...Первые случаи спонтанного исцеления изменили его жизнь кардинально. Теперь он по-новому стал смотреть на свою проблему, - он перестал комплексовать, перестал её стесняться. Его больше не напрягало то, что он - убийца. К немалому удивлению Тёмы оказалось, что к серийной публике имели отношение люди всё больше достойные и высокообразованные. Психопатов, умалишённых или неполноценных олигофренов среди убойных "спецов" было меньшинство. Перечитав гору литературы и докопавшись, как ему казалось до «сути», он стал даже гордиться, что принадлежал к этой когорте избранных. Они не являлись простыми смертными, но только «посланниками», прибывшими в этот мир для исполнения некой особой, исключительной(!) по своей важности, миссии. Его уверенность в собственной значимости была столь непоколебимой, что отразилась даже на внешности: теперь он ходил с «прямой спиной», ступая по земле с важностью как настоящий «хозяин». Конечно, специально он не выпячивался, понимал, не все будут способны разделить его мнение относительно необходимости чистки социума от всякого рода дегенератов. Особенно если эти дегенераты имеют не явный, не привычный вид. Что обычно обыватели вкладывают в понятия ненормальность и дегенеративность? Прежде всего, конечно же, явные отклонения в развитии и поведении. А ещё генетические поломки, способствующие проявлению уродств. И все это правильно, безусловно. Тогда как додуматься до того, что «дегенеративность» есть понятие чрезвычайно ёмкое, которое не всегда имеет заметное глазом фенотипическое выражение, ума у подавляющего большинства людей уже не хватает. Тогда как он, Тёма, докопался до сути и, что ещё важнее, не остался к этой беде равнодушным. Правда, сделался он таким продвинутым не по своей воле. Но положение-то вещей от этого нисколько не изменилось: всякого рода человеческий «мусор» (вне зависимости от того, носит ли его дефективность явный или не явный характер) должен быть утилизирован. А вот посредством чего эту утилизацию в природе следует осуществлять - путём ли убийств, самоубийств, несчастных случаев или техногенных катастроф - уже не принципиально. Главным в деле коллективной безопасности остаётся известный момент, - человеческий отстой всенепременно должен вовремя отбраковываться, чтобы не мешать жить и процветать остальным.
В том, что он оказался в числе назначенных природой избранных, ответственных за такую отбраковку, Тема не сомневался. Как не сомневался, что совершаемые им и такими как он чистильщиками убийства, не есть злодеяние, но только особо специфическая природо-естественная функция, связанная с защитой социума от всякого рода некачественного человеческого материала. Так как оставаясь живым, он, этот материал, грозил остальным вырождением. Ну а если так, то он, Артём Сычев, и другие не просто право имеют(!), - они обязаны(!) убивать.
Доказательств же того, что серийные убийцы есть явление естественное и самого высокого порядка, что они чрезвычайно необходимы человеческой цивилизации, что их, убийц, феномен порождает сама природа, Тёма с некоторых пор мог предоставить сколько угодно. И все они были из числа «прямых улик». Впрочем, в споре с оппонентами он мог и не заморачиваться. Для того, чтобы доказать справедливость своего мнения и расставить, как говорится, все точки, ему было достаточно привести лишь несколько цифр из официальной статистики: оказывается, только пять процентов от общего количества убойных серий бывают раскрытыми, девяносто же пять не раскрываются никогда. Это означает, что только пять человек из целой сотни серийных убийц отправляются за решётку. А остальные? Какова их судьба? Остальные остаются жить в социуме, чтобы продолжать и дальше осуществлять его санацию. Указанные цифры, помноженные на известную мистику серийных убийств, а еще жестокость и бессовестность следствия, готового «шить дело» именно невиновным, свидетельствует об одном - сама природа защищает упырей от преследования и наказания, предоставляет им неограниченную возможность продолжать заниматься своим кровавым ремеслом. И это не анекдот. Факты - вещь упрямая. Полистав полицейские отчёты, Тёма узнал, что серийная публика в подавляющем своём большинстве мало того что неуязвима, так еще и живёт очень долго. Точнее, как именно долго, по вполне понятным причинам, не знает никто. Но то обстоятельство, что на личном счёту пойманных, наконец, «чудовищ» оказывается иногда до... тысячи(!) загубленных душ, даёт основания полагать, что долгожителей среди них большинство. И это радовало. Вопрос же: зачем матушка-природа так трогательно заботиться о серийных своих детях? - для Тёмы с некоторых пор даже не стоял. Всё было слишком очевидным.
