Я уже выкладывала такую статью здесь на Дзене. Волшебным образом, налетели невежливые и агрессивные комментаторы и стали меня токсично обесценивать. Атака шла с пустых аккаунтов. Но ничего не поделаешь. У меня нет ботов, как быть? Пришлось удалить свою статью. Решила все равно писать искренне и честно.
Почему мне кажется важным об этом написать? Потому что в детстве и в юности я жила в СССР и все хорошо помню.
Я родилась в Казахстане. Все мои бабушки и дедушки с двух сторон были репрессированные и раскулаченные. Семью отца раскулачили на Алтае. Семью мамы раскулачили под Астраханью.
Их село репрессировали почти полностью, все семьи пострадали. Это была деревня, в которой жили три семьи, три больших староверских клана. Потом в село пришли вооруженные люди, отобрали дом, отняли небольшой семейный ботик, на котором дед с братьями ловили в Волге осетров (и продавали их в Астрахани), всех мужчин собрали отдельно и отправили на принудительные работы, носить тяжелые бревна. Дед заболел от этой работы и умер, на руках у бабушки. Одного его брата убили сразу же, когда их раскулачивали. А третий брат потом погиб на фронте в Отечественную.
Бабушка осталась одна в 28 лет, с двумя маленькими дочками на руках. Им предложили вырыть землянки, и заставляли работать на полях за трудодни. Семьи были лишены имущества и разделены. Бабушка где-то спрятала свои украшения, красивую посуду. Она была хорошая портниха, деревенская модница. Работа в полях ее угнетала, так как при жизни деда у них не было даже огорода, а из скотинки была только коза. Село было староверское, люди были очень чистоплотные и добродетельные. Хорошо еще, что там была и Волга, и огороды, и земли хорошие.
Перед войной их всех решили сослать в Казахстан. Бабушка загрузила все самое дорогое в сундук и взяла с собой в дорогу два мешка риса. Ехали они в Казахстан вместе с другими односельчанами, все были родней друг другу. На незнакомом месте бабушке пришлось опять работать в колхозе, мать и тетушка пошли в школу. Жилось им очень трудно.
После окончания войны и смерти Сталина все наладилось. Мать и тетушка выросли и выучились, они получили хорошую квартиру. Бабушка не работала - так и шила на заказ до конца своих дней, и нас с сестрой нянчила. Ей совершенно не платили пенсию из-за этих репрессий. Все вокруг меня были потомками сосланных в Казахстан, репрессированных, насильно обездоленных людей. Были потомки дворян, крестьян, священников.
В брежневскую эпоху сталинизм был уже разоблачен, мы знали что такое "культ личности", в учебниках истории все это было. Ребенком я переживала из-за смерти деда, - страдала, что у меня нет дедушки.
Моя мать после мединститута отправилась работать по распределению: врачом в райцентр. Она объезжала верхом на коне аулы, делала детям прививки, привозила людям лекарства. Быстро выучила казахский язык, ведь ей нужно было понимать местных жителей. "Я хотела написать книгу об этом времени! Вероника, как бедно и страшно жили эти люди!" - говорила мне мать о жизни людей в аулах.
Однажды ночью она попала в страшную грозу. Она до сих пор об этом вспоминает. Молнии, дождь стеной. Привязала коня к каким-то жердям, промокла насквозь, еле спряталась. Утром вернулась в райцентр, а ее уже искать собирались. Мама была маленького роста, тоненькая, симпатичная. И что это была за жизнь для такой девчонки! Если обучение в СССР было бесплатное, то и отрабатывать его потом приходилось несколько лет и там, куда распределят, без выбора.
Дошкольное воспитание в СССР было бесплатное. В детском саду я чувствовала недостаток внимания. Когда стала чуть постарше, не переживала больше, но в первое время адаптации часто плакала и хулиганила. На завтрак нам давали каши и молочный суп с лапшой. Пшенную и перловую кашу я ненавидела. Я набирала полные щеки этой каши, а потом плевалась этой кашей на пол. Все время стояла в углу, наказанная.
Детская одежда была неудобная и страшная. Зимы были холодные. Я ходила в цигейковой шубе и в шапке, перевязанная как сноп. И это еще воспоминания о самом лучшем садике в городе, где был бассейн, вольер с живыми белочками и пруд с настоящим лебедем. Воспитатели там тоже были милые, вежливые женщины. Но в группе нас было 25 человек, не меньше, а воспитателей - один человек, плюс еще одна нянечка.
