Глава 12
По дороге из больницы домой, Аня позвонила Антону. Эдик поужинал и уже спал, так что она решила не будить его. Спать одной в доме было страшновато, но она подумала, что если бы грозила опасность, Томаш сказал бы. Её всё время не покидало ощущение, что она что-то упустила в разговоре с полицейским, что-то важное для неё и Томаша. Но это «что-то», плавая где-то близко к поверхности её сознания, никак не могло выбраться наружу и принять осязаемые формы.
Хотя Аня совсем не чувствовала голода, она заставила себя поесть котлет и пюре, заботливо оставленных в холодильнике Верой, и легла спать. Не успела она закрыть глаза, как её осенило: «Бельчевский, Бельчевский, откуда же ей знакома эта фамилия?». Она открыла ноутбук и начала пролистывать ещё не опубликованные главы романа. Наконец нашла то, что искала: Белецкий – поляк, перешедший в ислам. Перебежчик, наведший на свою землю турецко-татарское войско. Что она там про него написала? Её герой вызволял из татарского стана старшего сына, разведчика, и других пленных, прикрывая их отступление примитивными средневековыми гранатами:
«После взрыва, Юрий попытался отползти и скрыться в темноте, но его схватили и связали руки. К нему подошёл мужик в богато расшитом турецком кафтане, с ятаганом за поясом, и в широких шароварах. Несмотря на восточную одежду, глаза у него были голубые и холодные, как ледышки. Лицо его показалось Юрию знакомым, но он не помнил откуда.
– Ну, и кто же это, как ни сам пан Юрий. Думал я, что за сыном пожалуешь.
– Ты меня знаешь, а я тебя не припомню.
– Да, ты меня не помнишь. А помнишь, как иноверца, мусульманина, с тестем своим из собственного имения выгнал?
– Ибрагим, Белецкий?
– А, вспомнил.
– То дело не моё, тестя было. Мне все равно, какому ты Богу молишься.
Голубые ледяные глаза перебежчика смотрели на Юрия с нескрываемой ненавистью.
– Плохо мне тогда пришлось. Ну и тебе не сладко будет. Теперь моя над тобой воля.
С Юрия содрали рубаху и привязали к деревянному столбу прикрепленному ко дну телеги. Наступил рассвет, и турецко-татарское войско выступило в путь.
Сначала Юрию было не плохо, только затекли связанные руки. Но степное солнце поднималось все выше – жаркое, пылающее, беспощадное. Он хотел пить. Голова отказывалась работать. Всё тело покрылось потом, который лился ручьем со лба, жёг глаза, наполнял солёной водой рот. Через несколько часов, он начал бредить: ярко увидел Катарину дома, в их спальне. Она сидела на кровати и плакала. Он опустился рядом, обнимая содрогающиеся бессильно опущенные плечи:
– Не плач, я не хочу, чтобы ты плакала. Никогда.
– Любимый, я не поцеловала тебя на прощанье.
– Ничего, поцелуешь при встрече!
– Я так люблю тебя! – сказали они одновременно, и после этого Юрий уже ничего не помнил. Его облили холодной водой, и он пришел в сознание. Дали пить. Потом пытка солнцем продолжалась.
Вечером его отвязали от столба. Юрий надеялся, что сможет отойти и отоспаться в ночной прохладе. Но его втолкнули, связанного, в юрту какого-то начальника: пол застлан мягким ковром, кровать покрыта подушками, низкие диваны по стенам. С него содрали остатки одежды и оставили одного. Он с трудом поднялся на ноги и еле удержавшись, чтобы не упасть, прислонился к стене. В юрту вошел Белецкий и оглядел его холодным жёстким взглядом. Юрий молчал, пытаясь выпутаться из веревок. Белецкий заговорил первый, насмешливо, издеваясь:
– Говорят, будто ты девкам нравишься. И богатство, и панство свое, под юбками паны Катарины нашёл. Знаешь мол, как её ублажить, – и не слыша ответа, продолжил: – Хочу я посмотреть, как ты сам за девку сойдешь.
Теперь Белецкий рассматривал Юрия оценивающе, откровенно, скабрезно улыбаясь. Юрий рванулся, пытаясь разорвать веревки, да так, что мышцы напряглись до предела – раз, другой – на лбу выступил пот.
– Да ты не сопротивляйся, оно легче будет. Вон, сынок твой, совсем не сопротивлялся. Смазливый мальчик, молоденький ещё, сладкий. Я думаю, ему понравилось.
