...Он ликовал.
Трагедия с Лизинькиной мамой, казалось, окончательно решила его проблему - он перестал, наконец, болеть. Счастливо, с золотой медалью, окончив школу, а затем столичный университет, он уже через несколько лет сделался высококлассным специалистом. О далёких, из детства, событиях Тёма не вспоминал, - он был совершенно здоров, успешен, полон самых замечательных планов на будущее. Его больше не раздражали беременные женщины, вредные девчонки и их маленькие дети. Напротив, при случае, он охотно возился с ними, не испытывая и намёка на былое к ним отвращение. Жизнь вошла в счастливую колею, обещала быть долгой и успешной.
Всё опять изменилось в один момент...
...Он сидел на заседании суда, внимательно слушал выступление свидетеля, и вдруг…
...Он узнал это состояние сразу. Сначала будто какая-то невидимая птица слабо коснулась крылом его лица, и невесомое, в виде бублика, серое облако отделилось от тела. Буквально через мгновение он почувствовал несильный толчок в грудь. Желудок, отвечая на этот удар, моментально наполнился тошнотворной кислотой, но не срыгнул, а шибанул в голову обжигающе-горячей волной. Тёму замутило. Это был верный признак припадка, за которым, он знал, обязательно последует сначала умопомрачительная депрессия, затем удушье, отказ органов...
Он сцепил зубы, огромным усилием заставил себя досидеть до конца слушаний.
...Он ехал домой, как на автопилоте, ничего не слыша, не видя перед собой. Добравшись до квартиры, он заперся на все замки, сбросил промокшую насквозь от пота одежду, повалился на диван, уставился невидящими глазами в потолок. Он ждал. И предчувствие не обмануло: где-то «очень и очень глубоко в душе» возникло слабое ощущение присутствия в его жизни какой-то очередной «твари». Кто была эта женщина, каким образом и когда она успела ему насолить, Тёма не понимал и не пытался понять. Он знал: ответ за эту заморочку найдёт его сам - надо только недолго подождать...
...Он продолжал болеть, ходить на службу, консультировать, выступать на процессах. А ещё напряжённо вглядываться в толпу окружавших его женщин…
...На одном из судебных заседаний в зал пригласили очередного свидетеля. Это была молодая беременная женщина. Он не был с ней знаком, никогда не встречал прежде. Но едва она вошла, ему вдруг стало «всё сразу ясно и понятно...»
Он записал её адрес, приехал вечером и, не выходя из машины, долго сидел, смотрел на светившиеся в темноте окна её квартиры. Теперь ни что на свете не могло ему помешать...
* * *
...Она изумлённо оглянулась, узнала.
– Вы?!
Он по-панибратски, словно они были давно знакомы, заботливо придержал её за локоть, кивнул на мокрый асфальт.
– Куда вы так торопитесь? В вашем положении нужно быть очень осторожной - так недолго поскользнуться и упасть.
Женщина улыбнулась.
– Я всегда смотрю под ноги.
– Хорошая привычка. И всё же... Нужно беречься. Вот и обувь пора бы сменить - высокие каблуки для беременных небезопасны.
Переходя на деловой тон, он заговорил о деле, которое слушалось в суде, и ради которого он якобы приехал, стал задавать какие-то вопросы. В последствие он не мог вспомнить, что он спрашивал, и что ему отвечали. Однако судя по тому, что женщина не насторожилась, ничего не заподозрила, догадался: будучи даже в таком, «сумеречном состоянии», когда имеет место тяжёлое расстройство сознания, он каким-то образом продолжал себя контролировать, вёл себя естественно как нормальном человек. Наверное, он шутил, отпускал ей комплименты... Спутница благодарно улыбалась, смотрела ласковыми глазами.
...Он проводил её почти до дома. Им оставалось пройти немного, всего с десяток метров - от гаражей до подъезда, - когда он как джентльмен уступил ей дорогу, пропустил вперёд на узком тротуаре…
...Он успел заметить и запомнить её затылок с пучком красивых крашеных волос, хорошенькие золотистые завитки за ушами, тонкую шейку, замочек цепочки, приятный запах... А затем, мгновенно впадая в состояние дикой необузданной агрессии, напал. Он одним движением швырнул её с тротуара в узкую между гаражами щель, запрыгнул туда сам. Беременная оказалась у него между ног. Ошеломлённая, всё ещё ничего не понимающая, она попыталась приподняться, запрокинула к нему лицо и тут же получила удар кулаком.
...Он не бил, - он забивал её с таким остервенением, что за секунды превратил её голову в бесформенное месиво.
