Еще в малолетстве шеф‑редактор «РП» Игорь Мартынов прочел сиамскую сказку про то, что мир держится на слонах, и спустя годы решил перепроверить сказочные данные. Так он оказался в сиамском королевстве, в горных джунглях, где живет племя «смотрителей слонов». Живет вместе со слонами, которые, в свою очередь, присматривают за людьми. Такой вот зоомир.
— Нам туда. — Кен махнул рукой в сторону, где сквозь туман еле видна соседняя гора, а между пролегла джунглевая пропасть, над которой протянут стальной канат. Вестибулярный аппарат еще не оклемался от серпантина, но тут кое-что покруче: форсировать пропасть в самодельной люльке, цепляясь за леску… «рожденный ползать» и все такое… Выбирая дикую природу, будь готов, что это не метафора. Трижды сплюнув, с бесстрашной — как это мне мнилось — ухмылкой а-ля Индиана Джонс полез я в люльку, но был остановлен Кеном:
— Ты что, псих? Это ж грузовая тележ-ка. Кокосы и бананы переправлять на ту сторону. А люди по змеиной тропе ходят, низом.
— Может, лучше все-таки в тележке? — уточнил я, услышав про змей.
— Тропа не из-за змей змеиная, а потому что вьется как змейка. По внешнему сходству, — улыбнулся Кен во всю свою беззубость.
И почесал бамбуковыми зарослями, насвистывая что-то из народного каренского репертуара. Кен — карен. Горное племя каренов — это племя «смотрителей слонов», так они называются, потому что всегда жили со слонами — и в Бирме, и потом здесь, в северном Таиланде, куда из-за гонений перебрались. И слоны с ними. В деревне, куда мы путь держим, обитает пятьдесят каренов и четыре (пока четыре) слона. Кен — потомственный махаут, погонщик слонов, теперь он в этом деле главный, сменил на командирском посту дядю, когда тот умер семь лет назад. На прощальную церемонию, где была вся деревня, пришел любимый дядин слон По и очень плакал.
— Слоны плачут?
— Плачут, только без слез.
А потом По удалился в джунгли договариваться с духами, чтоб дядю приняли по высшему разряду.
Заповедник у каренов просторный, есть где слонам разгуляться, это не те тесные пригородные загоны, в которых смурные элефанты с цепями на ногах катают туристов, как на конвейере. Здесь, в деревне Кена, это запрещено, о чем повсеместно предупреждение: NO RIDING. Катание на слонах считалось особым шиком в пору колониальных покорений, когда платоновский «человек как мера всех вещей» чморил мир своим оголтелым антропоморфизмом. Лучшие охотники тогда пеняли слонам: «В случае опасности собака будет защищать своего хозяина, руководствуясь своим собственным невообразимым интеллектом; сразу же обнаруживает и атакует врага. Она разделяет радость охоты со своим хозяином, и эти двое являются неразлучными союзниками. Слон может быть выдрессирован, чтобы совершать определенные действия, но никогда не будет предлагать свои услуги. Не будет вмешиваться, чтобы спасти своего хозяина от утопления или от нападения. Враг может убить вас у ног вашего любимого слона, но он никогда не попытается вмешаться. Слон никак не будет полезен, если ему специально не приказано выполнить определенную работу или движение. Осуждая этот апатичный характер, мы должны признать, что у слона есть дар к обучению и что он может быть выдрессирован; но его действия направляются дрессировщиком, которому животное поддается. Обычно стадо слонов отступает, если они даже не видят потенциального врага. Эта робость увеличивается благодаря одомашниванию слонов, и трудно найти слона, достаточно стойкого, чтобы противостоять атаке любого дикого животного. Прирученные азиатские слоны, как правило, не просто отступают при виде врага, но бегут в позорной панике, ставя в очень опасное положение людей на их спине, особенно в лесной местности». Или вот еще, из охотничьих мемуаров:
«Погонщики слонов используют анкус (своего рода короткий багор с острым наконечником) для управления слоном. Как ни покажется жестоким использование такого орудия, слон без анкуса все равно, что осел без палки. Сознание того, что у погонщика есть анкус, обес-печивает достаточное послушание, которого было бы невозможно достичь добротой. Этот факт сам по себе доказывает, что слон служит человеку не из-за привязанности, но из страха наказания. Любопытно наблюдать за подчинением этого могучего животного даже ребенку. Я часто видел, как маленький мальчик угрожал большому слону палкой, и животное сразу же вздрагивало, скручивало хобот между передними ногами, закрывало глаза и проявляло симптомы страха». Ну и непосредственно про катание на слоне как апофеоз его порабощения: «Слон должен идти слегка покачиваясь по хорошей плоской дороге со скоростью 5 или даже 6 миль в час. Как правило, шаг у слоних плавнее, чем у крупных самцов. Когда дается приказ остановиться, слон должен немедленно подчиниться и замереть, не размахивая головой или хлопая ушами, что является его постоянной и раздражающей привычкой.
