О человеке жестоком в народе говорят, что у него звериный нрав, любого убьёт, не охнет. А ведь убийцами не рождаются, это же всякому понятно, можно и не говорить. Откуда тогда произрастают в юном человеке, чистом от рождения, эти звериные черты характера? От взрослых. Чаще – от родителей. Как часто в детях мы видим черты отца или матери, и не только внешние. Замечаем, как дети копируют поведение взрослых, их поступки, а потом случается то, от чего порой просто стынет кровь.
Странная семья
Холодный осенний день, то и дело принимается моросить мелкий противный дождь, который загнал под крыши не только людей, но и всё живое, даже привычных глазу ворон не видно и не слышно. Но у меня случилось неотложное дело, выгнавшее с утра в эту хмурую слякоть.
Спускаюсь с тазиком к реке, отмечаю взглядом перевёрнутые лодки, очень похожие на выброшенные волной ракушки. Мельком вспоминаю, как в детстве легко сбегала по этой тропинке и как она тяжела сегодня, скользкая, крутая, с нависшими ветками ивняка.
Уже изругав себя всю за то, что решилась идти на реку в такую погоду, всё-таки отвожу рукой очередную ветку и пугаюсь до смерти, потому что вижу на одной из лодок кучу тряпья. Первая мысль: кто-то купается. И тут же одёргиваю себя: в такую-то холодину? Чернеющая сквозь ветки вода одним видом своим обжигает и начисто стирает в сознании мысль о возможности искупаться. Протерев очки, замечаю, что куча тряпья шевелится. А может зверь? Для человека что-то кучка слишком маловата. Но в окрасе зверя вряд ли присутствовали бы жёлтые краски, а тут именно что-то жёлтое и грязное.
Преодолев такой естественный в этих условиях страх, начинаю приближаться, и именно в это время совершенно неожиданно начинает грустно вскрикивать какая-то птица. На сердце тревожно, только повернуть назад я уже не могу. Не могу и всё. Отвожу очередную ветку и невольно вздрагиваю, поняв, что на лодке сидит ребёнок. Шестилетний Серёжка из дома, который стоит на высоком берегу, укрытый от постороннего взгляда густыми ветками разросшихся сосен.
По работе мне пару раз доводилось бывать в этом доме со старомодными воротами и низким крыльцом. Просто так туда люди не заходили, потому что жила в нём какая-то странная семья. Глава семейства, высокий бородатый мужчина и маленькая хрупкая женщина, на попечении которой было семеро детей. Они были приезжие, поэтому никто толком даже не знал, свои у них дети или приёмные. Поутру обычно муж заводил свой ржавый микроавтобус, усаживал ребятишек и отвозил их в город, всех, кроме маленького Серёжки, который целыми днями был предоставлен сам себе. Он то ковырялся в куче песка, сваленного около бывшего детского сада, то заходил в дома к одиноким бабулькам, которых откуда-то знал, и они щедро угощали его чаем с сухариками из вкусных домашних пирогов, а то и просто дремал, прикорнув где-нибудь в уголочке.
Кошка окотилась
Бывал он и у меня, можно было даже сказать, что мы с ним дружили, время от времени я совала в его замызганную ладошку небольшую денежку и отправляла в магазин за мороженым. Мне казалось странным, что мать, которая целые дни находится дома одна, нигде не работает, а ребёнком совершенно не интересуется. Но решив, что это не моё дело, дальше некоторых подозрений, которые позже подтвердились, я не шла. А тут, смотрю, сидит мальчишка нахохленным воробушком. Упала я перед ним на колени, обтёрла прямо ладошкой зарёванное лицо и легко подхватила на руки его воробьиное тельце.
Как взлетела на гору по скользкой тропинке, уже не помню. Дома налила в таз горячей воды, начала отогревать ноги, умыла, горячим чаем напоила. Обычно весёлый и общительный ребёнок, Серёжка молчал, а я до поры до времени не приставала к нему с расспросами, боясь испугать. И только поняв, что ребёнок оттаял, я начала выяснять, чего же такого у него случилось.
- Ты рыбачить ходил? – пыталась я события ужасного дня перевести в шутку.
