Эта приморская страна, бывшая когда-то кирпичиком огромной империи, в полной мере сумела сохранить свою индивидуальность, свой неповторимый колорит...
По всей усадьбе Люлле (в стародавние, навсегда прошедшие времена ее бы именовали «мызой») сушат лук. Воздух и тот пахнет луком. С сухого лука удалят перья и будут продавать как сеянец. Усадьба, согласно туристской рекламке, находится в девяноста метрах от моря.
Из лука и моря получается лукоморье, а воздух незамедлительно становится морским. В траве желтая с голубым лодка. Всюду разного цвета валуны. Они, как диковинные купальщики, уходят в воду и сквозь нее просвечивают, а все дно в цветной гальке. На берегу пепельно-голубые ракушки, точно скорлупки больших семечек. В дали мыс и тучи. Море синее и гладкое. По его поверхности расходятся едва заметные круги. Над белым у горизонта небом низкие серо-синие тучи. Там, где их дождевой край смыкается с морем, они в этой стране цвета черного. Небо поэтому похоже на бело-сине-черный национальный флаг.
На фоне небесного флага своей родины стоит хозяин хутора. Здесь триста лет жили его предки. Ему самому семьдесят. Он - туристская фирма. Летом дачники. Сауна. Рыбная ловля. Кемпинг. Гостям предлагают домодельное пиво. Оно мутноватое, хмельное, с хитрым привкусом, так как процежено через особые можжевеловые фильтры . Еще выставляется красносмородиновый сидр, закупоренный, как шампанское, и рвущийся из бутылки. На закуску вкусные круглые сливы. Сорт красиво именуется «Эмма Лепперман». Хозяин, до туристов, тридцать два года руководил передовым колхозом. Сейчас он глядит на море, и глаза у него особого цвета - морского.
С берега острова Сааремаа он глядит на темную полоску острова Хийумаа. Над хийумасцами положено подтрунивать. С Хийумаа в его сторону, вероятно, тоже глядит тамошний житель и, конечно, тоже подтрунивает.
Кстати о передовых колхозах. Их роспуск привел к тому, что люди ищут куда приложить руки. В Англе, скажем, разводят раков - шведские туристы рвутся ловить членистоногих. Кто-то выращивает страусов. А бородатый верховой с острова Муху предлагает желающим конные туры и занят приумножением лошадей эстонской породы, которых прежде на острове было двадцать пять тысяч, а осталось около пятисот. Советский период неспешно уходит в легенды: тут рыболовецкий колхоз был, здесь - военная база, там - погранотряд.
Вот шведский лесовоз грузит лес. Четыре тысячи кубометров. Сперва гигант от страшной тяжести наклоняется к причалу, затем - когда загружают противоположный борт - выравнивается. Лес местный. Он покрывает шестьдесят процентов здешней территории. Острова были закрытой зоной, и для создания энергетических запасов, то есть дров, велено было засевать сосной луга и пустоши. Оттого, к примеру, на Муху леса стало вдесятеро больше, хотя пахотной земли поубавилось.
Чего на здешней земле предостаточно, так это камней. Копаешь картошку - не понять, где картошка, где камень. Двести двадцать два валуна объявлены памятниками природы. Вдобавок ко всему однажды прилетел тридцатитонный метеорит. Образовавшийся кратер теперь окружен красивым редколесьем и представляет собой весьма необычное зрелище. Стены в многобашенном Таллине, как правило, сложены из известняка рустованной известняковой кладкой. У стен характерный вид, а известняк - национальный камень. Город, словно построенный для троллей, щелкунчиков, золушек и оловянных солдатиков, увлекает приезжего многим. К примеру, музеем западноевропейского искусства в барочном дворце парка Кадриорг, что означает «долина Екатерины» (то есть Кати - по-эстонски Кадри).
Петр I строил дворец для нее. Пожить в нем царской чете, увы, не привелось, зато в межвоенное время тут находилась резиденция эстонского президента. Среди разного прочего примечателен и особняк, где в екатерининскую эпоху проживал обер-комендант Ревеля (тогдашнего Таллина) Абрам Петрович Ганнибал.
Необычны в Таллине входные двери домов. Они окрашены разным цветом. Скажем, филенки зеленые, а обвязка красная. Хороши двери и на пятидесятиметровой улице Сайаканг - самой короткой в городе. В Средние века на ней торговали восемь хлебопеков. Всякий год они менялись лавками, дабы каждому получилось поторговать на самом лучшем месте.
Таллин, как встарь, подставляет свои неусыпные флюгера ветрам. А те - «кирде» и «кагу» (северо- и юго-восточный), «эдэла» (юго-западный), «лооде» (северо-западный), а также сильный нагонный, «весикаар», - прилежно крутят жестяных петухов и ажурные флажки, но умеют вертеть и мельничные крылья. Раньше на Сааремаа работало восемьсот мельниц, сейчас - две, правда, в деревне Англе их собрано пять. Деревянных и загадочных. Одна из них - голландского типа, остальные - местного.