Хорошо обученное животное должно двигаться назад или вперед на один или несколько шагов по команде махаута, а затем сразу остановиться, если такой приказ дан». И все это написано меньше ста лет назад, считалось нормой: «Если слон находится рядом с тигром, он, как правило, знает положение врага за счет своего острого обоняния. Если тигр внезапно выскочит из укрытия с обычным коротким, но громким ревом, слон должен оставаться абсолютно неподвижным, чтобы дать человеку в паланкине прицелиться. Некоторые таскеры атакуют тигра, что почти так же плохо, как бегство от хищника; и, таким образом, не дают возможности прицелиться. Слон никогда не должен проявлять своеволие, но должен во всех случаях ждать приказа махаута и подчиняться немедленно. Принцы и раджи очень гордятся качествами своих слонов, которые выставляются на различные конкурсы, где слонов чрезмерно украшают шелковыми тканями, так обильно обшитыми тяжелым золотом, что двое мужчин едва могли поднять эти покрывала. Такие ткани передаются из поколения в поколение, поскольку они редко используются, за исключением конкурсов и государственных церемоний, которые происходят нечасто».
Да, слон в Таиланде священное животное. Но этот статус и поныне не избавляет слонов от принудиловки на ниве турбизнеса. И то спасибо, что запретили их использовать для тяжелых грузовых работ. На особом положении только белые слоны-альбиносы, все они — собственность короля. Тому, кто найдет и приведет к королю белого слона, полагается таиландское гражданство, которое иным способом получить практически нереально.
— Ты когда-нибудь видел белого слона? — спрашиваю Кена, когда мы поднимаемся на плато по другую сторону ущелья.
— Белого слона не видел, — отвечает Кен и внезапно вцепляется в мою руку. — Зато вижу белого человека! Много за тебя дадут?
Кен смеется со всей каренской непосредственностью.
Но на этом белом вряд ли шибко наваришь, хотя и утверждается, что его страна — родина слонов, но любое утверждение в той стране подлежит ревизии, там верить на слово не принято. И только одно утверждение, знакомое столичным жителям той страны с детства, я бы не советовал перепроверять: «Не прислоняться». Двери внезапно открываются — и улетаешь в бездну, «всё вечности жерлом пожрётся и общей не уйдет судьбы». Поэтому жителям той страны так хочется однажды прислониться — к надежному, уверенному, верному. И вот я здесь, за тридевять земель, в горных джунглях, быть может, именно из-за того, что когда-то в детстве поверил сиамской сказке про мир, который опирается на слонов. На что-то мир должен опираться?
Дружище Кен, возьми меня в ученики?
Инструктаж перед встречей с опорами мира: в холщовую сумку набрать нарезанных кокосов, арбузных корок, бананов. Все это порциями вкладывать под кончик хобота, которым слон доставляет еду в свой весьма зубастый рот, палец не клади. Слоны не понимают ни английский, ни тайский. Только каренский.
Привет — Та-блу.
Как дела? — На-орчу-а.
Извини (или пожалуйста) — Ве-са-су.
Храни Господь тебя и семью твою! — Гер-са-юва-хор-гае-на-дор.
Мы выходим на весьма утоптанную поляну ожидания. Кен кому-то (слонам?) звонит по мобильному — в этих джунглях сотовая в полном порядке. Верхушки деревьев раскачиваются все ближе. «Та-блу!» — здоровается Кен, но, объявившись, слон почему-то сразу идет ко мне, довольно резвым шагом. Еще резвее его хобот оказывается в моей холщовой сумке и пытается сразу всосать все ее содержимое, как настырный пылесос. Хобот существует как бы отдельно. Штука до странности узнаваемая. Или узнаваемо странная. Обладает одновременно невероятной чувствительностью и немыслимой силой. Кен предупреждал, что слон может хоботом поднять яйцо, не разбив его, а может одним ударом убить человека. Хобот заканчивается двумя пальцеобразными отростками, это выглядит как рука в варежке. Дети Кена — два паренька в соломенных широкополых шляпах — учат меня, как правильно кормить слона. Огромный носяра превращается в руку, которой он уверенно действует. Хобот универсален и многофункционален, как складной швейцарский нож. Червеобразный подвижный вырост в носовой области, выпуклый по внешней поверхности, плоский по внутренней, представляет собой идеальное приспособление для обнаружения угрозы и препятствий, окатывания водой, швыряния глиной, анализа воздуха, сбора пищи, приветствия друзей, спасения детенышей — и все это, извините за мой каренский, в одно рыло. Представьте себе, что нос у вас прямо на ладони и, прежде чем прикоснуться к какой-то вещи, вы ее можете обнюхать. Везет же.
