1. Неоднократно приходилось слышать в выступлениях профессора Сергея Вячеславовича Савельева, что он де человек грубый, имеет дело с мозгом, реальной наукой, которой посвящены его исследования, его исследования, а вся та чушь, которую произносят философы, психологи, историки и прочие гуманитарии, его не касается, ему неинтересна, ибо он-то отлично понимает, какие биологические механизмы лежат в основе такого поведения всей этой малопочтенной публики, и ему, профессору-естественнику, довольно этого понимания.
Очевидна контроверза биолога и прежде всего психологов, ибо в первую голову с ними С. В. Савельеву приходится регулярно переругиваться, именно они дальше разделения на полушария ничего в головном мозге человека не знают.
Я не слышал, чтобы кто-то из философов, кроме меня, критиковал С. В. Савельева, однако и я не собираюсь быть к С. В. Савельеву беспристрастным, хотя и постараюсь быть в отношении него максимально объективным.
2. Хотя речи С. В. Савельева как-то связаны с его мозгом, ни он сам, ни другое равномощное светило науки не смогут пролить свет на то, как поносные речи С. В. Савельева о гуманитариях связаны со специфической работой его учёного, исполненного глубокомыслием, мозга. Он может количественно вполне определённо утверждать, что в связях, образуемых нервными клетками, участвуют 18 или 24 медиатора и как раз ими ощущения, восприятия, мысли кодируются. Пока код не разгадан, пока своеобразное построение медиаторов на границе связи отростков нервных клеток не может быть однозначно интерпретировано как ощущение вот этого красного или вот эта часть вот этого текста, нейроны и медиаторы остаются предметом изучения, а не конечных в познавательном процессе (1) декодирования и (2) интерпретации.
Мне поэтому не только по невежеству в науке биологии не приходится браться за такое дело декодирования и интерпретации, но это дело покамест безнадёжно безуспешно и для самых просвещённых биологов. Но даже если бы я или кто другой были бы вполне посвящены в тайны работы мозга С. В. Савельева, что бы мы могли с уверенностью констатировать касательно высказывания С. В. Савельева о психологах и других гуманитариях? Высказываясь так определённо о гуманитариях вообще и психологах в особенности, С. В. Савельев может (1) сознательно врать о них, (2) невольно о них заблуждаться или (3) говорить искреннюю правду. Но ведь это касается только самого С. В. Савельева, истинной или лживой работы его мышления при помощи его мозга. К самим гуманитариям сие может не иметь совершенно никакого отношения. Для того, чтобы выяснить из слов С. В. Савельева о гуманитариях что-то не о самом С. В. Савельеве, а именно о самих гуманитариях, придётся соотносить его суждение с посторонним, внешним его мозгу предметом — с самими гуманитариями. А для этого нам не потребуется знания тайн функционирования мозгов почтенного профессора.
3. Допустим, С. В. Савельев или кто другой заявляют, что гуманитарии и особенно психологи несут чушь в своих речах, никакого отношения к реальности их речи не имеют и они лишь «заговаривают» клиента, чтобы срубить с него немного денег для заполнения ими своего кармана, оголить от этих листков его могучий или не очень ствол. Иначе говоря, гуманитарии обвиняются в своекорыстном шарлатанстве.
Казалось бы, предельно жёсткая, отвергающая само разумное существование гуманитариев, позиция учёного-естественника. Что, однако, есть общего у С. В. Савельева с поносимыми им гуманитариями? То, что и они и он заявляют, развивают и отстаивают свои позиции в речи. Все они пользуются языком, пускают в ход его слова, сообразуются с его грамматикой или пакостно нарушают её... И вот речь одного биолога, оказывается, несёт истину обо всех гуманитариях, а все речи гуманитариев по любым затрагиваемым ими предметам оказываются чушью и заблуждением.
Как такое возможно с одними и теми же словами одного и того же языка?
Как прежде было отвергнуто своеобразие работы мозга говорящего человека в качестве предметной истины речи, так сейчас придётся отвергнуть индивидуальное своеобразие говорения или почерка письма в качестве источника истины предмета речи, то есть истины гуманитариев, выведенных в этой речи чёрными чернилами по белой бумаге на чистую воду. Действительно, если бы интонация, тембр, темп, ритм, прорывающаяся в речь одышка профессора были бы источником истины о гуманитариях и не только, то вещатель истины был бы один — московский оракул в лице профессорской пифии С. В. Савельева.