Училась я в самой лучшей школе в городе. У нас были компетентные и чуткие учителя. Идеологическое давление было заложено в самой учебной программе и чувствовалось на уроках литературы и истории. Но предметы нам давали очень развернуто. В нашей школе был класс с углубленным изучением математики и физики. Ребята после этого класса поступали в МФТИ, в МАИ, не меньше. Но меня не интересовала физика.
Летом старшеклассников отправляли в колхоз на месяц - приучали к труду. Мы там больше дурачились на полях с капустой, ходили на танцы, пели под гитару и наслаждались свободой. Это было что-то вроде летнего лагеря. Классно там было! Жара, степь, речка, приключения и подростковые страсти. Но все-таки это было обязательным, нас заставляли.
В нашем классе был полный интернационал. Четверо немцев, четыре еврея, один грек, семеро казахов, остальные - русские и украинцы. Мы все были веселыми и добрыми детьми.
Я ненавижу любые разговоры на темы расизма и межнациональной вражды. Я способна, конечно, что-нибудь брякнуть в сердцах. Но я избегаю людей-расистов. Люди бывают добрые и злые, умные и глупые, честные и бесчестные. И вы можете относиться ко мне как пожелаете, а я буду относиться к вам так, как сочту нужным - но глядя только на ваши поступки, и ни на что другое. Но у советского интернационализма было законодательное основание - за любую националистическую проповедь можно было сесть в тюрьму.
Я много читала, потом еще и сама начала писать стихи. Много рисовала, в изостудию ходила. Не говоря уж о музыкальной школе, которую окончили почти все девочки в нашем классе. Потом я попала в хорошее литобъединение, и так я определилась с будущим вузом. К 10 классу я с прилежностью колорадского жука, сжирающего листья баклажанов, изгрызла практически всю русскую и зарубежную литературу, прозу и поэзию. Получила награду на республиканском конкурсе поэзии.
Брежневское время пришлось на мое детство и подростковый возраст. Какие были мои заботы? У меня было много подружек, и мы часами общались. Взрослых мы не хотели даже понимать. Бегали на танцы в парк летом ("Клетка" назывался этот танцпол) и на дискотеки зимой в ДК, и в другие школы. Мы постоянно сбивались в компании и обсуждали свою невинную личную жизнь, у всех были безумные чувства, много идей, мы говорили о музыке, о моде. При этом мальчики моего возраста были добродушные и не испорченные.
Я росла в атмосфере подшучиваний, приколов, добродушия и внимания. Никто из мальчиков не позволял себе даже намека на какую-то неприличную шутку, даже тени намека, наверное. Я даже не могу сказать, что люди были ханжами. Никто не обижал девушек, у которых рождались внебрачные дети. Никто не троллил разведенных женщин. Многие разводились и женились несколько раз в жизни, как мой отец, например. В этом не было драм, ненависти. В отношении к женщинам вокруг себя я никогда не видела цинизма. В Казахстане мужчин всегда было больше, чем женщин, никаких демографических перекосов я не замечала.
Фоном ко всему этому шли новости о войне в Афганистане. В политике был застой. В пропаганду никто не верил. С друзьями из литобъединения мы постоянно читали и обсуждали современную литературу. Творческая интеллигенция нашего города состояла из небольшого количества людей, и мы все общались: художники, поэты, музыканты, театральные люди и архитекторы, у которых было хорошее помещение для мероприятий.
Я выбрала для поступления творческий ВУЗ, который и закончила потом. Но для поступления туда мне нужно было 2 года трудового стажа. Что же делать? Стала я на полтора года пэтэушницей и закончила ПТУ в Москве по специальности "Озеленитель" или, как бы сейчас сказали, "флорист". Нас учили всему: как насыпать щебень под дорожку, как растить рассаду, как планировать парк или клумбу. Практика была на ВДНХ и в Ботсаду. А отрабатывать отправили в Тушино, на стройку. Но я не стала: вернулась на родину, поработала в Ботсаду в нашем городе и поступила в ВУЗ в Москве.
Путем невероятных махинаций и веселой помощи одной сотрудницы великой и всемогущей организации "Главмосстрой" мне удалось забрать из сейфа паспорт и диплом, но вообще мне за этот побег полагались санкции. В ПТУ меня хотели оставить секретаршей, не отправлять на стройку. Но я не осталась и там. Люди везде были добрые и хорошие. В ПТУ учились приезжие девчонки со всей страны, многие хотели дальше идти в ВУЗЫ.
На любой работе была нужна прописка: где родился, там и умри. Квартиру можно было поменять на другой город, и зря мы до перестройки так не поступили. Но поехать работать в другой город просто по своему желанию было нельзя. Был паспортный режим. Как крепостное право! То недолгое время, когда я проработала в Москве на стройке, дало мне реальное понимание сути паспортной системы.
