***
И. С.
Есть улочка с названием «Орбели»,
обычная, всем остальным под стать.
В стихах ее поэты не воспели
и вряд ли воспоют. А я... как знать.
Восьмой этаж, куда я шел с работы
на свет уютный в кухонном окне.
Мои шаги напоминали ноты
ноктюрна о любви и о луне.
Такие улицы оправдывают город
и помогают город расширять.
И трещины ползут домам за ворот
чуть медленней, чем к сердцу – благодать.
***
И. С.
Не питая на встречу чрезмерных надежд,
мы с тобою сошлись точно Буда и Пешт,
по обычаю славной седой старины.
Мы – две разные веры, две разных страны.
Я гляжу на тебя, как Джон Мильтон – на рай.
Пусть Господь проложил между нами Дунай,
пусть едва ли его переплыть суждено,
только сам он – любви голубое вино.
Опьяненный немыслимым счастьем глупец,
я воздвиг для тебя белоснежный дворец,
чтоб на Геллерт ступая вдоль берега лет,
красотою твой взгляд был навеки согрет.
Мне так хочется петь! Я пою в поздний час
о судьбе, что искала без устали нас,
и средь сотни любовей, ста вер, ста надежд
мы с тобою сошлись точно Буда и Пешт.
***
Дождь капает, и я совсем промок,
как говорят счастливые, «до нитки».
Я выбросил исписанный листок.
И от чернил теперь одни убытки.
Октябрь. Прохладный вечер. Желтизна.
И капля норовит на сигарету
упасть. Как провидение она –
сердечнику. А, впрочем, к черту это.
Молчат, упав, осенние листы.
Разливы луж – под мокрыми ногами.
А все же отраженье красоты
есть и в такой размытой панораме.
Устав, пойду домой, полью цветок.
Умывшись, вытрусь чистым полотенцем.
И, может быть, десяток новых строк
я напишу не разумом, а сердцем.