– Ты, собака, сына моего тронул!
Юрий еще раз напрягся со всей силы. Ему показалось, что Белецкий возбуждается, видя его гнев и его боль. Остановившись, Юрий оскалил зубы и сказал просто:
– Я убью тебя.
– Может быть, только после…
Белецкий приближался к нему с похотливой усмешкой, развязывая пояс, стягивая штаны, обнажаясь. Он был так близко, что ещё миг, и они соприкоснуться… Внезапно руки Юрия сомкнулись на шее перебежчика и начали сжимать её, как в тисках. Изменник защищался, и они повалились на пол. Белецкий пинался, дрыгал ногами, судорожно пытался разжать руки на шее, но Юрий всё продолжал сжимать, и противник начал ослабевать, теряя сознание. В эту минуту в юрту кто-то вошёл, прозвучал приказ по-турецки, и три янычара с трудом оттащили Юрия от еле дышавшего Белецкого, на шее которого проступили красные пятна. Придавленный к ковру, Юрий поднял голову и узнал Ахмед-пашу. Паша велел Белецкому выйти, а потом уже заговорил с Юрием:
– Что тут с Белецким было, то не мое дело.
– Я убью его.
– Тебе может представиться такая возможность.
– Ты меня отпускаешь?
– Гетман Замойский предложил за тебя много пленных, и я согласился.
– Когда?
– Мы сделаем обмен утром.
Всю ночь Юрий не мог заснуть. Неужто правду сказал ему Белецкий? Лукас, его мальчик! Злоба не давала дышать. А вдруг наврал, подлец! Как он сможет сына спросить? Никогда не сможет. Но он убьет Белецкого. Это он знал точно».
Аня с ужасом прочитала главу, которую сама написала. Так вот кем был этот Бельчевский, который теперь, кажется, тоже вошёл в её жизнь со страниц её романа. Она закрыла ноутбук и долго сидела в темноте, не зная, что делать.
***
Томаш поправлялся быстро и уже к концу недели выписался из больницы. Несколько раз в день приходила медсестра, которую он нанял, и меняла повязки. Ане очень хотелось спросить его о Бельчевском, но она не решалась. Этот человек внушал ей ужас, какого она никогда раньше не испытывала. По всему телу пробегал озноб от одного воспоминания о его мёртвых ледяных глазах.
То ли Томаш почувствовал её отчуждение, то ли сам хотел объясниться, но через несколько дней после возвращения домой он посадил её на колени, нежно поцеловал и крепко прижал к себе. Аня, как всегда, почувствовала себя в безопасности в его объятиях.
– Любовь моя, что произошло с тобой в полиции? Я не хочу, чтобы между нами были недоговорённости.
– Томаш, я люблю тебя, кто бы ты ни был, что бы они мне не сказали, я всегда буду любить тебя.
– Я хочу знать, что они тебе про меня наговорили. Мне нужно, чтобы ты мне доверяла.
– Они показали мне твоё дело, очень объёмное, из Интерпола. Томаш, ты – бандит?
– Господи, Аня, конечно нет. Я же сказал тебе, кто я.
– Это сумасшествие, то, что ты мне сказал. Они показали мне фотографии женщин, очень красивых, как модели, молодых, сексуальных – твоих любовниц. Боже мой, сколько же у тебя было женщин! Полицейским было смешно, что ты женился на мне, не молодой и не такой уж привлекательной. Они издевались мне в лицо: мол не мог он после таких баб выбрать тебя.
– Они ничего не понимают обо мне и о нас. Ты – моя идеальная половинка, а я – твоя. Мы с тобой это знаем, поэтому когда мы вместе, всё остальное не имеет значения.
– А Луиза? Твоя невеста?
– Была невестой. В то утро, после того, как ты сделала выбор и пришла ко мне, я вернул ей её слово. Зачем мне другая, когда ты со мной?
– Розу из «Метрополя», твою любовницу, убили. Это тоже Бельчевский?
– Я уже сказал тебе, она была моей хорошей знакомой, а не любовницей. Она знала обо мне. Её убили, чтобы найти меня.
– Там ещё было фото девушки с побоями. Когда ты был в командировке.
– Аня, ты же знаешь, что я никогда не ударю женщину. Ты сама написала меня таким.
– Но она обвинила тебя…
– Когда мы с тобой тогда кончили, мне было очень хорошо. Вдруг эта девка, которая мне ключи от номера дала, постучала в дверь. Она была в одном платьице на голое тело и начала ко мне липнуть. Я её не хотел и сказал ей, чтобы убиралась вон. Не знаю, где и с кем она была потом и почему придумала, что я её тронул. Верь мне!