Москва была закрытым городом. На стройках работали девочки из деревень, они мне все рассказали про колхозную жизнь. Бедность, тяжелый труд, мужской и женский алкоголизм. Боже мой, как же они умели материться! Это было просто что-то в пять этажей. Хотите научиться так ругаться - это в деревню надо ехать, или друзей завести из деревенщин. Труд был тяжелый. За 10 лет такого труда можно было получить московскую прописку, и право жить в Москве.
Продукты и деньги были у всех и всегда, но что это были за продукты и что за деньги? Об этом я уже писала. Ни в Москве, ни в Казахстане никто не голодал. Одежда и обувь были двух видов: подороже, импортная, покупай - не хочу; и подешевле, отечественная. Иногда качественная и красивая. Иногда - нет. Часто пишут об очередях. Такое помню только в первые годы перестройки. До этого в Москве всего было завались.
В Казахстане моя мама, отработав врачом на селе, подучилась еще на педагога и затем всю свою жизнь преподавала химию в медучилище. Поэтому продукты и хорошие вещи нам доставались по блату. Она посылала меня с сумочкой в магазин, звонила заведующей, и я подходила с черного входа, отдавала денежки и получала в сумочку нужные продукты. То же и с импортной обувью. В магазинах если где и было голо, то в холодильниках и в шкафах все было нормально. Но как питались те, у кого не было блата, или кто не жил в хлебном и мясомолочном Казахстане, я не знаю. У нас там и рынок был южный, заваленный весь год фруктами, и дачи у всех.
Отец работал в строительном тресте. Сначала мы жили в неказистой двушке, потом ему дали хорошую трешку в новом кирпичном доме. В квартире была удобная планировка, два балкона. Я до сих пор помню, как там пахло чем-то строительным, когда мы туда въехали. Но квартиры не были собственностью, хотя по факту их можно было даже обменять. А вот продать, переехать и купить - нет.
В позднее брежневское время идеология была условностью. Творческие союзы накачивались деньгами, но в обмен на финансирование нужно было заниматься пропагандой. Нельзя было заниматься бизнесом. На себя работал разве что сапожник из Дома быта. И тем не менее, наш город потрясло громкое дело теневых производителей шуб. Они наладили пошив и сбыт шубок из натурального меха. Это было незаконно. Людям дали расстрельную статью, так как обороты этой торговли были грандиозные для тех времен. И все-таки, их расстреляли просто за предприимчивость, которая была по тому времени вне закона. Это было дело Дунаева.
Живущие в СССР люди редко бывали за границей - только в соцстранах. Одна наша учительница побывала в Австрии, и целый урок нам об этом рассказывала! У меня и у других девчонок было ощущение, что мы живем в неправильной стране. Оно шло от знакомства с зарубежной и русской дореволюционной литературой. У многих были родственники в Германии. Но я была просто девчонка, которой всегда хватало своих забот. Я была такой внутренней антисоветчицей, без всякой злобы внутри.
Когда я читала Булгакова, я понимала, что в его книгах злом являются не демоны, а люди, и что Воланд как раз на фоне этих людей выглядел, как поборник справедливости. Но я считала, что тридцатые годы давно позади. До института я бывала в Москве у сестры, и мечтала там учиться. Но Россия, особенно Москва, была тогда довольно мрачным местом. Больше всего я грустила из-за хмурой погоды. У меня сразу же появились места, где я спасалась: Консерватория, Пушкинский музей и Ботсад.
В Казахстане мало кто пил, у нас был один пьяница на весь район. Он был даже красивый! Валялся в белоснежной рубашке под белым забором, пел песни. Мужчины вокруг меня были положительные, очень много работали. В семьях было чаще всего по двое детей.
В России, особенно в деревнях, пили практически все, спивались от безнадежности и бесправия. Пили и в городах.
Если бы СССР того времени плавно переставить на рельсы капитализма, сохранив все социальные преимущества: доступное образование, медицинское обслуживание, сделав легкие социальные лифты - мы бы сейчас жили в прогрессивном и классном мире.
В советское время был тоталитарный строй, однопартийная система и вполне нормальные межличностные отношения - уважительные, человеческие. В моем родном городе люди считали друг друга высшей ценностью: дружбу, любовь, семьи, своих детей. Я не помню между людьми необъяснимой вражды, неприкрытой агрессии, зависти, которой даже не стесняются.
Вот такими я запомнила плохие стороны жизни в СССР. Но как-то и о хорошем тоже само собой получилось написать! У меня были отличное детство и счастливая юность.