...Он не стал скрывать тело, выбрался из тесного грязного пространства, одёрнул на себе одежду, струсил с неё пыль…
...А дальше был ещё один труп... потом ещё... и ещё... И всё опять случалось по одному и тому же сценарию: сначала его «колбасил» приступ сумеречного состояния, потом возникало подспудное ощущение присутствия в его жизни какой-то «ну очень мерзкой твари» (всегда, между прочим, беременной или ребёнка), которую он отчего-то всенепременно должен был убить. И он убивал. Так как поступить иначе не мог. Физически был не в состоянии этого не сделать!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Он пытался разобраться в себе, анализировал свои странные в решающий момент ощущения, когда неожиданно вдруг осознал, что его ненормальная проблема была... вовсе не его проблемой. И этому мнению, как ни странно, он очень скоро нашёл самые веские и убедительные доказательства. Чтобы проверить свою догадку, он начал дотошно изучать картины других серийных преступлений, обнаруживая в них искомый феномен. Имелись в деле убойных серий несколько заморочек, которые даже при очень большом желании невозможно было объяснить ни болезнью, ни самым «неправильным» и жестоким в детстве убийц воспитанием.
...Первая заковыка, которая обнаружилась, едва Тёма приступил к самоанализу, касалась его неуязвимости. Он убил уже шесть человек, а следствие по его делам ни на шаг не продвинулось вперёд. И это было странным. Идя на убийства, никогда предварительно к ним не готовясь, действуя всегда в высшей степени неаккуратно и грубо, в общем, как сказал бы специалист, «не профессионально», он, тем не менее, отчего-то всегда умудрялся не оставлять на местах своих преступлений даже ничтожных улик. Ни одного вещдока, ни одного отпечатка, ни одного биологического следа, и даже волоса с его головы не могли обнаружить более чем дотошные криминалисты.
Но самым, пожалуй, непонятным в его убийствах (да и не только в его, как он скоро узнал) оставался момент, касающийся свидетелей преступления. Их не было. Совсем. Ни одного человека. Тогда как, по логике вещей, они должны были быть непременно. И это не поддавалось никакому объяснению. Например, убивая Лизиньку и её маму, он убивал их в огромной густонаселённой квартире. Коридор коммуналки, сколько он помнил, никогда не пустовал, - по нему постоянно сновали жильцы. И только в те роковые, самые ответственные моменты, когда ему, убийце, необходимо было сначала пробраться в чужую комнату, а затем так же незаметно из неё ускользнуть, по какому-то невероятному совпадению и оказывался пустым. Конечно, это можно было списать на случайность. Вот только если не иметь в виду, что эта «случайность» отчего-то всегда в его проблеме принимала характер закономерности: как только он выходил «на дело», местность, где должно было совершиться убийство, - до этого многолюдная и шумная, - вдруг странно пустела. И, наоборот, едва он заканчивал, начинал уходить, опять наполнялась людьми, позволяя ему самым замечательным образом раствориться в толпе, мимикрировать под серую человеческую массовку.
В эту мистику можно было не верить. Дескать, подумаешь, какие-то случайные совпадения - в жизни, мол, и не такое бывает... Бывает. Конечно. Если не принимать во внимание ещё одну, имевшуюся в деле Тёмы убойную заморочку. И этот пунктик ставил его буквально в тупик.
Когда его начинал давить болезненный депресняк, он знал: через день-другой на его «горизонте» обязательно объявится очередная «сука», с которой он непременно должен будет «разобраться». И он не противился неизбежному, никогда не суетился, не торопил события, специально никого не искал, терпеливо ждал, когда «бревно» «нарисуется» само собой. Дальше он выходил на охоту - приезжал к жертве, шёл за ней (или с ней, если они были знакомы), ждал, когда это начнётся. Затем нападал. И всегда неожиданно даже для самого себя. И в этом тоже была своя странность. Отправляясь на дело, поджидая несчастную беременную или ребёнка, он, безусловно, знал, зачем явился. Вот только идя потом следом с вполне определённой целью, он, как ни странно, вовсе не желал их смерти. У него не было(!) потребности их убивать. Все происходило помимо его воли. Сначала у него словно что-то «перемыкало» в мозгу, потом «накатывало», «клинило», и он «отключался». Не помня себя от ярости, Тёма бросался в атаку, чтобы рвать и терзать мерзкое отвратительное тело. Точнее, о том, что оно, тело, было именно «мерзким» и «отвратительным», он узнавал позже, когда приступ неконтролируемой агрессии проходил: после убийства в душе ещё долго оставалось что-то вроде «послевкусия» события, в котором угадывалась и испепелявшая во время нападением на жертву ненависть, и умопомрачительная гадливость к её детскому или беременному состоянию. Маленькое беззащитное тельце или огромный живот в такие моменты бывали словно «виноваты во всем». Он приходил в себя уже после того, как всё бывало кончено, тупо, как пьяный, смотрел на то, что совершил, тряс от боли разбитой рукой. Жалея пальцы, боясь, что однажды сломает их и не сможет писать, он стал приносить с собой верёвку и нож, но ни разу ими не воспользовался. Невероятно, но факт: оказалось, что он был способен убивать только так, кулаком. (Ну, в общем, как однажды убивал Оленьку Круглову её одноклассник). Почему нужно было «мочить» жертву непременно в такой, «голыми руками» способ, а не по-другому, Тёма сообразить не мог. Он только подозревал, что этот убойный приём не был изобретён его собственным больным сознанием, - оно, сознание, «подсмотрело» его однажды у школьного «драчуна» Арбузова. А, подсмотрев, моментально трансформировало, как говорят эксперты, «в особый почерк» убийцы.