Если принять тезис, что в природе нет ничего лишнего и ненужно, что она устроена исключительно гармонично и целесообразно прежде всего потребностям рода человеческого, то от утверждения Тёмы, что явление серийных убийц (коль оно существует и является воистину неистребимым) появилось в ней не просто так, а с какой-то вполне определённой целью, нельзя было отмахнуться. А вот что это за цель можно понять, приглядевшись к миру животных. Фауна, как известно, состоит из хищников и травоядных. И значение первых для здоровья вторых признается даже наукой. Хищники являются санитарами природы. Исчезни они с лица Земли, это обстоятельство будет иметь для безобидных млекопитающих самые трагические следствия, - они вымрут. Тёма помнил, что им рассказывали в школе о природной миссии волков. Однажды канадские фермеры решили объединиться с тем, чтобы защитить свои ранчо от серых разбойников. Перестреляв их в округе, они с облегчением вздохнули: теперь они могли, наконец, спать спокойно - их благополучию больше ничто не угрожало. Как же они ошибались... Уже через полгода многие из них были разорены — невиданный падеж домашнего скота от инфекций и других болезней буквально опустошил их фермы. Недолгое разбирательство прояснило ситуацию: всё дело было в отсутствии хищников. Для необразованных фермеров явилось полным откровением заявление учёных, что былое их благополучие обеспечивали… «кровожадные» волки. Чтобы не доводить дело «до греха», то есть до настоящей экологической катастрофы, необходимо было немедленно восстановить их популяцию. И её восстановили. Срочно. В авральном порядке…
...Тёме нравилось сравнивать себя с волком. Волк умный, красивый, сильный. Его боятся, его уважают. Он является символом всех самых замечательных человеческих достоинств, а ещё предметом тайной зависти слабаков. Почти все из людей хотели бы быть «хищниками», т.е. способными на поступок «волками», а не вечно озирающимися «травоядными»...
Он повесил у себя в комнате над кроватью плакат с изображением огромного матерого зверя, любил рассматривать его, ощущая под сердцем приятную сладость. Он тоже был волком - таким же шикарным, хитрым, изворотливым... Но только «волком» разумным. Из тех, кого называются вурдалаками...
А ещё... А вот это ещё он не мог выразить никакими словами. Это было нечто особенное…
...Пятой его жертвой была соседская девчонка. Точнее, когда-то она была девчонкой, они даже дружили; потом она выросла, вышла замуж, должна была скоро родить.
...Тёма убил её, подкараулив на пустыре за домом, где она кормила дворовых кошек. Он подошёл к ней сзади, толкнул, а когда она упала и коротко оглянулась, нанёс свой «фирменный» в лицо фук.
Он управился быстро.
Как всегда после «дела» он одёрнул на себе одежду, поправил забрызганные кровью манжеты и галстук, с невозмутимым видом пошёл к подъезду.
...Страшный переполох, связанный с этим убийством был ему приятен. Но вовсе не тем, что ему доставляло удовольствие смотреть на страдания убитой горем родни погибшей. Здесь было другое...