Истина или ложь предмета должны входить в слова, его оценивающие, из самого предмета. Лживый предмет поистине должен вложить ложь в слова о себе. Истинный предмет должен не по лжи вложить истину в слова о себе.
4. Уже то, что С. В. Савельев с уверенностью говорит о гуманитариях, свидетельствует о многом.
(1) Если суждения профессора биологии о гуманитариях предметно истинны, то есть гуманитарии действительно лгут или несут несусветную чушь в своих заблуждениях, тогда имеется по меньшей мере два вида речей (1.1.) вмещающих и (1.2.) не вмещающих в себя предметную истину речи. Возможны и промежуточные варианты речей: (1.3.) более вмещающих и (1.4.) менее вмещающих предметную истину, истину предмета речи, денотата речи.
(2) Если суждения профессора биологии о гуманитариях предметно ложны или свидетельствуют о заблуждениях говорящего, тогда лгут ли и несут ли несусветную чушь в своих заблуждениях гуманитарии, остаётся вопросом открытым. Ибо возможно, напротив, гуманитарии говорят по делу и раскрывают истину предметов, которыми они заняты, но профессор С. В. Савельев ничего такого о них не сообщает.
5. На каком основании профессор С. В. Савельев решил, что говоримое им о гуманитариях есть истина? Из того, что их поведение и содержание их речей подпадает действию биологических законов и может быть интерпретировано как реализация этих законов в поведении некоторых живых существ? Так в них и законы химии действуют. И законы механики. (Что если бы ты учился не на биолога, а на химика или слесаря?) Вообще, рождение, жизнь и смерть этих существ мыслимы как движение атомов, описываемое механикой сэра Исаака Ньютона. И что с того? Будем пытаться понять мотивы поведения людей, исходя из начальных заданных координат в пространстве, массы тела, скорости его движения?
И на каком основании профессор С. В. Савельев не отказывает себе и своим речам в истине, которые (профессор и его речь) вполне могут быть аналогично интерпретированы согласно с биологическими законами? Его истина — такое же личное заблуждение или ложь, каковыми ложью и заблуждением он награждает гуманитариев. Тогда все биологичны. А все речи — только продолжение биологического начала особей. Тогда предметная истина выражаема этими особями только в случае адекватной реакции кишечников особей на предмет, только в случае благорастворения предмета в их животах.
Поскольку же мы склонны допускать в речь предметную истину, то есть допускать, что истинное объективное познание возможно и может быть выражено в речи, сие познание неизбежно абиологично и трансиндивидуально. Иными словами, чтобы высказать о гуманитариях или даже о животных более беспозвоночных пару тривиальных истин, нашему биологу придётся перестать быть биологом биологичным, стать биологом социальным и гуманитарным.
6. Следующим значимым вопросом будет у нас вопрос истинного или ложного отражения предмета в речи. Благородного оленя ни шерстью, ни рогами нет в словах «благородный олень». Нет оленя ни в интонации, ни в характерологических особенностях почерка профессора С. В. Савельева. Как же этот олень с рогами и шкурой попадает в словосочетание «благородный олень»? Через идею благородного оленя. В идее благородного оленя обобщены всякие проявления всяких благородных оленей. Идея благородного оленя — полнота бытия благородного оленя. Если без фанатизма обращаться с идеей благородного оленя и грамотно применять её к отдельной особи благородного оленя, каковая особь неизбежно есть неполнота бытия благородного оленя, иными словами есть идея плюс (или минус) некоторое специфическое ничто, — то предметная истина этого благородного оленя может быть установлена.
7. Работа познающего мышления учёного неизбежно требует сверхпредметности, сверхиндивидуальности, обращения к идеям. А значит всё то, что наш профессор так презрительно третировал, совершенно необходимо нужно ему даже в самом третировании, сколько бы он ни отказывался сознавать свою нужду.
Такая позиция, — что вижу, то и пою, и верю, что не фальшивлю, — в философии называется наивным реализмом. Профессор С. В. Савельев — очень, очень наивный реалист. Ну, биолог, человек грубый, в клеенчатом фартуке и ланцетом за голенищем... Что-то вроде Тита Левиафанского, дослужившегося до профессорского звания. Что ж, бывают и такие!
2017.05.03.