в моей памяти. Что-то со мной тогда случилось, пришло осознание чего-то неуловимого. Невозможно объяснить, чего. Как будто вот только сейчас я, имеющая уже и сына, по-настоящему стала матерью. И для себя самой мне теперь так мало нужно!