Все кокосы съедены, теперь мы можем знакомиться. Это Понг, ему двадцать лет. Его маме Мали пятьдесят, она уже год как беременна — значит, через год родит. Следом на поляну выходит Канника, восьмилетняя сестра Понга. До полного семейного комплекта не хватает только папаши По, но он где-то шатается, как это заведено у слонов, где правит жесткий матриархат. Мамаши ведут стадо, выбирают маршруты, отвечают за безопасный ночлег и ищут прокорм. Все, что требуется от слона, — в период муста оплодотворить самку. А потом гуляй сколько хочешь, до следующего муста. Пожалуй, они неплохо устроились, эти папаши.
— Мы, карены, тоже живем по законам матриархата. — Кен философски смот-рит вдаль. — Думаю, многие проблемы человечества сами собой отпадут, если устроить на Земле матриархат.
Кен прижимается щекой к животу Мали и блаженно улыбается. «Happy» — это слово Кен повторяет постоянно и по любому поводу. По поводу риса, плантации которого нас окружают. По поводу водопада, от которого потягивает спасительной прохладой. По поводу банановой пальмы, с которой прямо к ногам слонихи пала гроздь плодов.
Я провожу ладонью по коже слона. Взаимоисключающие ощущения: кожа задубевшая и одновременно нежная. Глаза насмешливые и одновременно грустные. Голос резкий и одновременно музыкальный. Окрас серый и одновременно розовый. Слон универсален, как весь универсум, которому он опора.
Дальнейший разговор протекает примерно в таком ключе.
— Ученые считали, что у слонов развита экстрасенсорика. Слоны могут договариваться о встречах на огромных расстояниях, и всегда знают, где находятся их друзья, а где — враги, и безошибочно выходят к воде, хотя понятия не имеют о геологии. Никто не мог понять, как им это удается. Какой механизм?
— Не знаю.
— Как им это удается — договариваться о встречах?
— Они издают низкие-пренизкие позывные, намного ниже тех, что могут расслышать люди. Они так разговаривают друг с другом.
Я вспомнил историю про женщину, которая года два прожила среди слонов и записывала их позывные на пленку, составила из них громадный архив. А потом начала эти звуки воспроизводить из динамика слонам.
— Зачем?
— Память у слонов намного лучше, чем у других млекопитающих, утверждают ученые. Так вот эта женщина хотела проверить, насколько лучше. Проигрывала позывные врага, которые были записаны за несколько лет до этого, — слоны их слышали всего один раз в жизни. Но когда услышали снова эти звуки, сразу разбежались. Они помнили сотни, тысячи всяких позывных. А потом она воспроизвела позывные мертвого слона его родне. Те узнали его голос, подошли к динамику. Что они почувствовали? Любовь? Страх? Ярость?
— Хорошо, что этого нам не дано узнать. И не надо этого знать. Нежные и могучие, чарующие и зачарованные. Повелевающие молчанием, которое сокрыто в вершинах гор. Нам они ничего не скажут. И не должны говорить.
А вот и папаша По. Он вдвое крупнее Мали. Его хобот разочарованно шарит в моей пустой сумке и переключается на юных махаутов, которые приготовили ему бамбуковые листья и стебли. Кокосов папаше не досталось — таковы издержки гулящего образа жизни. Бамбук он прожевал без особого восторга, шумно спортил воздух и, махнув кисточкой хвоста, отчалил в заповедные дали.
Кен какое-то время с ним перекликивался — типа, далеко не уходи, будут тебе скоро кокосы и бананы.
Он не обманывал: когда мы двинулись в обратный путь, люлька с полными пакетами слоновьего провианта уже была доставлена к плато.
— Гер-са-юва-хор-гае-на-дор, — сказал я, прощаясь с заповедником, на том единственном человеческом языке, который знают слоны, опора мира.
— Happy, — сказал Кен.
Колонка Игоря Мартынова опубликована в журнале "Русский пионер" №111. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".