Спекулятивные реалисты — это настоящие бунтари и представители самой современной философии (с пылу, с жару), которую только можно найти (даже живы ещё все, что невероятно удивительно).
Не предавая важную традицию, для начала обратимся к этимологии: спекулятивный реализм происходит от англ. Speculative realism (ого, вот это да). А сам термин предложил Рэем Брассье, но похожий «спекулятивный материализм» ранее использовал Квентин Мейясу для описания своей философской концепции. В первый раз понятие прозвучало на конференции в Голдсмитском университете под руководством Альберто Тоскано, так же на ней выступили Рэй Брасье (Американский Университет Бейрута), Йен Гамильтон Грант (Университет Западной Англии, Бристоль), Грэм Харман (Американский Университет Каира) и Квентин Мейясу (Высшая нормальная школа, Париж). Спустя два года 24 апреля 2009 состоялась вторая конференция в Университете Западной Англии. В ней приняли участие уже знакомые нам герои, кроме Мейясу, который не смог поприсутствовать.
Итак, а что тут, собственно, с самой философией? Ребята представляют позицию, противостоящую господствующим формам посткантианской философии или, как говорят они сами, корреляционизму. В Канте (как и почти во всей европейской философии) их не устраивает, в первую очередь, традиция о конечности человека. В «После Конечности» Мейясу определяет корреляционизм как «идею, согласно которой мы всегда имели доступ только к корреляции между мышлением и бытием, и один термин никогда не рассматривался в отрыве от другого». Еще их объединяет стремление преодолеть философию привилегированного доступа, понимая под этим интригующим термином философские учения, которые наделяют человека привилегиями по сравнению с другими предметами.
У каждого из этой великолепной пятерки есть своя концепция. Поговорим сначала о спекулятивном материализме Квентина Мейясу, который более известен так как его с удивительной охотой неплохо переводят на другие языки и в том числе русский (хоть что-то переводят на русский спасибо большое). В своей критике корреляционизма философ находит два аспекта кантовской традиции: сам принцип корреляции, состоящий в том, что мы можем говорить только о корреляции между мышлением и бытием, а то, что лежит за ее пределами — непостижимо, и понятие контингентности, под которой он подразумевает чистую «возможность-вещи-быть-другой», которую не следует путать с простой случайностью и преходящестью (да, это же так важно). Эта презираемая и ненавистная корреляция отрицает понятие Абсолют, при том, что абсолютной может быть лишь фактичность корреляции, из которой Мейясу и выводит понятие абсолютной контингентности (вот такая интересная и всем понятная схема). Защищая понятие «вещи-в-себе», как непознаваемой, но мыслимой, Кант придерживается принципа корреляции. Так мы можем представить реальность, как нечто являющиеся принципиально иным.
Мейясу считает, что эти два аспекта делают корреляционизм слабым, как у Канта и Гуссерля (действительно, очень слабо), а отказ от «вещи-в-себе»-сильным, как у Витгенштейна и Хайдеггера. Взамен этому всему не правильному Мейясу выдвигает следующий принцип: не существует необходимости для физических законов, нет причины, по которой вселенная может быть упорядочена только таким-то образом, нет причины, по которой она не могла бы быть иной. Мейясу говорит о том, что ожидание определенной последовательности событий заложено не в самих вещах, а в нашем сознании, и на самом деле «одна и та же причина может фактически вызвать сотню различных событий», используя пример Юма про бильярдные шары: мы не можем утверждать, что цветной бильярдный шар катится по столу от удара белого, потому что не можем знать последнюю причину движения цветного шара, мы лишь предполагаем по привычке, что это - воздействие белого шара. Так он критикует антропоцентризм, антропный принцип или позицию, связанную с тонкой настройкой вселенной (нет, это не про дыхание маткой и аффирмации).
Следующей на очереди является объектно-ориентированная онтология Грэма Хармана и Леви Брайанта. Тут нам тоже повезло и на русский язык перевели книгу Хармана «Спекулятивный реализм. Введение». Так вот, главная их проблема — это игнорирование в философии понятия объекта в пользу «радикальной философии», которая стремится отсеять многообразие объектов и говорить о более общих и абстрактных вещах, к примеру, о субстанции и её акциденциях, о космосе, мировом духе (согласимся, что проблема важная).
Так подрывается значение объектов тем, что, во-первых, они представляют собой верхний слой некой базовой реальности, во-вторых, идея объекта как такового является формой народной онтологии. По Харману, все есть объект (и поезд метро, и пространственно-временное искривление, и даже ваш любимый персонаж в аниме) в независимости от его физических или метафизических свойств. Объекты образуют новые объекты в своем взаимодействии, но без помощи субстанции, а реальность состоит исключительно из объектов без ограничения в их численности. При этом для Хармана существуют два типа объектов: реальные объекты и чувственные объекты, и только вторые допускают взаимодействие. Первые-это сами вещи в повседневной жизни, а вторые-карикатуры вещей, через которые и происходит то самое взаимодействие (немного чувствуются вайбы Платона). Для более адекватного восприятия рассмотрим пример: когда огонь сжигает хлопок, сам по себе хлопок не горит - точнее, не горит его сущность, которая недоступна для внешних сил и которая не нуждается в опосредовании. Горит карикатура на хлопок - мы видим это взаимодействие и видим, собственно, процесс горения.
Так современные мыслители пытаются перевернуть с ног на голову (или с головы на ноги, как вам больше нравится) европейскую философию, поддерживая различные формы реализма против доминирующих по большей части сейчас в философии форм идеализма.
Важное уточнение: мы, конечно понимаем, что упускаем темы трансцендентального материализма и трансцендентального нигилизма, но они крайне общины и требуют повышенного внимания в отдельном материале.