Предыдущая глава здесь
РЕВНОСТЬ
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек... «Лилечка»
Новый водоворот со временем стал старым, привычным бытовым порядком. Я просыпалась по будильнику, опаздывала на работу, возвращалась уставшая, но веселая, в компании своих друзей. Мы шумно готовили ужин, пили вино, курили и много смеялись по пустякам. Часто друзья оставались у меня на ночь, укладывались как придется и целомудренно засыпали, боясь спугнуть радость обычной дружбы. Для всех нас она была впервые, такая детская, но уже взрослая дружба. Для Маяковского мне не хватало одиночества. Наши редкие беседы происходили теперь под звездным потолком кухни, пока я мыла посуду или долго не могла заснуть. Но он был со мной, наблюдателем и знанием в области сердца. Был.
Если между духом и женщиной возможна любовь, значит, возможна измена. Или это терзания ревности, не более того? Я ведь тоже встречала мужчин. Меняет ли это что-нибудь?
«Да, меняет! – говорил во мне голос обиды. - Жизнь реальная не может вмешиваться в отношения с духом. Маяковский – призрачность. Пусть для него сотни ангелов голыми спляшут на острие иглы, меня это не волнует. Но он изменил мне в реальности, с моей подругой и на моих глазах».
Мы остались с Юю вдвоем. Я мыла посуду, она убирала со стола. Мы молчали, мысленно перебирая события, лица, смех друзей, успокаивая возбуждение и беспричинную, переполняющую нас радость. Изредка мы встречались взглядами, теплыми и понимающими, и заводили неоконченный, нескончаемый диалог. Юю рассказывала про свои сны. Сюжеты, существа и миры ее снов поражали. Это невозможно было подделать, подсмотреть в кино или прочитать. Она видела как рождаются, расцветают и гибнут вселенные, не похожие на все, что я знала. Слушая ее рассказы, я испытывала холодок присутствия неведомых, потусторонних сил. Мурашки восхищения и зависти пробегали по моей коже. Мне мерещились в ее снах знаки чуждых цивилизаций и иных миров. Юю же просто путешествовала в других мирах, сама выбирая маршруты.
Эти сны появились после несчастного случая. По неосторожности она выжгла себе хлоркой глаза. Красавица с грацией ночной пантеры и волосами цвета воронова крыла, она превратилась в слепую и беспомощную инвалидку. Зрение восстановили, но слабое, в белесой дымке и сетке кровяных штрихов. Юю замкнулась, занялась внутренней борьбой, бросалась то в одно страстное безумие, то в другое. Иногда она напивалась и резала ножом руки, впивалась в раны губами, рычала и пила свою кровь. Слезы лились из слепых глаз, боль была не физической, другой, которую нельзя заглушить, нанося себе ножом раны. Так к ней пришли ее сны.
Я любила ее в том целомудренном и чистом смысле, в котором любят друзей. Она часто оставалась у меня на ночь. Мы долго не засыпали, лежа в кровати и накрываясь одним одеялом. Нам хотелось продлить предчувствие чего-то магического. Будто из глубины детства, нашего или человеческого, из врожденного знания праматерей, возникало единство необъяснимого ритуала. Разговор тянулся. Юю рассказывала свой сон:
— Я вижу, что вещи оживают, вернее, я понимаю, они были живы всегда, только я раньше не замечала. Потолок расступается, и на меня смотрит глаз, в зрачке много ячеек, как фасеток в глазе стрекозы. Зрачок приближается, и я вижу в каждой ячейке вихрь, каждый вихрь – вселенная, в каждой вселенной – бесконечное число миров. Я могу выбрать любой. И тогда вихрь затягивает меня.
— Это страшно?
— Раньше – да. Теперь уже не боюсь, я всегда возвращаюсь.
— Вдруг однажды ты не вернешься?
— Я знаю, что мне ничего не грозит, если я буду вести себя правильно. Но есть один сон... Хотя в нем я вижу не другой мир, а мой собственный, я до жути боюсь в нем остаться.
— Расскажешь?