Серёжка поднял на меня полные недетской грусти глаза и сказал:
- Сегодня ночью Маришка у меня на кровати окотилась…
- Здорово! Много котят?
- Четыре… Мне понравился один… Беленький, с чёрными пятнышками…
- Самый красивый?
- Они все красивые, Маришка их лизала, лизала, а они ползали, друг на друга заползали, титьку мамкину искали, так смешно было… А мой всех сильнее…
- Весь в тебя…
- Я попросил маму, чтобы она мне его оставила… Но мама не разрешила… А папа, когда на работу поехал, велел… мне их всех закопать…
Я вздрогнула. Не поверилось, возможно ли? В голове роились мысли: что это? Равнодушие? Жестокость? Или непонимание того ужасного, что вершил отец собственным указом? А может, наоборот, видел в этом воспитательный момент, мол, мужчина не должен расти нюней, должен быть способен на любой поступок.
Злой анекдот
Взрослые, к сожалению, не чувствуют того, что чувствуют дети. В эти минуты переваривания услышанного мне вспомнился случай из моей школьной практики. Как-то на шестом уроке, чувствуя, что дети устали, я решила сделать паузу, чтобы они отдохнули, расслабились, улыбнулись. Рассказала анекдот о мужиках-пошехонцах, которые переправлялись через реку. Связали внизу ноги, чтобы не упасть, а бревно возьми и перевернись. Прохожий увидел и говорит: «Вот пошехонцы-смекалистые мужики, только отплыли, а уже лапти сушат…» Жду смеха, хотя бы улыбок, но вижу только хмурые лица. И вдруг мальчишка с первой парты спрашивает:
- А они утонули? Все?
Еле успокоила. Злой оказался анекдот, а я и не почувствовала этого. А дети всё чувствуют, видят и запоминают. Глянула на Серёжку, притих мой воробушек, а глаза всё равно в слезах. Спросить бы, что было дальше, а я боюсь.
«Я больше никогда…»
Только ему-то, чувствую, хочется до конца выговориться, словно стряхнуть со своей детской души этот приваленный к ней камень. Боясь сделать ещё хуже, спрашиваю тихонько:
- И где ты их закопал?
- Там, на берегу реки…
- Почему там?
- А буду ходить купаться, и буду их всегда вспоминать… Я в магазин сбегал, коробку маленькую попросил, принёс и положил в неё котят…
Помню тот озноб, который прошёл по телу. Это же казнь, казнь, но ещё более изощрённая. Ребёнок в таком юном возрасте уже пришёл к пониманию того, что лишить жизни можно без пролития крови, можно просто закопать живым!
- Я их принёс на берег и выкопал ямку…
Я почувствовала, как зазвенело в ушах и подступила тошнота.
- Не надо, Сережа, не надо, не рассказывай…
Он взглянул на меня и, будто почувствовав мой испуг, специально продолжил, у меня даже шевельнулась нехорошая мысль, что ребёнку нравится мучить взрослого. И только заметив, как он ладошкой смахнул набежавшие слёзы, я прогнала подлое своё подозрение и прижала его к себе, чтобы он почувствовал, что я готова принять его боль.
- Когда я выкопал ямку, то взял того котёночка, который мне понравился, на руки и долго играл с ним… А потом вспомнил папу и положил его обратно…
«Эх, Серёжка, Серёжка, - думала я, - душа-то твоя борется, не соглашается, но ослушаться взрослого не может. Подчиняется…»
- Я положил его в коробку, закрыл крышкой и быстро всех закопал… А потом я сел на лодку и стал плакать… Я не хотел идти домой…
Он опять заплакал, почти по-щенячьи заскулил, повторяя одну и ту же фразу:
- Я больше никогда… никогда… никогда не буду закапывать котят…
С Серёжкой мы ещё подружили недолго, вскоре его семья уехала от нас. Уехала сразу после того, как в городе вычислили точку, где отец Серёжки торговал самогоном. Тогда всем нашим деревенским стало понятно, чем целые дни занималась Серёжкина мать, не вспоминая о сыне и не заботясь о том, какие плоды дадут посеянные ими семена жестокости.