Томаш гладил её по волосам, нежно, почти невесомо, как в детстве гладил её отец, успокаивая и оберегая от всех тревог. Ане нужно было, чтобы он говорил правду, иначе как продолжать жить?
Она приподняла голову и заглянула ему в глаза.
– Я верю тебе, Томашек, верю каждому твоему слову. Пошли спать, теперь всё будет хорошо, – она хотела поцеловать его, но промахнулась, и её губы уткнулись в покрытую щетиной щёку. – Ой! Ты меня поцарапал!
– Ничего, я сейчас побреюсь.
– Если бы у тебя была борода, весь седой бы был!
– Не люблю я усы и бороды, да и тебе не нравится. Я-то знаю.
– Сегодня не брейся, – и Аня потёрлась щекой о его щёку. Её кожа мгновенно запылала, как от ожога. Томаш хотел поднять её. – Опусти! Твои швы разойдутся! Я сама могу взойти на второй этаж.
Но он не послушался: подхватив на руки, занёс по лестнице и осторожно уложил на постель. Он целовал её жадно и требовательно – страстный любовник, не сдерживавший охватившего его влечения. Аня отдалась его желанию и его воле, потеряв свою и обретя свободу ощущений. К его нежности и заботе примешивалось нечто новое: кружившая ей голову шальная беззаботность, будто тяжесть упала с его плеч, будто только теперь они по-настоящему полностью принадлежали друг другу.
Проснувшись посреди ночи, Томаш бережно приподнял со своей груди голову жены и переместил на подушку. Её дыхание было всё таким же спокойным, и он взял с тумбочки телефон, встал и вышел из спальни. В доме было темно и тихо. На заднем дворе Томаш набрал номер в Варшаве:
– Ян, как дела?
– Тут, пан Томаш, такое без тебя творится, – отозвался заспанный голос. – Сам знаешь, какой пан Андрей бывает. Нам сказали, что тебя чуть не убили.
– Успóкойся, не так-то легко меня убить. Мне надо знать, где найти Перебежчика. И пусть Лёшек и Юрек наготове будут.
– Это займёт некоторое время, Перебежчик после визита к тебе уехал, лёг на дно. Я перезвоню.
– Доброй ночи, Ян.
– Томаш, почему ты не спишь? – Аня проснулась и ждала его.
– Вышел на свежий воздух. Спи и ни о чём не думай.
– Тебя что-то мучит?
– Я думал о моём последнем разговоре с Розой, когда я сказал ей, что решил жениться, и что у нас с тобой будет ребёнок. Ей было больно.
– Кто была она тебе?
– Она любила меня, много лет, последовала за мной сюда. Но она не была моей любовницей. Я никогда не дотронулся до неё.
– Ты меня удивляешь, – это был странный разговор в смутное, ведьмино время. – Почему?
– Зачем портить хорошую дружбу плохим сексом?
– Может он не был бы плохим?
– Секс есть секс. По большому счёту, простой и приятный: возбуждение, желание, страсть, удовлетворение. Секс с любимой женщиной великолепен. С женщиной, которую не любишь, но которая тебе дорога – мне это казалось изощрённой пыткой для нас обоих. Я не хотел причинить ей боль, ещё большую боль. Роза просила, чтобы я дал ей ребёнка. Я отказался. Всю мою жизнь, она была рядом, и я мог положиться на её преданность. Я не ошибся – она умерла из-за меня. То, что казалось правильным, теперь кажется отговоркой.
Аня не знала, что ответить на это. Пожалеть? Посоветовать? Признаться, что она готова умереть за него? Она не написала никаких слов на этот случай.
– Томаш, ты был честен с ней. У неё был выбор. У нас всегда есть выбор.
– Да, но потом приходится жить с последствиями. Перебежчик, то есть Бельчевский, заплатит за это.
– Томаш, не говори так, я не хочу, чтобы ты стал убийцей. Я не смогу жить с тобой, если ты убьёшь человека, даже Бельчевского.
– В твоём романе, я убивал на дуэли и в бою. Я не мог убить безоружных и беспомощных. Бельчевский не будет таким.
– Томаш, это не роман, и мы не живём в шестнадцатом веке. Господи, я схожу с ума!
– Ты совершенно здорова. И ты права – я не стану убийцей, даже ради мести. А теперь спи, утро вечера мудренее.
Продолжение следует...
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 8