Он вышел тогда вместе со всеми жильцами на улицу, стоял рядом с местом преступления. Вот только не в качестве любопытного зеваки. Поздоровавшись за руку сначала с суетившимися около трупа знакомыми оперативниками и следователем, он затем подошёл к приехавшему на место происшествия прокурорскому и полицейскому начальству, стал вместе с ними обсуждать случившееся. Он был не просто их старым знакомым, он был для них своим в доску человеком, которого не нужно было стесняться: генералы и полковники грязно матерились, жаловались ему на орудовавшего в городе неуловимого «беспредельщика». И именно этот момент его больше всего забавлял. ...Он жал руки начальнику УВД города, полковникам из убойного отдела и самому прокурору-криминалисту, хмурился, будто и в самом деле желал, чтобы преступление было раскрыто, а сам думал: «Знали бы вы, родимые, кому сейчас пожимаете ладонь...» Дальше подходил к экспертам, выслушивал их сетование на полное отсутствие улик, давал советы где ещё можно поискать вещдоки… Он возвращался к толпе, кидал многозначительные фразы (ну как особо приближенный к следствию, которому уже были известны подробности совершенного преступления), успокаивал глядевших на него с обожанием соседей, соглашался с их мнением о «страшном несчастье», а в душе опять ухмылялся: «Вот дебилы! Ведь я и есть тот самый упырь, который забил вашу паршивую овцу…» Уже через несколько дней он в качестве адвоката семьи погибшей ходил к следователю, представлял в органах её интересы. И опять ведя тихие скорбные беседы со старшим из важняков, заглядывал ему в лицо, про себя куражился: «Знал бы ты, служивый, кто(!) сейчас сидит перед тобой, кого(!) ты угощаешь кофе...» Он брал в руки фотографии с места преступления, рассматривал их, красиво вздыхал: «Ах ты горе-то какое! Надо же такому приключиться... И именно с ней, с этой славной очаровательной бедняжкой...» …Он вёл под руку обессилившую от горя мать покойницы домой, внутренне весело иронизировал: «Чтобы ты сказала, женщина, узнай, на чью руку сейчас опираешься?.. Ведь это та самая рука, что размозжила твоей дегенератке голову...»
Особенно его забавляли друзья. Иногда они доверяли ему своих детей… И он, взяв на руки сопливое их чадо, подносил к лицу, с любопытством рассматривал: «Хороший пупс... Вредный пупс...» Он оглядывался на пустую квартиру, думал о родителях малыша, ухмылялся: «Это же надо быть такими безголовыми!.. Доверить охранять родного ребёнка серийному убийце... И именно тому, который специализируется на таких вот сладких зайчатах... Интересно, как они, узнав об этом, отреагировали бы?..»
Такие понятия, как «совесть», «жалость» для Тёмы с некоторых пор больше не существовали. И логика его рассуждений была не лишена известной убедительности. Соглашаясь, что убивать «нехорошо», он, вместе с тем, всегда считал необходимым конкретизировать этот момент. Так как он, этот пунктик, имел принципиальное значение. На фронте люди тоже убивают друг друга. И за это их никто не осуждает, не наказывает. Убивать на войне становится как бы естественным, а быть убийцей - нормальным. Особо результативных даже награждают, ставят в пример остальным, делают национальными героями. Значит, убивать не всегда «неправильно». Есть обстоятельства, когда убивать даже необходимо; когда это становится обязанностью всех! (вот что потрясает). И об этой обязанности даже священники и правоохранители говорят как о священном долге. Вот только кто сказал, что такой «долг» в социуме возникает единственно во времена военного лихолетья? Кто застолбил за собой право на подобное заблуждение?! Тёма был убеждён: право на убийство есть право не уголовное, а естественное. И это уточнение есть весьма важным. У них, серийных чистильщиков, имеется своя правда, так как, вопреки расхожему мнению, они на кого зря не охотятся, не нападают, кого зря не щучат. Шанс быть убитыми имеют только конкретные(!) избранные, а не все подряд. Как у волков. Те тоже режут ни кого угодно, а только больной и дефективный животный мусор, из-за которого, не будь он вовремя утилизирован, у остальных, здоровых, могли возникнуть серьёзные проблемы. Тёма не раз вспоминал в