На одном языке. Как цирковые представления дополняют элементами театра

— Виктория, как получилось, что вы работаете не в театре, а в цирке? — Я окончила режиссерское отделение факультета музыкального театра в ГИТИСе. Училась в мастерской Романа Виктюка, работала в его театре, но уже тогда он говорил мне: «Иди сама!». И я шла, пробовала себя в режиссуре в разных городах по всей стране. #INJECT_1# А главным художником в театре у Романа Григорьевича был и остается его очень верный друг — Владимир Александрович Боер, заслуженный художник России. Это он предложил мне попробовать поработать с цирком и познакомил с ­Татьяной Владимировной Бушковой, которая теперь стала заместителем директора Росгосцирка… Да и Роман Григорьевич ­Виктюк с цирком дружил. В начале творческого пути он преподавал в цирковом училище, потом у них были какие‑то совместные планы с ­Татьяной Владимировной, которым не суждено было сбыться. Словом, Владимир Александрович дал мне шанс попробовать. И я поставила новогоднюю сказку, аккуратно, быстро. Потом случилась пандемия, и все встало. Но когда пошел новый вдох, Татьяна Владимировна предложила мне проект… — Почему именно вам, театральному режиссеру? — Внутри цирка, всей этой сферы есть желание сделать творческий переворот или поворот, в нем мне предложили поучаствовать. Если раньше ценились только сами трюки, красивые костюмы, одним словом — шоу, то теперь есть запрос еще и на сюжет, содержание, эмоцию, выразительность… Другой язык. В этом и заключался коммерческий ход — позвать человека извне, который не понимает циркового языка, но у которого есть свой. — До этого у вас был опыт работы для цирка? — Когда‑то в Ярославле я ставила спектакль «Бременские музыканты», и он был обозначен как музыкально-цирковое представление. Я приглашала клоунов, они учили артистов, мы жонглировали. Но в театре это была только одна краска из многих. В самом цирке первую работу я сделала с трио Шарковичей (это эквилибристы на свободной проволоке, которые сейчас участвуют в программе «Вместе целая страна»). Тогда они работали в омской программе, и номер их состоял из тех же трюков, но это была игра про морячка и морских красавиц (одна из них — жена Сергея Шарковича, другая — дочь). Они уже много лет жили в этих образах, и мне захотелось предложить им новые. Я начала думать, каким может быть характер героя. Так появилась тема балалайки, струны, Иванушки, русской сказки. Та постановка была сделана полтора года назад, а сейчас я ее забрала сюда. — Цирковые артисты легко соглашаются на преображение, входят в новую историю, нового персонажа? — Им можно предложить ­сыграть персонажа, но он должен быть близок их природе. Надо вглядеться в артиста, попасть в его суть. Где гарантия этого попадания? Ее нет. И он тебе гарантию на то, что будет перевоплощаться, тоже не дает. У него тройное сальто, огромная зона риска… Какие перевоплощения? Я разговаривала с артистом, у которого была очень серьезная травма. Спросила, как так получилось. А он ответил, что режиссер попросил его поменять трюки местами, делать их в другом порядке, и он согласился. Но тело не успело переключиться, потому что 25 лет мышцы срабатывали определенным образом, а тут что‑то поменялось. В итоге — тяжелейшая травма, полтора года восстановления. Образ, который они берут, ­закрепляется у них минимум на два года, максимум — на всю жизнь. Когда ты им показываешь эскиз нового персонажа, степень их сосредоточенности крайняя, потому что они понимают, что им с этим жить. — То есть вам приходится собирать представление, спектакль, как пазл, из уже готовых номеров? — Да. Это в театре постановка начинается с пьесы, материала. В цирке невозможно написать сценарий, под который ты потом будешь собирать номера. Никто тебе не даст номера по твоей подборке. Надо придумать, как встроить в действие то, что у тебя есть. — Вы сами пишете сценарии к своим цирковым постановкам? — Тут все делаешь сам. Нет постоянной команды, платформы, на которую можно опереться. В ­театре существуют художественный совет, художник, балетмейстер, помощник режиссера, завлит, и они рядом, никуда не денутся до самого выпуска. В цирке ты никого не поймаешь, непонятно, кто в каком городе, когда при­едет. В этом огромная сложность. В этом же огромная прелесть. Это предельно честная работа. Что ты придумал, то и увидишь. Что недоработал, то поедешь дорабатывать. — Часто приходится дорабатывать? — Всегда. Это театральная ­премьера выпускается практически готовой, и дальше спектакль начинает жить. Здесь совсем не так. Программа может дорабатываться в течение полугода, года, двух… Степень шлифовки у цирковых поразительна. Они поздравляют друг друга не с премьерой, а с началом. В Петербурге мне предстоит исправлять ошибки в постановке «Вместе целая страна». И потом это будет уже чуть‑чуть другой спектакль. А когда артисты ­уедут из Петербурга, я снова поеду за ними. Для них это нормальная ситуация. Программа все время растет, и где у нее вершина, я не знаю. — Какие именно ошибки вам нужно исправить? — Есть перекосы по свету, по балансу видео и света, в каких‑то эпизодах потерян конфликт, основное событие в сцене. Наш герой Петрушка пришел в самый последний момент, он вскочил бегом, и теперь его линию нужно распределить по всему спектаклю. Еще там есть «закадровый» текст. Мы с моим мужем Алексеем, солистом музыкального ­театра, записывали его сами, в один ­микрофон. Сейчас поедем переписывать, и я хочу попробовать ввести детский голос, чтобы Петрушка говорил, как ребенок… — Сколько у вас постановок в цирке? — У меня три спектакля — «Одиссея» (она сейчас в Нижнем Новгороде), «Счастливый билет» (в Рязани) и «Вместе целая страна» в Петербурге. Но мы уже сочиняем следующее предложение — рождественскую сказку. Она будет делаться на основе той программы, которая идет в Цирке на Фонтанке, с теми же артистами, теми же трюками. Зато мы поменяем персонажей почти всем, переоденем их, будет новая музыка. Мне хочется сделать именно петербургскую историю, реверанс городу. — Вы уже чувствуете себя в цирке своей? — Я еще совсем новичок, не привыкла работать с той скоростью, как они хотят, с той четкостью и жесткостью. Цирк не похож на ­театр. Он бесшабашный, ­быстрый, резкий. Но я вижу, что возможности и перспективы работы в цирке абсолютно ­сногсшибательны. Реализация себя как режиссера, художника в цирке колоссальная.