«День Победы встретил на острове Новая Земля…» – этими словами отец закончил заметки о своей жизни. О том, что было дальше, я знаю по его устным рассказам, а потом и по собственным воспоминаниям, которые составили вторую часть книги "Как отчаянно хочется жить!". Но сначала надо вернуться немного назад и исправить упущение отца! Он забыл написать, что на Новой Земле, весной 1944 года, женился (история их любви здесь). Мама заведовала тогда медицинским пунктом при аэродроме. День Победы они встречали вместе.
В конце 1945-ого года их с мамой с Новой Земли перевели в Архангельск. Жили они на частной квартире, отец ездил на службу в одну из воинских частей морской авиации, мама работала в гражданской амбулатории, после войны она демобилизовалась. Но о своих служебных делах родители ничего не рассказывали. Основное событие того, Архангельского, периода – мое рождение. Только это они и вспоминали. Чаще всего, конечно, мама.
Она никак не могла забыть о чуде, которое тогда случилось.
–Тебе, двухмесячной крохе, врач начал протирать спинку спиртом. А в процедурном кабинете были еще и другие врачи, медсестры… Ты посмотрела на всех очень внимательно и вдруг радостно улыбнулась. В этот момент сделали прокол позвоночника. И ты заплакала горько-горько, обиженно. Думаю, что не столько от боли, сколько от обманутых чувств…
А началось все с банального насморка, который мешал дышать при кормлении. Мама заложила мне в носик ментоловую мазь, вскоре после этого возникли понос и рвота. Мама испугалась, что крупинки ментола могли с грудным молоком попасть в желудок. Но ментол вроде бы не должен давать картину острого отравления! Она быстро промыла мне желудок и на следующий день обратилась в детскую больницу. Там не встревожились: назначили средства от поноса и все.
Но мне становилось хуже и хуже: любой глоток молока или воды вызывал рвоту. Я почему-то посинела. Поднялась температура. При новом обращении в больницу врачи заподозрили менингит. Насморк, как они подумали, появился попутно, мазь же лишь усилила диарею. Но подтвердить такое предположение можно одним путем: пункция позвоночника. Провести эту манипуляцию двухмесячному ребенку и в 21 веке не всякий врач рискнет, а тогда (без одноразовых шприцев с тонкими иглами!) решились.
Ситуация зашла в тупик, когда спинномозговая жидкость оказалась чистой. Впрочем, вряд ли мне смогли бы вылечить менингит, а теперь и вовсе никто не знал, что делать. Назначили симптоматические средства и отпустили домой. Мама хорошо запомнила, как в слезах вернулась в их с отцом комнатушку. На пороге схватилась за дверной косяк и, отдав отцу конверт с ребенком, едва не сползла на пол.
– Все плохо, Сережа, врачи от нас отказались…
– Нет, Дора, нет! Все будет хорошо. Я сильно хочу, чтобы дочка выздоровела! Значит, это обязательно случится!
И вдруг, словно отвечая на его веру, пришла помощь. К хозяйке квартиры, которую воинская часть снимала для своих офицеров, приехала из деревни мать. Бабуля эта знала множество трав и давно уже занималась целительством. Она стала готовить мне отвары: что-то давали утром, что-то вечером. И постепенно непонятная хворь отступила.
По какой-то причине мы с отцом через много лет вспомнили тот момент, когда я улыбнулась перед пункцией. И он сказал:
– Как будто бы эпиграф к твоей жизни! Ты с пеленок и до сих пор такая: ко всему новому – людям, событиям – сначала относишься с доверием, радуешься, а потом случается и плакать. И сколько бы я тебе ни повторял, что так жить нельзя, иначе ты не сможешь…
Впрочем, он сам на деле так жить никогда не мог -- как мне посоветовал.
…В нашей небольшой семье все наконец-таки наладилось. А вскоре и семья подросла: папа съездил на свою родину и оформил там опекунство над младшей сестрой Раей. Мой дед Саша и бабушка Матрена погибли в конце войны – как это случилось, я, к сожалению, не запомнила, хотя папа и рассказывал.
Рая первое время жила у каких-то стареньких дальних родственников, а потом, когда страна после войны немного восстановилась, заработали комиссии по выявлению и учету сирот, и ей этого не разрешили. Собирались отправить в детский дом, но отец немедленно помчался в Посолодино и все устроил.
Неподалеку, в Ленинграде и Сестрорецке, жили его братья Василий и Дмитрий, но почему-то в судьбе девочки принял участие только мой отец. Когда он привез 12-летнюю сестру в Архангельск (на фото ей 14 лет), я уже была вполне здоровым ребенком. Раю помню, конечно же, сколько и себя. Долго считала ее сестрой своей, а не папиной…
О днях моей непонятной болезни папа не раз говорил потом, что впервые в жизни, хотя и войну прошел, понял, что значит настоящий страх…
(Продолжение следует)