Трегир сидел перед операционной. На сей раз его не пускали. Время шло, а известий не было никаких. Трегир то метался как загнанный в клетку зверь, то опускался и замирал, обхватив руками голову. Красные от напряжения и бессонной ночи глаза, впалые щёки и первая седина легла редкой морской пеной на волны тёмных волос.
Вышел хирург:
–Придётся резать ногу. Лазер не помогает. Сосуд попал в расщелину.
–Это я во всём виноват, я не смог её защитить!
–Господин Трегир, это всё равно бы рано или поздно произошло. У неё был слишком активный образ жизни. Нога уже была травмирована, а тут добавили. Идите, вам необходим отдых.
–Отдых… Какой отдых? Пустите меня в операционную. Я должен быть рядом с ней!
–Хорошо-хорошо, сейчас я переговорю с коллегами, а вы дождитесь меня в ординаторской. Хорошо? – врач что-то сказал медсестре, после чего вернулся в операционную.
В ординаторской было тихо. Покой нарушало лишь тихое тиканье настенных часов. Зашла медсестра, она подала Трегиру маленький стаканчик с вином:
–Доктор сказал, чтобы вы выпили, это придаст вам силы, а то ещё упадёте в обморок в операционной. Подождите доктора здесь, – девушка вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Яркое солнце било в глаза. Трегир обнаружил себя спящим на кушетке в той самой ординаторской, в которой ждал врача. Часы показывали семь часов. Судя по всему, было утро. Это хирург попросил, чтобы медсестра положила в вино снотворное. Он переживал за состояние Трегира, видя, как седина покрыла за одну ночь его волосы.
Он собрался было выходить, как услышал тихий храп из-за загородки. Трегир её приоткрыл, там на диванчике спал хирург. На столе перед загородкой лежала записка: «Меня до девяти утра не будить, да и принцессу тоже. У неё были трудные сутки. Она спит».
Трегир сел на кушетку и вдруг осознал, что плачет.
–Ну, господин Трегир, Вы же мужчина. И я просил меня не будить, – хирург сел, потерев глаза.
–Как прошла операция?
–Хорошо. Она у Вас мужественная девочка. Ни разу не пикнула, только кулаки до крови сжала.
–Что? Вы хотите сказать, что делали операцию на живую? – Трегир потёр лоб.
–Почему на живую? Под местным наркозом, – доктор прошёл к шкафу, открыл его, плеснул в стаканы какой-то жидкости. Один стакан подал Трегиру. – Выпейте-ка, это виски. Они придадут силы, а то вы совсем на человека не похожи.
–Но ведь она боится уколов.
–Ещё как! Больше, чем «альпийских лыж», – Трегир знал, что в народе так назывался тот «ботинок», который «надевали» Анжелике. – Да не смотрите вы так на меня. Мы боялись, что очередную анестезию не выдержит сердце. И ещё, я как лечащий врач запрещаю вам посещать её. Первую неделю я буду разрешать свидания лишь с теми, с кем она сама захочет. Простите, но я не хочу рисковать её жизнью, её не надо сейчас волновать, а её отношение к королевской семье – сами видели. Не пущу даже королеву. А к вам у меня просьба это донести до королевской семьи.
–Хорошо, узнайте у неё, что ей надо. Но видеть-то я её смогу? И наш семейный доктор сможет её посещать?
–Разумеется, ведь доктор Смит включён в комиссию. Ну а вы, конечно, сможете видеть её. Я специально положил её в палату с односторонним стеклом. Она вас видеть не сможет.
Анжелика быстро шла на поправку. Вынужденное бездействие дало ей возможность перечитать огромное множество книг, которые, казалось, она глотала. Её регулярно посещали Мэри, Филипп да профессор. В конце недели Дюбит принёс ей тесты, которые она выполнила в его присутствии. Это были экзаменационные тесты.
Нога, закованная в гипс, уже была снята с подставки. Доктор обещал, что и сам гипс будет скоро снят. Как ей объяснили: гипс и фиксация нужны были, чтобы снизить кровяное давление в ноге. Что операция представляет собой маленький, меньше одного сантиметра разрез, через который был введён катетер, который «вытащил» злосчастную вену. Этот самый катетер являлся последним достижением анастасийской медицины, и Анжелика оказалась первым пациентом, на котором он был применён.
Сегодня к ней был допущен первый посетитель.
Анжелика посмотрела на вошедшую красивую женщину в элегантном брючном костюме цвета чёрной вишни. Королева села на стул, который стоял около больничной кровати. Безупречно ухоженными руками она взяла в свои руки руку Анжелики, но Анж тут же отдёрнула её:
–Что вам нужно от меня? Я не желаю вас видеть, – две женщины с гордо поднятыми головами несколько минут смотрели друг на друга. В глазах одной горело презрение, в глазах другой – застыло страдание.
