Соседи (окончание)
В лице незнакомца читалась какая-то растерянность. Он был так крепок на вид, что казалось, будто был вытесан из цельного камня, из глыбы, которую с места сдвинуть можно было, разве что вагами. Чувствовалась в нём силушка дикая. Он шагнул два шага в сторону и, показывая пальцем на жёлтое пятно на снегу, спросил:
- Это ты мочился?
- Да, я. Всегда здесь малую нужду справляю. Теперь за это в морду?
Мужик залез пятернёй в бороду, с хрустом почесался, снова подошел к Петровичу:
- Должен быть здесь ещё один, такого же размера ичиги, но струя гораздо дальше твоей отлетает. У тебя, видишь, почти на ичиги падает, и без напряжения растекается. А у него струя далеко летит и упругая, снег режет до самой земли, - молодой он. Есть такой?
Помолчав, потоптавшись рядом, продолжал:
- И следы не твои. Ты след пяткой давишь, а у него нога молодая, упругая, он след продавливает передней частью, носком ичига.
Дед уже пришёл в себя, видимо боль успокоилась, откатилась, да и не похоже было, что его снова будут бить. Хотя, чёрт его знает, мужик-то какой-то странный, мочу рассматривает, про струйки что-то рассказывает, про следы. Петрович встал с чурки, решил, что стоя будет ловчее, свободнее разговаривать с чужаком. Но тут же понял, что это было ошибочное впечатление, - мужик был выше его на целую голову, а уж в плечах, - и мерить не стоит.
- Поначалу скажи, как тебя зовут, и кто ты такой. И за какие мои грехи нос мне раскровенил. И вообще, пришёл в гости, а сам кулаки чешешь.
- Я к вам не в гости. И дружить с вами не собираюсь.
- Чего ж тебе надо, что с кулаками по тайге шастаешь?
- Ты, дед, в сторону не уводи. Есть у тебя молодой напарник?
- У меня много напарников. Весь промхоз напарники, знают меня и уважают, никто ещё кулаки в нос не совал.
Мужик отвернулся, потоптался туда-сюда, снова подошел, помолчал, пристально глядя на Петровича и, как-то хищно, слово за словом, отделяя их промежутками:
- Не понимаешь, значит. Значит. Или не хочешь. Ладно. Сейчас поймёшь.
Зло сплюнул в сторону, пронзил деда колючим взглядом:
- Где-то у вас мой парень подарочек оставил. Верни-ка.
- Какой ещё подарочек? Что за парень?
- Такой и подарочек, в бутылке, под пробкой.
- А-а! Бензин-то? Так вона, у столбика.
Мужик взял бутылку, другой рукой снова ухватил за ворот Петровича и как щенка, забросил его в зимовьё. Протиснулся следом. Откупорил бутылку.
- Чужих соболей с капканов снимать понимаешь?! А другого ничего не понимаешь…. Сейчас поджарю тебя, чтобы не было такой гадости в тайге, тогда всё поймёшь!
Мужик навис над Петровичем и что-то ещё кричал, кричал, кричал…. Брызгал слюной прямо в лицо, пальцем тыкал в грудь, снова кричал, потом стал обливать бензином нары, стол, стены зимовья. Опрокидывал бутылку прямо на постель, на одежду, облил Петровича, а напоследок запустил пустую бутылку под нары с такой силой, что она там лопнула, как будто раздался выстрел. Петрович понял, что это конец.
Мужик, будто бы успокоившись, умолкнув, медленно вытащил, вытянул из кармана коробок спичек. Брякнул этим коробком возле уха. Спички с радостью, с сухим звоном отозвались, готовые к работе. В зимовье было нечем дышать. Хоть и дверь была приоткрыта, но пары бензина так заполнили всё пространство маленького помещения, что щипало глаза.
- Ты… Ты… белены объелся…. Объясни ты толком.
Петрович сполз, скатился по скользкому собачьему одеялу, смоченному бензином, прямо на пол и застыл там, присев на колени. Было непонятно, стоит ли он перед пришельцем на коленях, или просто от бессилия скатился и застыл в такой позе от безысходности.
- Объясни…. Христом Богом тебя…. Не понимаю я своей вины.
Мужик опять, в который уж раз, ухватил Петровича за ворот и выволок наружу, прямо волоком через порог, положил на снег. Тот, видимо, ослаб от всех этих передряг, от этих волнений, так и лежал бочком. Лицо было испачкано тёмной, быстро запёкшейся кровью, куртка и штаны в пятнах от впитавшегося бензина. Байкал дрожал в своём кутухе, дрожал так, что зубы чакали и это чаканье было слышно.
Мужик выдернул топор, откинул его в сторону, присел на чурку:
- Молодой парень охотится с тобой?
- Да, охотится. Кирька….- Плохая мысль, ой, какая плохая мысль пришла в голову старику, ой, какая плохая! Уж лучше бы не знать ничего, лучше бы действительно зажарил…. Ой, какая плохая, какая гадкая мысль, как стрелой пронзила его. – Петрович даже отстранился, словно отодвинулся от этой мысли, глаза прикрыл и отвернулся.
- Вор он…. С нашего путика соболей снимает. По старой гари, по валежинам пробирается, чтобы след не оставлять, и выходит на путик. Перед самым выходом ёлку ставит, - отгораживает свой след. Да ведь мы не первогодки, не кутята слепые. Думает, если под снег угадал, значит мы его следы не увидим….
Оба замолчали. Старик молчал от бессилия, а пришелец, видимо от того, что пришлось выпачкать рот такими погаными словами. Трудно опираясь о снег, потом о поленницу, Петрович поднялся. Медленно шагая, убрел за зимовьё. Через какое-то время вернулся с мешком, в котором хранились соболя:
- Забирай. Всё забирай. Только не позорь нас… Его не позорь, молодой ведь….
- Мой парень приносил вам бензин, как предупреждение. И карту, где красным была нарисована граница. Красным. Нельзя через красное, нельзя. А он всю осень там с собаками, по нашей стороне. Мы ему метки оставляли, да он, видать, безбашенный. А теперь по капканам пошёл. Убивают за такое. Ты же старик, должен знать.
Развязав мешок, мужик вытряхнул на снег соболей. Отсчитав семь штук, сунул их запазуху, поднялся.
- Прости, дед, я ведь думал, что вы заодно, что ты знаешь. Прости.
Повернулся и медленно, какой-то усталой походкой, ушёл в сторону перевала, в сторону границы, которая на клочке карты была нарисована замусленным красным карандашом.
Андрей Томилов