— Мне снится лесной дом, он живой и населен зверями. Я возвращаюсь в него после долгой поездки. Животные выходят навстречу и говорят: «Мы уходим, твой дом населен пауками, мы не можем в нем больше жить». Я не верю, я говорю: «Подождите!» и захожу в дом. Там ничего страшного, только паутина и клубки пыли в углах. Я разгоняю веником пыль и смахиваю паутину. Заходящее солнце бросает прощальный луч сквозь окно. Но сумрак спускается и появляется невидимое шуршание. Я тру глаза и понимаю, вместо них дыры, пустые глазницы. Пауки выжрали мне глаза. И сумрак никогда больше не уйдет. Мне страшно и сладко от паучьей щекотки, которая забирается внутрь меня. Мрак скрывает нас, спасительная и губящая темнота. Демоны опутывают меня в простыни паутины и совокупляются со мной множеством вожделеющих хоботков, через которые они высасывают мои силы. Я – жертва, но мне сладко, удушье придавливает горячими толчками к земле. Я просыпаюсь, просыпаюсь от ужаса, от невозможности сделать вдох и от страшного знания, что однажды я не вернусь оттуда.
Юю давно спала, беззвучно и недвижимо. Я рассматривала ее. Что-то беспокоило меня, не давая уснуть. Я встала и прошла на кухню, гремела чайником, пила чай, читала, успокаиваясь сюжетом и одиночеством. В постель я вернулась перед рассветом, зыбкий сон уже нашептывал мне, когда…
Стук распахнутого ветром окна, порыв ветра. Зыбкая тень влетела в комнату вместе с тюлью, выдохнула низким рыком и накрыла собой Юю. Она в ответ тихо простонала, перевернулась на спину, раскинула руки и обняла ими пустоту. Я смотрела на хищный оскал и блеск зубов, видела закатившийся за веки разум в полуоткрытых слепых глазах, я чувствовала силу ее тяжелой страсти, жар ее тела, кровь на ее губах. Это был страх. И сладость. Это действовало на меня. Захотелось поддаться. Ее приоткрытый рот манил. Я жаждала его целовать, впиться…
Когда я склонилась над ней, мне показалось, что она не дышит. Это была агония, а не страсть. По лицу ее пробежала судорога, послышался тихий стон. Мне стало жутко, и я оцепенела. Я даже подумала ее разбудить, но откуда-то знала, что тогда ОНО оставит ее там.
Вдруг она вскрикнула низким чужим голосом, резко и глубоко вдохнула, задышала порывисто, как ребенок, и заплакала, посветлев лицом. Из хищницы она превратилась в ангела. Скоро Юю затихла, она спала, дышала спокойно и глубоко. Я позвала: «Маяковский!» Мне тихой трелью ответила батарея.
Я не спросила утром Юю о ее сне, и ни о чем не стала рассказывать. Она была молчалива, смотрела в окно, пила кофе. Мы стали слишком близки для разговоров. Я думала о том, что если дух Маяковский не принадлежит безраздельно мне, то я совсем не знаю, что он за сила.
КОНЕЦ
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг…
«Лиличка»
Это случилось со мной впервые. Я полюбила мужчину. До этого у меня были связи, был муж, и я думала, «наверно, любовь». «Наверно» – «любовь», эти два слова несовместимы. Теперь я знаю. А Маяковский, видимо, знал всегда и никак не относился к моим романам, не разговаривал со мной о них. Наши беседы всегда были чем-то странным, далеким от реальности, они приподнимали меня над землей. Но я встретила Его, и ушел Маяковский.
Ночью, рассматривая бегущие по потолку тени, я иногда зову. Дух, ты здесь? Ни звука, ни эха, только вой сигнализации за окном. Мне нужна тишина и одиночество чтобы услышать голос с той стороны бытия. Я засыпаю, так ничего не услышав. Опять ничего...
Маяковский молчит, пока я люблю реального человека. Где уж призракам мертвых победить призраков живых. В моих размышлениях теперь есть живой мужчина. Мне приходится что-то мысленно объяснять ему и оправдываться, планировать будущее или о чем-то размышлять. Он занял в моей голове все пространство, но наши разговоры постепенно становятся все скучней, превращаются в обычное перетирание быта. Спокойствие освобождает место в уме для другого любовника. Маяковский!
Не знаю, откуда я знаю и будто бы знала всегда. Я осязала его, была его женщиной, его отражением в зеркале небытия. А этого не забыть через вечность.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Все равно
любовь моя —
тяжкая гиря ведь —
висит на тебе,
куда ни бежала б.
«Лиличка»
06.11.05
КОНЕЦ
#мистика #рассказ #косовскаямария