этой связи «своих» детей и беременных, которые, оказывается, были заранее обречены. Если их не успевал убрать он, их серийный чистильщик, они всё равно скоро уходили. Никакой живой альтернативы для них, этих, в сущности, уже самых настоящих покойников, не существовало. Они были мертвы прежде, чем их успевали убить, а значит, непременно должны были уйти. В тот ли, другой способ... И о чем здесь сожалеть?.. По поводу чего комплексовать и испытывать угрызения совести?.. У убийцы совесть чиста: утилизированные им «брёвна» были приговорены к случившейся катастрофе самой природой. Сделавшись однажды в силу непонятных пока ещё науке причин живыми мертвецами, в их организме словно включался некий «маячок» (видимый только серийным убийцам и невидимый остальным), который был сигналом к началу убойной против них акции. И не осуществить эту акцию ни один серийщик не в состоянии. Вот в чем в деле Тёмы заключалась главная интрига. «Маньяки», по-видимому, являются людьми особенными, из тех, кого называют экстрасенсами. Вот только в отличие от дурашливых «магов», все серийщики есть экстрасенсы настоящие и самого высокого порядка. Они обладают паранормальной сверхчувствительностью, способностью видеть невидимое, слышать неслышимое, реагировать на изменённые ауры уже мёртвых… живых людей.
Мнение, что они, «живые мертвецы», уходя в такой способ, будто бы жестоко страдают, испытывают мучения, вероятно сильно преувеличено. Во всяком случае, в своей практике Тёма ни с чем подобным не сталкивался, – его «модули» умирали быстро, временами не успевая даже сообразить, что произошло. У него имелось подозрение, что и лёгкость, с какой он заманивал жертвы, была обусловлена его способностью к гипнозу. Люди бывали так беспечны и доверчивы не потому, что являлись «дураками», а потому, что оказываясь рядом с ним, впадали в состоянии сильнейшего гипнотического транса (считай, наркоза), который не только подавлял волю, нивелировал ощущение опасности, но и обезболивал их. Природа, словно извиняясь перед несчастными за уготованую участь, по всему заметно, прежде оглушала, контузила их мозг, до последнего вздоха не позволяя ни понять, ни ощущать боль и ужас происходящего. В серийных убийствах никогда не бывает ничего личного. Так как это не прихоть, не блажь, не некое будто бы заранее спланированное злодейство особо нехорошего преступника. Со стороны убийцы это есть всего лишь... непроизвольный рефлекторный акт, ответная реакция на невидимый простыми смертными раздражитель. Есть раздражитель (тот самый в организме жертвы «маячок») - есть убойная акция; нет раздражителя - нет и убийства. А, значит, нет преступления. Нет насилия и необходимости его совершать. Первопричиной в деле убийств всегда является отнюдь не преступник, но только жертва! Она, жертва, и есть причина всему. Не появится жертва — не появится и её убойный антидот. Вот ведь какая фигня…
И Тёма больше не страдал. Он больше не заморачивался по поводу права на своё убойное хобби. Да, он и такие как он есть жестокие убийцы. Но... не преступники. И это нужно уметь различать. Проблема, по-настоящему, заключается вовсе ни в том, что они убивают, а в том, что общество, остальные люди, не понимают(!) зачем и во имя кого они это делают. Главная фишка серийных зачисток замешана на проблеме коллективной безопасности разумного социума в целом и никак не по-другому. Решая свои собственные, связанные со здоровьем проблемы, убийцы, вместе с тем, решают проблемы и остальных. И прежде всего ближайшего окружения жертвы. И на этот счёт у Тёмы так же имелся свой собственный немалый опыт. Вспоминая, например, погибшую вместе с семьёй в автомобильной катастрофе знакомую, он никак не мог отделаться от чувства вины. Мысль, что это он был виноват в массовой гибели людей, преследовала его постоянно. (Он слишком долго не мог найти способ ликвидации «порченной» беременной и как следствие, не успел утилизировать её своевременно, - уходя так запоздало, она, эта самая настоящая некротическая воронка, утянула за собой в могилу и свою, и чужую, из другой разбившейся тогда машины, семью...) И такая трагедия в практике Тёмы была не единственной.
