Пробабку Анастасии звали Устиньей. Была она седьмой дочерью в семье кузнеца Архипа. Много лет безуспешно старались ее родители родить сына, но год за годом мать производила на свет одних дочерей. Архип жену не ругал, не бил, любил сильно, оно и понятно, ведь слыла она первой красавицей на селе. Да и на его детей грех было жаловаться, дочери все как на подбор тоже красавицы росли, статные, косы толстые, зубы белые, ноги- руки длинные, крепкие. Но не скрывал своего разочарования отец семейства от отсутствия наследника. По нескольку дней горевал да пил горькую после каждых родов жены, сдержать себя не мог. Односельчане посмеивались над ним, разумеется за глаза, уж больно здоровым мужиком был Архип, мало не показалось бы зубоскалам, если бы кузнец услышал. Да и все-таки полезным человеком был кузнец, обращались к нему по разным делам, уважение демонстрировали, ведь ссора с кузнецом на селе ничем хорошим для хозяйства не могла обернуться.
А кузнец грустил. Было в то время отчего, шутка ли, приданое всем дочерям обеспечить, замуж выдать, да и толку от дочерей? Упорхнут в чужую семью и поминай как звали, а ремесло передать некому, даже охоте научить некого, да просто поговорить о мужском и то не с кем. Совсем отчаялся он после седьмой дочери и пошел к местной ворожее Матрене за советом. Думал может отвар какой даст или заговор какой скажет.
Матрена только открыла ему, да с порога вопрос задала, зачем, мол, пришел, коль в семье сам двух колдуний имеешь?
Каких колдуний? - опешил кузнец.
-А жена твоя разве не седьмая дочь седьмой дочери? Да и сам недавно седьмую дочь народил. У таких женщин сила больше моей. Али когда жену брал, не знал, что не могло у тебя мальчиков быть раньше чем семь девок родится? - и смеётся, совсем не боится Архипа.
Тот лишь брови сдвинул, да кулаки сжал.
-Не серчай на жену,- продолжила она, - будет следующий ребенок мальчиком, дождешься, но дочек, смотри не обижай, особенно, младшую.
Архип промолчал, решил, что жене ничего не скажет, но стал присматриваться и к супруге и к дочери седьмой. А они как две капли. Старшие дочери русоволосые да светлоглазые, все в него, а младшая - в мать пошла: волос темный, а глаза зелёные. И вроде и высокие они, и сильные, а тонкие, да гибкие как ивы, залюбуешься.
Всех дочерей своих любил Архип, а младшую больше всех полюбил, решил, что знал бы заранее все- равно бы другой жены не выбрал. И смирился. Да если и ошиблась Матрёна, решил, если не будет мальчика - то и Бог с ним. Но не обманула Матрёна, родился у них сын через три года, ему на радость. Вылитый отец. Все сестры и мать его баловали, как сыр в масле катался, а добрым да хорошим рос, не избаловали парня. Время шло, дети росли, и если шестерых дочерей как- то пристроили родители по деревням окрестным замуж, благо те красавицы такие были, что и с небольшим приданым брали, то младшая так в девках при родителях и ходила, аж до восемнадцати лет. Дружили они с братом сильно. Хорошая Устинья была: и хозяйственная и красавица и отцу с матерью помощница, а не сватался к ней никто, так и ходила одна. Бывало придет дочь к Архипу в кузню, станет помогать меха раздувать, а между делом спросит: "Что не так со мной, тятя? Почему так смотрят на меня, а не подойдёт никто?".
"Боятся, дочь. Боятся люди того, кто на них не похож, да чего не понимают, а ты уж больно приметная да яркая, да и немного не такая как другие. И мама твоя не такая - вы с ней похожи".
- Но ты же маму выбрал?
- Я не выбрал, а полюбил. А не полюбил бы, не выбрал - усмехнулся Архип.
Так и жили они, не тужили. А пришла беда, откуда не ждали. Рыбачили отец с сыном зимой, а лёд вдруг взял и проломился под ними, это в мороз- то двадцатиградусный, ни с того ни с сего. Еле как Архип сына вытащил, до деревни добрались, мокрые и холодные, но слегли потом оба. Мать пыталась травами лечить. Однако, становилось им все хуже и хуже с каждым днём. На третий день от них вышла, сама с лица спала и говорит дочери: "Не могу я двоих вылечить заговорами да травами, в воду оба упали, одного, видимо, водяной все- равно забрать хочет, кто- то один умрет, надо выбирать чью жизнь водяному отдать, мужа или сына". Говорит, а сама плачет: "Не могу я выбрать ни сына единственного, ни мужа любимого", сама пойду к Водяному, попрошусь на обмен, прощай доченька". Обняла ее и пошла к себе в горницу готовиться.
Устинья ничего не сказала, побежала вперед матери в лес и к реке. Залезла в прорубь и шепчет: " Меня возьми, вместо батюшки да брата, все- равно, ни женой, ни матерью мне не быть, видимо, а их оставь вместе с матушкой, пусть живут". Глаза закрыла и стала погружаться на дно, в воду ледяную. Холодно стало, но вроде как даже и спокойно. Ушла с головой под лёд, а не тонет, чудно ей. Плывет подо льдом, на солнце сквозь него смотрит. Красиво...
Тут кто- то, пробил одним ударом лёд над ее головой, обе руки в воду окунул, схватил ее, да дернул так сильно, что разом вытащил и на лёд поставил. Смотрит девушка и видит перед собой странного парня. А рядом мать, такую же мокрую как она. А парень очень на вид необычный. Вроде как и зима на дворе, а одет лишь в штаны да рубаху. Волосы ниже плеч, мокрые, сосульками уж покрылись, да и сам весь будто в искрах каких- то, вся кожа переливается, то ли в инее весь, то ли в чешуе.
- Что дочь, что мать - усмехнулся он. Хлебом не корми, дай в прорубь прыгнуть вместо любимых своих. Темнота, вы деревенская, - он постучал указательным пальцем по голове, пневмония у них, батюшка водяной тут не при чем. Послал меня, вас спасать, седьмых дочерей, да научить уму- разуму велел.
Вам надо у вашего барина порошки попросить, сын его недавно из Петербурга приехал, на врача учится, привез. Так что не теряйте времени, ступайте к барину, как можно скорее, сына его спросите, иначе не вылечите. Ещё батюшка велел передать, что знал бы, что ваши мужики под воду ушли, сам бы вытащил, давно ему уже жизней чужих не надо, что русалок, что утопленников сами уже куда размещать не знаем. Живите с миром. Не нужны водяному человеческие жизни, глупости это все, да предрассудки деревенские.
Подолжение следует...
Начало тут
Продолжение тут