Ещё одна Тёмина заморочка была связана с совершенно невероятным в его болезни обстоятельством.
Однажды в очередной раз тяжело заболев, он неожиданно быстро нашёл свою «червоточину». Ею оказалась коллега по работе - адвокат-стажёр. Молодая хорошенькая женщина уже собиралась в декрет, когда вдруг стала «причиной всего». Он обнаружил это случайно, когда пил с нею чай. И больше не рассуждая ни о каких не относящихся к делу вещах, Тёма принял ее к сведению, стал готовиться к ликвидации. И вдруг приступ прошёл. Сам. Сам по себе! Тема очень отчётливо помнил этот момент: он сидел в офисе, работал с бумагами; неожиданно в голове опять что-то «перемкнуло», она прояснилась, перестала болеть. Дальше - больше. Через пару часов он был уже в отличной форме, как будто никогда не страдал. И это было потрясающе…
Он был расстроен. Нет, не тем, разумеется, что исцелился, а тем, что, оказывается, для этого не нужно было убивать.
В голове пронеслись, замелькали картинки ужасных мест преступлений, лица забитых им женщин и детей, и досада за эти не нужные, в общем-то, зверства окатила противной липкой волной. Значит, можно было и не «мочить»?, значит, в его активе имелся ещё какой-то другой способ исцеления?! Невероятно...
Пытаясь отыскать этот способ, он стал немедленно перебирать события этого дня. Он вспомнил всё, всё что можно!: что делал, что ел, что пил, с кем встречался, подозревая, что, возможно, новые в его окружении люди обладали способностью снимать такое как у него патологическое состояние. Он составил список этих людей, собираясь при случае вновь встретиться. Он был счастливо возбуждён, взволнован…
Эйфория прошла на следующий день, когда в офис позвонили, сообщили, что их симпатичная адвокатша-стажёр... умерла. Точнее, погибла. Трагически и нелепо. (Провожая на вокзале гостей, она не очень осторожно приблизилась к отходящему поезду, и он, зацепив за шарфик, потащил её по перрону, швырнул на рельсы...)
...Тёма медленно опустился в кресло, ошарашенно уставился перед собой. В голове не было ни одной мысли. Так это что же получается?.. Его жизненное благополучие, сама возможность жить, все равно замешаны на чьей-то смерти? Но как?!, почему?!!, каким образом?!!!
Тогда он этого не понял. Разгадка пришла чуть позже со смертью очередной «его» беременной.
...Он болел. Как всегда тяжело. Приступы слабости, разбитости, тоскливой опустошённости качали его денно и нощно. Конечно, он предпочёл бы не выходить из дома, забиться куда-нибудь в угол, но подсознание толкало идти, подсказывало, что где-то, - возможно, совсем рядом! - ходит его «лекарство». И он отправлялся на службу, делал своё дело, страдал и ждал... И как всегда дождался. Теперь дело оставалось «за малым»… Однако объект оказался твёрдым орешком - в безлюдных местах в одиночку не гулял, по улицам бесцельно не шатался. Тёма просто не знал, как к нему подобраться. День за днём следил он за противной бабой, не имея и малейшего шанса напасть. И с этим нужно было что-то делать.
Обмозговать ситуацию он не успел, - всё решилось само собой...
...День выдался тяжёлым. Объективно он был непростым даже для здорового, а уж в Тёмином состоянии... Это была почти пытка. Он вернулся домой, стал под душ. И вдруг вместе с грязной водой стала уходить, стекать в канализацию и его болезнь.
Он больше не обольщался, - не в водных процедурах было здесь дело...
Вечером он узнал: несколькими часами раньше его беременное «бревно» вместе с детьми и мужем разбилось в страшной автомобильной аварии...
Потом он получал подтверждение своей «теории» не раз: если наступало быстрое спонтанное выздоровление, можно было не сомневаться - предназначенная к ликвидации «тварь» просто дохла где-нибудь «своей смертью». Короткое знакомство с местными криминальными новостями или приватная беседа с менеджерами похоронных контор безоговорочно подтверждали его догадку: среди покойников в эти дни обязательно имелась беременная или ребёнок, которые гибли либо в результате несчастного случая, либо от какой-нибудь другой хрени. И гибли всегда именно в тот(!) самый момент, - а этим моментом он интересовался специально, - когда начиналось его, Тёмы, беспричинное выздоровление. Эти два события - смерть одного и воскрешение из мёртвых другого - совпадали иногда минуту в минуту...
(продолжение следует...)