...Тогда от его рук должна была уйти неблизкая приятельница. Он принял её к сведению, но... опять не успел. Сначала спешная командировка его, потом её, потом другие непредвиденные обстоятельства никак не давали им возможности решить проблему... И это имело для семьи жертвы самые печальные следствия - «бревно», прежде чем было убито, всего за пару месяцев умудрилось схоронить почти всю свою семью: первым погиб её брат, потом отец; потом ушла из жизни мать и следом - совсем ещё юные племянница с подружкой. Когда же, наконец, была убита сама злосчастная «червоточина» (а убивал её Тёма с непонятным даже ему самому ожесточением), он дал себе слово никогда больше так не рисковать - никакая занятость и обязательства перед клиентами не могли служить оправданием для нерасторопности в главном деле его жизни. Проблемы его клиентов как адвоката были ничто(!) по сравнению с проблемами других его «клиентов», которых он был призван защищать по своему природному, а не профессиональному статусу...
...В принципе, он был доволен своей жизнью. Она была не лучше, но и не хуже, чем у остальных. Что же касалось его «пунктика», то здесь у Тёмы имелась своя философия. Во-первых, а у кого их, этих «пунктиков», нет?.. У каждого свои «тараканы» в голове, свой «скелетник в шкафу». И поди разберись, чей страшнее... А, во-вторых, однажды утвердившись во взгляде на своё убойное ремесло, как на вещь исключительно стоящую и для всех полезную, Тёма больше не возвращался к его обсуждению. К тому же, имея за плечами из ряда вон «подвиги», он с полным основанием мог говорить о себе, как о личности незаурядной, причислять себя к когорте особо значимых для цивилизации персонажей. Другое дело, что он не был знаменит. Но это его и не напрягало - к славе Тёма не стремился. Да и гордиться ему было пока ещё не чем, - его послужной список был короток, не поражал воображение. Впрочем, с этим успеется, – какие его годы... Заботило другое - сделанное им открытие. Докопавшись, как ему казалось, до сути предназначения в природе явления серийных убийств, он заскучал. Что толку в его открытии, если он не мог его озвучить? Кому, ну кому(?!) он мог рассказать, с кем поделиться своими подозрениями, что убийцы есть самые настоящие санитары социума, которые вовсе не заслуживают со стороны людей уничижительного и негуманного отношения. Он хотел послать анонимную статью в научный журнал, чтобы обсудить проблему с учёными, но едва приступив к поиску соответствующих спецов и литературы, обнаружил престранную вещь, - науку в абсолютной степени не интересовал «серийный» феномен. И такое положение было сверхпарадоксальным. Как он узнал, только в России ежегодно в судах рассматривается до 200 преступлений, имеющих признаки серийных. Если же учесть, что результативность каждого упыря в среднем исчисляется десятками жертв, государство, общество просто обязаны быть заинтересованы в исследовании этого явления. Гм… Они-то, возможно, и заинтересованы... Вот только исследования эти никто не желал проводить. И на это имелись совершенно объективные, причины. Во-первых, наукой занимаются люди. И почти всегда самые обыкновенные. А как заставить обыкновенного человека рыться в извращённой подноготной психопатов и сумасшедших? Какая нормальная психика выдержит откровения маньяков, во всех подробностях рассказывающих, что и как они творили со своими жертвами?..