–Послушай, – королева прервала молчание. Она встала, подошла к окну. Ей нелегко было решиться на эту исповедь. – Послушай, девочка, моя вина перед тобой состоит лишь в том, что ты была рождена в королевской семье. К сожалению, таков удел правящего дома. Вот и меня выдали замуж, когда мне было восемнадцать лет, а королю – тридцать шесть. Это был его второй брак. Первая супруга не смогла принести наследника трона, и он развёлся с ней. Меня никто не спрашивал, всё решили наши родственники. Генри появился на свет ровно через девять месяцев после свадьбы. Это событие на целых три месяца отвлекло короля от его подружек, ну а потом – всё пошло по-старому. Если бы король пропадал в своём гареме – это было бы полбеды. Но он предпочитал уличных проституток. На меня же он не обращал никакого внимания. Кто-то из уличных девок подарил ему заразу, в результате которой он стал практически импотентом. По законам королевства наследников должно было быть двое, но увы... Однажды на балу я встретила твоего отца. Впервые в жизни я узнала, что такое любовь. Когда оказалось, что я жду тебя, король был взбешён. Но потом, подумав, решил, что пусть ты будешь вторым условным наследником трона. По закону трон переходил к первому ребёнку. Генри рос здоровым, умным мальчиком, и сомнений, что он может оказаться без короны, не было. После твоего рождения король тебя условно признал: дал свою фамилию и титул принцессы. Через месяц после твоего рождения семья великих герцогов согласилась на твою помолвку с младшим сыном. Это была удача: принцесса с половинным титулом и без прав на трон и младший сын, который не являлся основным титулоносителем. Кто же тогда мог предположить, что именно младший сын примет основной титул великих герцогов. Король, узнав о помолвке, был взбешён, он распорядился, чтобы ты воспитывалась в загородном доме. Мне было запрещено тебя видеть. Через три года тебя похитили. Я даже плакать по тебе не смела.
–Тогда Вы не смогли меня защитить, а сейчас не захотели… – перебила её Анжелика.
–Я не могла. Любая крестьянка грудью бы защищала своё дитя, а я не имела на это права. Закон превыше семьи. Но, – королева заломила руки, – поверь мне, я страдала...
–Страдали? А Вы хоть знаете, что такое страдание? Было бы лучше, если бы у Вас вообще не было детей. Вы – шикарная женщина, может быть, Вы неплохая королева, не мне об этом судить. Но вот то, что вы никакая мать, – это точно! – юность жестока. Анжелика, перенёсшая столько боли в свои шестнадцать лет, не желала понимать королеву, она не хотела её прощать. – Зачем вы мне всё это рассказали? Что Вам надо от меня? Я не широкая жилетка, в которую можно плакаться.
–Понимания и терпения… – королева села около Анжелики.
–Понимания? Терпения? – Анжелика заговорила быстро, с придыханием. – О каком прощении может идти речь? Вы что, на исповеди? Но я не священник. Я не могу и не хочу отпустить вам ваши грехи. Ваш самый главный грех – это моё рождение...
–Агнесса!
–Забудьте это идиотское имя. Агнесса умерла ещё при рождении. Понимания? Где было ваше понимание, когда меня подвергали этой унизительной процедуре жениховства. Я тоже говорила: «Не надо». Вы сами прошли через это... И вы ничего не сделали, чтобы изменить мою судьбу.
–Но господин Трегир не король. Он не жесток, он благороден. Он любит тебя, – королева подалась вперёд, как будто хотела обнять Анжелику.
–Любит? – Анжелика вдруг захохотала. – Если бы любил, он ни за что бы не привёз меня в эту страну вопреки моему желанию. Мне было двенадцать лет, когда по вашему желанию меня привели к гинекологическому креслу. Вы знаете, как страшно двенадцатилетней девочке показывать то, что является сокровенным? А вы не задумывались, какого девочке оставаться на ночь в чужом доме, полном мужчин, одной, без мамы? А когда тебя в машину силой заталкивают всё те же дяди?
–Но ведь тебе не причинили тогда вреда? – спросила королева, затаив дыхание и боясь услышать ужасную правду..
–Тогда, о нет, Трегир был благороден, только я этого не знала. Мне было всего двенадцать лет. Я защищала себя как могла, потому что вы, как мать не могли или не хотели меня тогда защитить.
–Девочка, моя девочка... Прости, я не знала, что тебе столько пришлось вынести, – по щеке королевы покатилась слеза. Она попыталась взять руку принцессы. Ей хотелось обнять свою дочь, прижать к груди.
–Вам нечего больше сказать? Так и не надо меня оплакивать. Я не труп. Я устала, у меня болит нога. Уходите… – Анжелика запрокинула голову.
В палате воцарилась тишина. Вскоре королева встала и вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Анжелика обессиленно опустилась на подушку, и вдруг её плечи стали сотрясаться от слёз. Этих слёз не видел никто. Никто не знал, какие страдания пришлось пережить этой хрупкой маленькой девочке.
Доктор Смит, пришедший проверить свою пациентку, нашёл её эмоциональное состояние очень плохим и посоветовал хирургу запретить посещение принцессы кем-либо.
Трегир сидел в своём кабинете службы безопасности. Он уже в сотый раз просматривал видеозапись. Его отставка не была принята королевским советом. Время шло, а человек так и не был найден. Зашёл Лаур. Ему было тяжело смотреть на своего друга, поседевшего за одну ночь. Некогда красавец Трегир сейчас был похож на тень: на бледном лице в тёмных ободках впалые глаза.
–Знаешь, – Трегир остановил запись и увеличил масштаб, – что-то мне говорит, что это Генмерол. Но только одного я не могу понять: беспорядки в универе были в два часа, а встреча с ним была в пять часов... Как он мог успеть?
Продолжение следует или читать целиком на сайте...
#макарфайтцев #укрощениестроптивого #эмоциональныекачели #взросление #мирчувств