Хотя на островах произрастают редкие эндемические виды растений, можжевельник вне конкуренции. Он - истинная эмблема страны. Ее безупречный рыцарь. Стройный, темнозеленый, с сизыми ягодками, с колючими и упругими ветками. Если его ветки правильно обработать, получаются замечательные банные веники. Если на его сине-сизых ягодах настаивать водку, впредь и навсегда хватит на все эстонские свадьбы, причем обязательная на свадьбах, сопровождаемая дурачествами удалая песня «Пивовар», а также веселые танцы вприпрыжку типа полек или летки-енки будут получаться на редкость задорно. Ни стелющаяся ежевика у деревни Хиндуранд, ни черный ольховый лес по пути в Энгу, ни приморские валуны, запятнанные белыми лишайниками, разрастающимися в концентрические круги из-за отмирания собственной середки, - не соперники солисту растительного хора континентальной Эстонии и ее островов. Три острова больших - Муху с поперечником в двадцать километров, в 1896 году соединенный дамбой с самым большим на Балтике после шведского Готланда островом Сааремаа, и средний по величине Хийумаа.
У здешних берегов море мелкое и недолго сесть на мель, так что по дну еще до революции прорыты фарватерные «канавы» шириной в шестьдесят метров, глубиной в семь и общей протяженностью в пятьдесят миль. Оберегают мореплавателей и маяки. Тот, что на Хийумаа, построен еще в 1531 году. Он третий в мире по возрасту и самый высокий на Балтике. Свет его за тридцать пять миль предупреждает корабли, чтобы не держали курс на банку, где глубина всего сорок сантиметров.
Где острова, там и птицы. На пароме, шедшем к Муху, был плакат с изображениями морских птиц. Увы, без русских наименований. Но птицу, как известно, видно по полету. Низко над водой летят лебеди. Печально крича, тянутся журавлиные ключи. На высоком столбе, возглашая «кру-кру», сидит ворон. Высматривает поживу пара орланов-белохвостов. Черной вереницей пролетают кормораны, откочевавшие сюда с Северного моря. У этих едкий помет. Деревья, на которые они садятся, теряют листву. Прожорливые кормораны, по мнению здешних знатоков, угрожают рыбным запасам. С корморанами в этом успешно соревнуются рыбаки.
Они тоже ловят треску, камбалу, навагу. В прибрежных водах кильку - и салаку. Кильку продают соленую (кто не знает эстонскую кильку пряного посола?), салаку - горячего копчения.
Весьма неожиданно выглядят рыболовные сейнеры, тихо маневрирующие во время лова неожиданным на моторных судах парусом - черной пиратской бизанью. Увы, ловить рыбу стало невыгодно. Раньше на Муху было пятьдесят профессиональных рыбаков. Осталось пятнадцать.
Эстонская земля - край прирожденных мореходов. С острова Эзель (так назывался Сааремаа) происходит Беллинсгаузен - первооткрыватель Антарктиды. Не забудем и знаменитейшего Крузенштерна, похороненного в таллинском соборе, Штакельберга, уроженца Хийумаа, и контр-адмирала Отто Коцебу, участвовавшего в кругосветном плавании.
Землю эту, всю как есть, так и хочется воспроизвести на некоем волшебном макете, чтобы на всех островах, во всех кукольных городах, заповедных лесах, среди вековых деревьев и доисторических валунов разыгрывались сцены и события старых и новых времен.
... Вот северогерманские пираты грабят церкви, а епископы Муху и Сааремаа не велят строить колокольни, дабы лихие люди по ним не обнаруживали храмы.
А вот уже эстонские пираты-мародеры «вандирайуяд» обворовывают севшие на мель беспомощные корабли.
Среди них некий Унген Штернберг, убивший шведского капитана, за что был сослан в Тобольск. Туда сошлют еще многих эстонцев, никого не грабивших, но это уже случится тогда, когда потомков «вандирайуяд» при вступлении Красной армии вывезут на катерах и лодках шведские родственники.
Вот из ганзейского города Любека по гравюрному морю в засмоленных бочках везут книги (их именно так перевозили), среди коих может оказаться бесследно исчезнувший первопечатный «Малый Лютеров катехизис» на эстонском языке. Очень жаль, что драгоценная книга куда-то запропастилась, но, самое главное, она - была. Эстонскую литературу продолжат другие книги - и, между прочим, больше всего писателей произойдет с острова Сааремаа.
Звонит на побережье колокол по погибшим морякам... Стоит на морском берегу дубовый крест в память о пароме «Эстония»...
Грандиозны средневековые развалины монастыря Святой Бригитты - белые стены бывшей готической базилики. Святая Бригитта верила, что человек может победить свою природу, а по сему полагала устраивать монастыри смешанные - одна половина мужская, другая женская, разделенные - или, если хотите, соединенные - церковью.
А вот на музейном подворье, куда свезли старые сельские постройки, в курной избе, где дым все еще ощущается настолько, что першит в горле и слезятся глаза, зерно подсушивается и коптится, дабы у хлеба был неповторимый вкус...
Вокруг своей страны, своей родины, толпятся школьные экскурсии. У детей, завороженных необыкновенным зрелищем, особенные глаза.
Морские глаза Эстонии.