Тем более если их, маньяков, вокруг не десятки и даже не сотни, а многие тысячи… И у каждого из них своя «специализация», своя собственная история болезни, и составляющая предмет научных изысканий. И эти истории надобно обязательно досконально изучать, вникать в их страшное содержание, зацикливаться на подробностях (потому что подробности, как симптомы, составляют ее существо), а затем весь этот ужас систематизировать, вносить в бесчисленные картотеки... Где найти такого, с «железными» нервами неравнодушного, который, изучая подобный феномен, будет способен остаться нормальным, не слетит с катушек, в свою очередь, не превратится в супер одиозного чистильщика?.. Подобного рода откровения есть настоящая психическая травма, имеющая для душевного здоровья индивида самые серьёзные следствия. Кроме того, чтобы заниматься «серийной» наукой, ее надобно любить. (Ну как всякую науку; как любят своё занятие, например, химики и физики). Но наука - понятие не абстрактное, а наполненное вполне конкретным содержимым, составляющим не столько даже научный, сколько дела всей жизни интерес любого исследователя. Учёный должен любить то, чем он занимается! А что можно любить в страшных до отвращения откровениях садистов?.. Нормальный человек может, способен это любить?.. Нет. Уже по определению. Так как он именно нормальный, а ещё именно человек. Человек по естественной его сути всегда гуманист, а не убийца. Кроме того, при добросовестном подходе к изучению «серийного» вопроса учёным важно называть вещи своими именами. Что в переводе на простой язык означает выступление против здравого смысла. Чтобы озвучить подоплёку явления, науке прежде следует во всеуслышание заявить, что право юридическое и право природное есть вещи несовместимые, и что второе несравненно важнее первого. Гм... Ну и кто из здравомыслящих может на такие откровения решиться?.. А потому нет «серийных» специалистов и, как следствие, даже мало-мальски серьёзных на этот счёт исследований. Все же остальные типа «учёные» элементарно неспособны вместить Тёмину философию. Обратись он сейчас к какому-нибудь штатному аналитику, тот тут же навешает на него уйму ярлыков, посоветуют органам немедленно заняться изучением его собственного профиля...
Но Тёма нашёл выход. Он начал вести дневник.
Вначале, в преамбуле, он изложил своё видение проблемы, а затем стал с максимально возможными подробностями описывать не только фабулу криминального события, но и собственные в нем ощущения. Он оставлял для будущей науки бесценный научный материал, который вместе с материалами других таких же как он персонажей позволит ей, наконец, сделать в общественном сознании переворот. Он очень надеялся, что однажды (пусть и очень не скоро) человечество все-таки разберётся, поймёт, что к чему, будет ему благодарно... Он нуждался в благодарности, а не славе; ему было необходимо признание, а не лесть. И именно этот момент его беспокоил.
Впрочем, не только этот.
...Копаясь в себе, постоянно занимаясь самоедством, Тёма вдруг обнаружил, что в нем одновременно «сидят»… два разных человека. С одной стороны - упырь, с другой - нормальный обыватель. Упырь нисколько не комплексовал по поводу свой двойной жизни. С некоторых пор окончательно утвердившись в мысли, что не делает ничего плохого, но только хорошее, он причислял себя к личностям избранным, от которых зависит буквально судьба человечества. В такие моменты, преисполненный самоуважения, он ставил свою персону на одну доску с историческими и государственными деятелями. Точнее... Он ставил себя выше их. Единственно, что отправляло Тёме его существование, это страдания в нем человека обыкновенного. Оставаясь всё время как бы в задушенном состоянии, он, этот добрый малый, временами сильно бунтовал, делал жизнь невыносимой. Вспоминая картинки своих страшных преступлений, Тёма хватался за голову, не веря, что он, человек, мог опуститься до таких зверств. Он испытывал чувства глубокого смятения и раскаяния, которые иногда перехлёстывали через край, толкали к самоубийству. Все прежние рассуждения о том, что он действовал не по своей воле, что его поступки обусловлены исполнением некой «великой природной миссия», казались нелепыми и абсурдными, как болезненный бред. В такие моменты он очень жалел загубленных им людей, страдал чувством вины. Когда хандра становилась совсем невыносимой, он покупал скромный букет, ехал на кладбище. Он стоял у могил «своих» детей и беременных часами... Ему было больно. Он плакал...
(продолжение следует...)